Реальная перестройка (т. е. демонтаж коммунизма) началась не с апрельского пленума, а лишь год спустя — после Чернобыля.
По знаменитой российской способности все забывать мало кто помнит, что бурная горбачевская деятельность, отсчет которой принято вести от апрельского пленума, первоначально не предполагала никакой перестройки. В 1985 году партией был провозглашен курс на ускорение.
Разница велика. Перестройка предполагает известное видоизменение социальной конструкции. Ускорение означает лишь ее более интенсивную эксплуатацию. Очевидно отличие капитального ремонта от работы на форсированном режиме.
Ускорение представляло собой возвращение к прерванной кратковременным черненковским правлением политике Андропова. Бывший председатель КГБ попытался трансформировать загнивающий брежневский социализм в мускулистый и подтянутый национал-социализм. Набор мероприятий 1985 года был выдержан вполне в андроповском духе: жесткая антизападная риторика, нагнетание военного психоза, усиленное развитие тяжелого (т. е. среднего) машиностроения, антиалкогольная кампания, борьба с нетрудовыми доходами, выразившаяся в массовом погроме индивидуального мелкотоварного производства. Пропагандистские мероприятия типа встречи генсека Горбачева с ветеранами стахановского движения, одобрявшими его усилия по возрождению былых починов, органично укладывались в общую андроповскую концепцию. Горбачев, исходя из того, что коль скоро он — не в пример предшественникам — не нуждается в ежедневных услугах реанимации, то иных ограничителей для стремительного ускорения не имеется, изо всей мочи вдавливал в пол кабины педаль акселератора. Пока не взорвался 4-й блок ЧАЭС.
Не было непосредственной причинно-следственной связи между взятым партией курсом на ускорение и процессами, пошедшими в 4-м блоке, но была уловлена обществом глубинная метафизическая связь, выразившаяся в частушке: "Ускоренья важен фактор, но не выдержал реактор". Для советской верхушки, пребывавшей в горячечном оптимизме ускорения и усиленных попытках реанимировать энтузиазм 30-х годов, чернобыльские известия были подобны окрику, который пробуждает бесстрашно шествующего по крыше лунатика — открывающего вдруг всю отчаянную опасность своего положения. Открытие истинного положения дел, накладывающееся на похмелье от былой, ни на чем не основанной самоуверенности, вселяет в душу очень сильный страх.
Конечно, вряд ли можно говорить, что Политбюро ЦК КПСС смиренно восприняло вести с 4-го блока, как заслуженную небесную казнь. Но даже чисто суеверного отношения к случившемуся было довольно, чтобы на подсознательном уровне ощутить: действительное возвращение к истокам и придание социализму второго дыхания будет не тем радостным мероприятием, которое мыслилось в 1985 году, а тем, чем оно только и может быть, — корчами новой сверхсверхиндустриализации. Такая политика требует соответствующих политиков, по личностному складу аналогичных Сталину или Гитлеру. В тогдашнем советском руководстве были разные люди — частью хорошие, больше плохие, но сталиноподобных существ, способных бестрепетно ускоряться, даже ясно понимая всю цену этого ускорения, там не оказалось. На фоне чернобыльского пожара, напомнившего, на какой тонкой ниточке держится политика противостояния всему остальному миру, оставалось единственное: перестать так отчаянно давить на газ, попытаться ослабить гайки и несколько переналадить так опасно работающую машину, т. е. начать перестройку. Неизвестно, сумел ли кто-нибудь из тогдашних вождей вслух или хотя бы про себя проартикулировать ту мысль, что Господь Бог долго терпит, да больно бьет, но вести себя стали так, как будто отчасти проартикулировали, ибо андропософия была решительно сдана в архив, к грядущему великому огорчению начальника Госплана Маслюкова, премьера Павлова и главы КГБ Крючкова.
Провиденциальное значение Чернобыля для всего горбачевского правления и шире — для всей великой драмы под названием "Гибель коммунизма" вполне очевидно, но особенность провиденциальных событий в том, что для острого осознания их требуется личный мистический опыт. Дивясь на предвыборные программные установки КПРФ, вожди которой вновь желают бодро ускоряться, как будто не было ни истекшего десятилетия, ни самого Чернобыля, нужно просто понять, что они — из того разряда людей, которые ничего не забыли и ничему не научились и на которых никакие пророчества и знаменья небесные не в состоянии оказать сколь-нибудь вразумляющее воздействие.
МАКСИМ СОКОЛОВ
До взрыва 4-го блока ЧАЭС советская верхушка пребывала в горячечном оптимизме ускорения, и катастрофа подействовала на нее, как окрик на лунатика