Вокруг христианской веры в новейшей российской истории столько было наворочено — сперва большевистскими гонителями, а затем постбольшевистскими усердными не по разуму ревнителями, — что в общем шуме, гаме и трезвоне зачастую плохо осознается удивительная простота этой веры. Она всего лишь не устает свидетельствовать о главном событии человеческой истории. Слово "Евангелие" переводится очень просто и буквально — "Благая весть", и эта Благая весть о Воскресении Христа всем христианским миром с особою радостью переживается сейчас, в пасхальные дни: "Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?"
В старые года, когда лучше умели чувствовать гармонию временного и вечного — Христос воскрес во времена императора Тиберия, но в то же время всегда и везде, но в то же время здесь и сейчас, — была сложена легенда, объясняющая радость именно этих пасхальных дней. Скованный до конца мира антихрист весь год грызет свои цепи, они уже делаются тоньше тончайшего волоска, и он готов их разорвать — но с первыми звуками пасхальной заутрени они становятся крепче прежнего. В этот миг сильнее всего переживается победа Добра над смертным хаосом, и потому Пасха есть праздник праздников. Прочие светят отблеском пасхальной радости, Пасха есть сама эта радость.
При пасхальной непротиворечивости временного и вечного нет неудобства в том, чтобы применить радостную весть и к нашим сегодняшним обстоятельствам. Понятие цикла реально вошло в нашу жизнь совсем недавно: вся метафизика недавно погибшего строя базировалась на том, что времени, в котором происходит нечто чрезвычайно важное, вообще не существует — все, что надо, уже произошло. При таком отвыкании от времени обрушившиеся на людей экономические (стабилизация, спад, депрессия) и политические (периодические выборы с качанием лево-правого маятника) циклы породили страх перед циклически актуализирующимся временем как таковым. Горячее неприятие поставленного историей и теперь уже совсем недалекого политического выбора базируется на вполне искреннем непонимании того, что значат слова: "Но Книга Жизни подошла к странице, которая дороже всех святынь. Теперь должно написанное сбыться, пускай же сбудется оно. Аминь". События, разумеется, несоразмерны (хотя, какое, собственно, мирское событие тут может быть соразмерно?), но дело-то не в соразмерности, а в полном отвыкании от того, что Книга Жизни вообще может подойти к странице — хоть к какой-нибудь.
Обличение (во многом справедливое) дурноты нынешнего российского бытия сопровождается довольно плоским выставлением счетов правящему режиму. Если бы безысходность объяснялась лишь режимом, трудно понять, какая тогда надобность была бы в неизреченном Божьем милосердии. Куда более основательная причина дурноты связана с внутренним отсутствием чувства актуализирующегося времени, без которого российская жизнь начинает более походить на антитезу жизни, т. е. на ад, весь ужас и безысходность которого как раз в дурной бесконечности наполненного бессмысленной склокой квазисуществования. Но именно таким удачным подобием ада в дни цезарей, обезумевших от золота и крови, был лежавший во зле обезбоженный мир — и именно его преобразила пришедшая из далекой иудейской провинции Благая весть. Именно ради этого — чтобы снова донести эту спасительную весть в отвергающий ее мир — из года в год и из столетия в столетие Светлая заутреня начинается словами "Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех".
МАКСИМ СОКОЛОВ