«Челом бьет всеподданнейший раб»
125 лет назад, в 1884 году, Александр III утвердил список вопросов, по которым подданные имели право его беспокоить. Как и все остальные правители России, он хотел из писем народа узнавать правду о жизни страны, но не желал тратить время и деньги на решение конкретных проблем конкретных людей.
"Палил бороды да свечею зажигал"
Обычай идти со своими проблемами к первому лицу государства отличается от прочих русских традиций прежде всего долговечностью. Впрочем, вполне объяснимой. Ведь столь же давно вся власть в княжествах, а затем и во всей стране концентрировалась в руках одного человека, от воли которого зависело решение любых дел. При этом сами правители рассматривали жалобы если не с охотой, то с интересом, поскольку из челобитных узнавали много интересного о том, как служат назначенные ими старосты и управители и как исполняют их приказы все, вплоть до самых несчастных смердов.
Проблема заключалась лишь в том, что число желающих "бить челом" было очень большим и при этом постоянно росло. Надо было создать регламент, в соответствии с которым подданные могли бы подавать прошения, не слишком докучая государю и не преследуя его повсюду. Первые подобные попытки были предприняты еще в 1497 году, в Судебнике Ивана III, но не принесли желаемого результата. Народ добивался великокняжеского внимания с прежним упорством, а порой и с применением силы.
Так, в 1546 году, когда юный Иван IV, еще не именовавшийся Грозным, участвовал в смотре войск, которые несли службу на южных рубежах, на Оке, произошла неприятная история. В Коломне, где разместился военный лагерь, службу несли и новгородские стрелки-пищальники. Они набирались из городского населения по жребию, однако люди имущие старались откупиться от этой повинности, и потому вся тяжесть службы падала на "черных людей", которые и решили обратиться с челобитьем к самому государю.
Великий князь в это время, устав от ратных занятий, решил "на прохлад поехати потешиться", и, когда пищальники начали "бити челом", то есть излагать свои требования, Иван "велел их отослати". Однако просители стали настаивать на своем, и тут Иван Васильевич велел свите, бывшей с ним, разогнать их силой. Завязался бой, в ходе которого обе стороны понесли потери. Великий князь поручил провести розыск и выяснить, "по чьему науку быть сие супротивство". Виновных тут же нашли, ими оказались трое бояр, которые обвинялись в том, что посоветовали пищальникам обратиться к великому князю. Впоследствии выяснилось, что эти обвинения оказались клеветой, однако Иван IV поверил навету и приказал отрубить боярам головы "у своего стану перед своими шатрами". Все это проводилось с такой поспешностью, что к обвиняемым даже не допустили "отцов духовных", чтобы исповедать их перед смертью.
Однако урок, преподанный новгородцам, ничему не научил остальных жителей Руси. В июне 1547 года, когда царь отправился в поездку в Новгород и Псков, псковичи стали донимать его жалобами на царева наместника Ивана Ивановича Турунтая-Пронского. А поскольку великий государь не стал вмешиваться в конфликт, псковичи отправили своих челобитчиков в Москву. Семьдесят жителей Пскова отыскали царя в одной из его загородных резиденций. Результатом челобитья стало то, что "князь великий государь опалился на псковичь, сих безчествовал, обливаючи вином горячим, палил бороды да свечею зажигал и повеле их покласти нагих на земле". От более сурового наказания псковичей спасло то, что из-за вспыхнувшего в Москве пожара и восстания царь поспешно уехал.
Решение проблемы нашел приближенный царя окольничий Алексей Федорович Адашев. В ходе предложенных им реформ государственного управления был создан Челобитный приказ, именовавшийся еще Челобитной избой, который возглавил сам Адашев. Именно это учреждение должно было стать, с одной стороны, посредником между царем и его подданными, а с другой — преградой великому множеству прошений, направлявшихся на государево имя.
Несмотря на то что Челобитный приказ на первый взгляд казался второстепенным учреждением, его глава Адашев обладал очень широкими полномочиями. В его руках концентрировался ценный материал о нарушениях и "неправде", производимых другими приказами. С учетом же того, что Адашев имел доступ непосредственно к царю, его влияние усиливалось. Понятно, что подобный расклад не устраивал весь русский чиновничий люд, и Адашеву не удалось удержаться у власти в приказе и стране. Уже в 1560 году в результате разнообразных дворцовых интриг доверие Грозного к нему было подорвано, и опальный окольничий посчитал полезным и безопасным уехать в почетную ссылку воеводой в Ливонию. Однако вскоре Иван Васильевич разгневался на Адашева еще больше и велел посадить его в Дерпт, под стражу, где тот вскоре и умер от горячки. Возможно, это спасло его от еще большего гнева государя. С падением Адашева Челобитный приказ потерял влияние. У чиновников появилась, казалось бы, полная свобода действий. Но царь умело стимулировал доносительство (см. "Власть" N 5 от 9 февраля), и контроль над управленцами, пусть и не полностью, удалось восстановить.
В Смутное время жалобы челобитчиков если и принимались, то чаще всего оставались без рассмотрения. Трудно было достучаться и до первого государя из дома Романовых. Царь Михаил Федорович, по свидетельствам современников, не проявлял большого интереса к челобитным. И доходили до него лишь прошения, которые без него нельзя было разрешить.
Его сын — Алексей Михайлович уделял челобитным куда больше времени и даже иногда заседал в Челобитном приказе. При разработке Соборного уложения 1649 года вновь встал вопрос, как отразить в законах процедуру подачи прошений. Жалобщики преследовали царя повсюду, не давая ему покоя даже в церкви, во время богослужения. Так что царь, устав от "великой докуки" со стороны подданных, решил поставить возле своего дворца в Коломенском долгий, то есть большой, объемный ящик. Так и вошло в обиход выражение "долгий ящик". Объявлялось, что челобитные будут попадать в руки государю, минуя подьячих и бояр. Именно они, как считалось, скрывают всю правду о тяготах народа от царя-батюшки. Ящик этот, правда, простоял недолго. Не все челобитные доходили до царя, да и разбирать их собственноручно у него не было ни времени, ни желания. Он ставил на прошениях подпись, затем они отправлялись в приказы, где и оседали. Постепенно в ящике стало появляться все больше анонимных "хулительных" и "непотребных" писем, происхождение которых было довольно туманно. И ящик пришлось убрать. Чуть дольше просуществовал Челобитный приказ. В 1685 году его присоединили к владимирскому Судному приказу, где и рассматривались челобитные до наступления петровских административных реформ.
"Чтоб отнюдь никто не дерзал утруждать"
Петр I в решении этого вопроса пошел собственным путем. В 1711 году был создан высший судебный орган — Сенат. Туда должны были направляться челобитные на решения всех ведомств. В исключительных случаях допускалась подача прошений на имя государя через сенатского секретаря. Однако, по выражению одного историка, "учреждения были новы, но люди и нравы остались те же". Созданная Петром система не была идеальна. Сенат, который реформатор видел "венцом" государственной машины, стремился ограничить свою деятельность лишь "писанием указов", а не наблюдением за их исполнением. Вследствие этого в 1715 году при Сенате пришлось учредить должность генерального ревизора, следившего за деятельностью Сената и обо всем докладывающего царю. 9 апреля 1720 года при Сенате появилась "персона знатная", через два года получившая наименование генерал-рекетмейстер (от французского requete — "жалоба", "прошение"). Лицо, занимавшее эту должность, должно было принимать прошения на имя государя и отдавать учреждениям распоряжения их исполнять. Рекетмейстер мог беспокоить монарха только тогда, когда эти челобитные касались "неисполнения рекетмейстерских предписаний".
Он должен был принимать прошения лишь в тех случаях, "когда будет написано, что именно вершено неправо и в противность закону". Таким образом, рекетмейстер обладал немалыми полномочиями. Они расширились еще больше, когда он получил право возбуждать уголовное дело, даже не имея на руках жалобы, руководствуясь собственными сведениями о происшедшем злоупотреблении или правонарушении. Однако с другой стороны, власть рекетмейстера была ограничена кругом его обязанностей: он занимался исключительно вопросами административной и судебной сфер. Все остальные проблемы, как-то: ходатайства о помиловании, прошения о материальной помощи, наградах за заслуги и многое другое — оставались вне поля его зрения. Обработка такого рода прошений была возложена на кабинет-секретаря.
В эпоху дворцовых переворотов обе эти должности — и генерал-рекетмейстера, и кабинет-секретаря — то усиливались, то теряли влияние. Когда возрастала роль Сената, рос и авторитет рекетмейстера. Когда же Сенат становился декоративным учреждением, власть получали кабинет-секретари.
Екатерина II, пришедшая к власти в результате дворцового переворота, решила изменить традиции. Ей как воздух было нужно признание всех подданных, и потому она поначалу играла роль матери всего русского народа. В частности, императрица решила лично принимать всеподданнейшие прошения. Продлилось это, однако, недолго и прекратилось после того, как, по словам самой Екатерины, "в один из праздников, во время шествия Ея Величества со всем штатом к обедне, просители пресекли Ей путь, став полукружием на колена с письмами в руках".
В 1763 году Екатерина I определила на принятие прошений, неподведомственных рекетмейстеру, трех статс-секретарей. От них требовалось поступать с просителями "кротко, терпеливо и снисходительно". Правда, терпение самой императрицы быстро заканчивалось, когда ей начинали вновь докучать. В указе Сената в 1764 году напоминалось:
"Всем известно Высочайшее Ее Императорского Величества соизволение, чтоб отнюдь никто не дерзал утруждать Ее Императорское Величество никакими прошениями, кои принадлежат до Сената, какого-либо судебного места или командира настоящего".
Еще быстрее снисходительность Екатерины II заканчивалась там, где начинали злоупотреблять ее милостью. Так, за лживые прошения она могла подвергнуть доносчика публичной гражданской казни: человек вставал на колени перед Сенатом и императрицей и каялся в совершенном преступлении, слезно умоляя императрицу простить его.
А в 1786 году императрица повелела внести изменения и в форму написания челобитных. Отныне в прошениях на высочайшее имя после полного титула матушки-царицы запрещалось писать "челом бьет" такой-то. Новые правила требовали писать "приносит жалобу" или "просит". Запрещалось также в конце челобитной перед именем и фамилией писать "всеподданнейший раб", а предписывалась формулировка "всеподданнейший" или "верный подданный".
Эти порядки поспешил изменить взошедший на престол в 1796 году после смерти матери Павел I. Он решил установить с подданными прямую связь и лично рассматривал все прошения на высочайшее имя, приходившие по почте и доставляемые лично просителями. По его повелению возле окна его кабинета в Зимнем дворце был повешен желтый железный ящик, куда каждый желающий мог положить прошение на имя государя. Царь собственноручно доставал оттуда письма и, прочитав их, налагал резолюции. Этот ящик ждала та же судьба, что и долгий ящик Алексея Михайловича. Сначала был издан указ, постановивший, "дабы недельными просьбами Его Величество не утруждали", и гласивший, что "всяк дерзнувший по двукратной просьбе еще утруждать Его Императорское Величество имеет быть посажен в тюрьму на месяц". Затем последовал указ отправлять обратно просителям пустые, не дельные челобитные, взимая с них плату за почтовую перевозку. А потом в ящике стали появляться карикатуры на государя, бранные и обличительные письма в его адрес. Некоторые современники утверждали, что письма эти подбрасывали те чиновники, которым была невыгодна подобная прямая связь царя с народом. Так или иначе, ящик провисел чуть больше года, а затем его сняли.
"Платить за всех нет возможности"
К началу XIX века, ко времени вступления Александра I на престол, должности рекетмейстера и различного рода секретарей практически полностью исчерпали себя. Прошения иногда залеживались по 20-30 лет, а поток челобитных не иссякал никогда. Возникала необходимость создания абсолютно нового органа государственного управления. В 1808 году Сперанский по повелению императора начал работу над составлением плана государственного образования, где в числе прочих мер к "водворению порядка и единообразия дел государственных" предлагал учредить в составе Государственного совета "особую комиссию для приема и рассмотрения прошений, приносимых на Высочайшее имя", или, коротко, "комиссию прошений". Датой ее основания можно считать 1 января 1810 года.
Помимо принятия прошений одной из главных целей этой комиссии был "беспрестанный надзор за отправлением суда, за наблюдением законов и справедливости в высших местах судебных и правительственных", и предполагалось, что "жалобы просителей должны для сего служить указанием", вспоминал один из председателей комиссии. В состав комиссии входили председатель (назначался императором из числа членов Государственного совета), члены комиссии (их число в разные годы было различным) и статс-секретарь (одновременно и член комиссии). В обязанности статс-секретаря входили принятие прошений от просителей, распределение их между членами комиссии и сообщение государю ее заключений. Такой порядок вещей способствовал стремительному росту влияния статс-секретаря как внутри самой комиссии, так и за ее пределами.
В 1835 году комиссия прошений стала независимой от Государственного совета и перешла в непосредственное ведение императора Николая I. Так было проще следить за выполнением ее обязанностей, ведь поток жалоб и просьб не только не иссякал, но и, наоборот, неуклонно рос с каждым годом. Причем их начали присылать и крестьяне, которым в екатерининские времена запретили жаловаться на помещиков и которые воздерживались от писем императору даже после отмены запрета. "Великомощная Самодержавная власть царская,— писали они,— исстари надобна нам, простому крестьянскому народу, для того чтобы не заклевали вконец сильные ученые и богатые". Но все же первое место по числу обращений занимали дворяне (более 90%).
Если в начале XIX века число прошений составляло чуть более 6 тыс., то уже к середине века оно увеличилось вдвое. И ежегодно около половины всего объема составляли ходатайства о получении материальной помощи. Это могли быть пенсии чиновнику, его вдове и детям, пособие на обучение, лечение, приданое, воспитание детей, оплата пребывания в приюте или учебном заведении, похороны, возвращение на родину или просто просьба о помощи в связи с "тяжелым материальным положением". На все эти нужды при Александре I выделяли в год 10-15 тыс. руб., размер одного пособия составлял от 50 до 600 руб. При Николае I стали выделять уже 120 тыс. руб. С увеличением числа просителей сумма единоличной выплаты уменьшалась, но расходы комиссии на материальную помощь населению неуклонно росли.
Более того, прошения повторялись так часто, причем от одних и тех же людей, что Александр II, а затем и его сын — Александр III были вынуждены ввести правило, согласно которому они рассматривали повторную просьбу "лишь по истечении двух лет со времени последнего пожалования" и только в том случае, если "положение просителей не изменилось к лучшему".
Однако просьб становилось все больше, и в 1884 году Александр III ввел Временные правила о порядке принятия и направления прошений и жалоб, на Высочайшее Имя приносимых. В этих правилах был очерчен круг вопросов, которые соглашался рассматривать император:
"На Высочайшее Имя приносятся: 1) жалобы на определения департаментов Правительствующего сената, кроме кассационных; 2) жалобы на действия и распоряжения министров, главноуправляющих отдельными частями и генерал-губернаторов, когда таковые действия и распоряжения не подлежат по закону обжалованию Правительствующему сенату; 3) прошения о даровании милостей в особых случаях, не подходящих под действие общего закона, когда сим не нарушаются ничьи законные интересы и гражданские права; 4) прошения о помиловании и смягчении участи лиц, осужденных или отбывающих наказание".
Но даже из этого резко суженного потока просьб чуть более 10% находили ответ и лишь 5% прошений доходило до государя лично. Считалось, что царского милосердия не случается, поскольку просьбы не докладываются царю бездушными чиновниками. Но документы свидетельствуют о том, что во множестве случаев Александр III на многие прошения лично ставил резолюции, такие как "Пора и честь знать, и без нее много нуждающихся", "Платить за всех нет возможности", "Подобные просьбы будут без конца. Я не нахожу возможным воспитывать всех детей просителей на казенный счет" и другие.
В отношении приближенных император проявлял чуть больше милосердия. Так, например, произошло с Сергеем Витте. Будущий премьер-министр, а в тот момент министр путей сообщения подал прошение об отставке с данного поста и вместе с ним прошение о разрешении ему жениться на любимой женщине — Матильде Лисаневич. В правление Александра III браки с разведенными женами, а тем более с еврейками "категорически не приветствовались". Но самодержец все-таки пошел навстречу Витте, ценя его и видя твердое намерение жениться. Император отклонил прошение об отставке и дал разрешение на брак с Лисаневич. Однако, по слухам, оставил на прошении министра резолюцию: "А хоть бы и на козе!"
Были и такие просители, которые не только писали, но и лично приходили в приемную комиссии, дабы, как они считали, ускорить рассмотрение своей просьбы, чем очень сильно докучали членам комиссии. Так, историк Писарев изложил случай, который произошел с одним из статс-секретарей Молчановым. Ему очень досаждали три просителя: "Полька, которая, по его словам, "беспрестанно ко мне ходит, совершенно неистовым образом кричит и бранится при множестве просителей", какой-то неизвестный калмык, "по безобразному поведению которого видно, что он совершенно лишен ума", и некий коллежский регистратор, "впрочем, тихий и заслуживающий призрения". Он даже пожаловался на них государю, и высочайшим распоряжением было повелено: польку продержать в полиции "для укрощения", калмыка посадить в сумасшедший дом, а чиновника водворить в богадельню. Полька успокоилась, калмык тотчас же выздоровел, коллежский регистратор через восемь месяцев пребывания в богоугодном заведении запросился на свободу, предпочтя терпеть нужду, нежели подвергаться "призрению" в богоугодных заведениях того времени. Во всяком случае, Молчанова эти лица более не беспокоили".
Но до такого доходило редко. Обычно просьбы подданных просто игнорировались. При этом чиновники канцелярии его императорского величества по принятию прошений сами пользовались особыми распоряжениями по выделению царской помощи в полной мере. Так, в 1911 году из 55 сотрудников канцелярии 32 получали пособия на воспитание детей.
Однако просители тоже неплохо знали особенности челобитного дела и старались подгадывать свои прошения под знаменательные события в венценосной семье — венчания, рождение наследников, вступление на престол. Поэтому к коронации Николая II в 1895 году число просьб значительно увеличилось и превысило уже 60 тыс., а денежный фонд по выдаче пособий достиг 200 тыс. руб. в год. Несмотря на общий рост расходов на материальную помощь, это было каплей в море. Суммы единовременных выплат снизились в среднем до 100 руб.
Некоторое уменьшение числа челобитных на царское имя, до 55 тыс. прошений в год, произошло во время революции 1905 года. Однако с началом Первой мировой войны число прошений стало стремительно расти и в 1915 году составило более 85,5 тыс. Казна испытывала явный дефицит в условиях военного времени, и единоличные суммы снизились до нескольких рублей. Эти выплаты могли оказать скорее психологическую, чем материальную поддержку. Так Николай II пытался показать, что в столь нелегкое время он помнит о своем народе.
Канцелярия по принятию прошений какое-то время действовала и при Временном правительстве. Однако уже к лету 1917 года наряду со многими царскими учреждениями ее ликвидировали. А вот привычку народа к писанию челобитных не удалось отменить росчерком пера — и к новым, большевистским правителям потянулись ходоки, чтобы бить челом и искать правды.
"Письма на эти темы наиболее остры"
Ничего удивительного в этом, конечно, не было. Пролетарская власть в течение сравнительно небольшого промежутка времени превратилась в единоличную власть Сталина. Так что решение всех вопросов стало зависеть только от него, и люди привычно писали вождю обо всем, что ему требовалось. Вождь черпал из писем народную правду о жизни в стране и о деятельности партийного и советского аппарата. И, как обычно, поток писем и жалоб настолько увеличился, что справиться с ним не могли ни сектор писем ЦК, ни аналогичные учреждения в Совнаркоме и ЦИКе. Поэтому авторы обращений, не получив ответа, стали писать в газеты, которые не только публиковали отдельные послания из глубинки, но и составляли тематические сводки писем для руководства страны.
Очень скоро выяснилось, что подобные документы — замечательный способ влияния на настроения и принятие решений в верхах. Особенно это стало заметно в хрущевские времена. Сначала "дорогому Никите Сергеевичу" отправлялись сводки, в которых говорилось о том, как народ поддерживает его политику на современном этапе. А затем в сводках писем, как тогда говорилось, ставились проблемы, требующие решения на самом высоком уровне. И первый секретарь ЦК начинал выдвигать скоропалительные идеи по их немедленному разрешению.
Чиновники прибегали к этому трюку и позднее, в брежневские времена. Но самый интересный случай использования писем трудящихся для влияния на первое лицо государства произошел летом 1991 года. Тогда группа писем и приема граждан аппарата президента СССР, подчинявшаяся входившему в число заговорщиков руководителю аппарата президента Валерию Болдину, 31 июля 1991 года подготовила для Михаила Горбачева следующий обзор обращений на имя президента СССР:
"За первое полугодие 1991 г. на имя М. С. Горбачева и в аппарат президента СССР поступило около 200 тысяч обращений, из них более 150 тысяч — из СССР и 45 тысяч — из-за границы. Наибольшее количество письменных обращений поступило из гг. Москвы (10 тысяч), Ленинграда (20 тысяч), с других территорий РСФСР (50 тысяч), Украины (20 тысяч), Латвии (17,6 тысяч). Более 10 тысяч писем получено из республик Кавказа в связи с обострением межнациональных конфликтов в этом регионе страны... Характерным отличием почты полугодия является незамедлительное реагирование населения на складывающуюся в том или ином регионе ситуацию, публикацию в прессе, принятие новых законов и указов и усиление степени активности в обсуждении происходящего в стране, проблем власти, государственного устройства, социальных вопросов. Письма на эти темы наиболее остры, полярны по оценкам, разноплановы по содержанию, но абсолютное их большинство пронизано искренней заботой за судьбу отечества, единство Союза, за скорейшее наведение порядка во всех сферах жизни, а высказываемые в них предложения и советы — стремлением лично каким-то образом помочь прежде всего президенту СССР в делах по переустройству государства, экономики, улучшению жизни людей".
Мысль о необходимости наведения строгого порядка подчеркивалась и подбором цитат из писем:
""Советы доведены "демократами" почти до гробовой доски. Ни на местах, ни в центре уже нет советской власти. Как это можно понимать, если не как контрреволюционный переворот?" — спрашивает ветеран войны и труда В. Г. Бюрюков из пос. Тучково Московской области...
"Шестой год мы катимся в бездну,— говорит в своем письме Ю. Ф. Чукаев из г. Сестрорецка Ленинградской области.— Нищета все больше, уверенности в завтрашнем дне все меньше. Идет активное расслоение общества. Цель у всех — хапнуть, где только можно. Против народа, особенно малоимущих, проводится откровенный геноцид. Бездумно разрушается все, что достигнуто старшим поколением"...
"Пора навести порядок в стране,— пишет из Латвии В. Н. Скляренко.— Выход только в диктатуре законов СССР во всех союзных республиках. Хватит анархической демократии, превращающейся в фашизм. Спасите родину от братоубийственной войны!"".
Может быть, именно такая подача "гласа народа" повлияла на президента СССР, который, как утверждали члены ГКЧП, предоставил им полную свободу действий и улетел на отдых в Форос.
Как бы то ни было, челобитные и сегодня продолжают играть ту же роль, что и прежде. Жалобщики надеются на исполнение своих просьб, федеральные власти извлекают из писем компромат на региональных чиновников, а службы, ответственные за обработку обращений, неизменно рапортуют об увеличении их потока.