Вторая чеченская война началась ровно 10 лет назад. А когда она закончилась? И закончилась ли?
Когда начиналась первая чеченская война, я был совсем молодым, свободным и отчаянным. Самое время, чтобы воевать и погибнуть. Я был на грани, в одном шаге от решения взяться за оружие, несмотря на то что моим духовным убеждениям противоречило любое убийство. Но потом я приехал в Чечню-Ичкерию, и мои романтические представления о борьбе за свободу, за независимость развеялись. На земле, "освобожденной" от России, в лучшем случае были анархия и бардак, в худшем — бандитский волюнтаризм. Я не нашел ничего, похожего на Кубу, и никого, похожего на Че Гевару. А воевать за Басаева и Радуева я бы никогда не стал.
Изнанка
Сейчас находится немало людей, как ни парадоксально, в России, которые прямо или косвенно упрекают меня в том, что я не сражался "за родину". Но моя родина — СССР. Если бы во времена моей молодости была та армия, которая действительно защищала Советский Союз, весьма возможно, я оказался бы в ее рядах.
В Ичкерии я увидел слишком мало от своей родины, СССР. В России было еще меньше. Обе армии в этой бойне воевали против Советского Союза, и я не видел никакого смысла принимать чью-либо сторону.
К тому же так получилось, что я знакомился с войной сразу с ее изнаночной стороны. Еще в начале девяностых в приграничных районах Абхазии, где начинал свою карьеру Басаев, я увидел толпы несчастных беженцев, умирающих на улицах стариков и детей. Потом, в Чечне,— разбомбленные дома, осиротевшие семьи, вдов, калек. Все это не так красиво и романтично, как яростные атаки и мужественная оборона, героизм и воинское братство мужчин. Первое — просто неизбежное следствие, оборотная сторона второго. Так что у меня сформировалось стойкое отвращение к любой войне как к абсолютному злу, не подлежащему оправданию.
Ко времени начала второй войны в октябре 1999 года мне было уже 26, у меня были жена и двухлетний ребенок, полностью зависящие от меня. Мы жили очень трудно и бедно, и мне было не до политики. Тогда я думал остаться в Петербурге. Тем более что новости о ходе войны были скорее успокаивающими: сначала расширяли "санитарный кордон", потом стали брать контроль над населенными пунктами Чечни, в основном без боя. Мой город, Шали, мирно впустил федеральные войска.
Родителей мы еще в первую войну вывезли в Новороссийск, оставалась только сестра, которая отказалась уехать наотрез, несмотря на все уговоры. Она звонила и сообщала, что все нормально.
Но потом случилась беда. В начале января 2000 года Шали подвергся варварскому ракетному удару наших российских военных. Пострадали тысячи и тысячи мирных жителей. Несколько сотен погибло. За одну минуту. Скоро мы узнали от родственников, что в числе тяжело раненных моя родная сестра. Вторая война началась для меня тогда, в январе 2000 года.
Я сразу вылетел в Назрань, за сестрой. И снова увидел страшное, отвратительное лицо войны: больница была заполнена искалеченными женщинами и детьми, все пострадали от российского оружия, хотя, конечно, не воевали. Помню, в коридоре сидел мальчик лет восьми с оторванной рукой и пытался отвлекать от страданий и ободрять другого мальчика, еще меньше, у которого были ампутированы обе ноги. Беременные женщины с огнестрельными ранениями. Пожилые люди, раненные осколками. Это был ад.
Если такую цену надо заплатить, чтобы пара тысяч молодых мужчин вкусили прелести "воинского братства" и научились "смотреть смерти в лицо", то к дьяволу это все. Войне нет оправдания.
"Последний чеченец"
Вторая чеченская война началась ровно 10 лет назад. А когда она закончилась? И закончилась ли? Иные говорят, что она продолжается и по сей день. Наверное, это не так. С военной точки зрения Ичкерия была разгромлена уже к маю 2000 года, когда основная часть равнинных земель перешла под контроль федеральных войск, а соединения более или менее регулярной армии мятежной республики были уничтожены. Дальше могла продолжаться только партизанская война. Но и она не могла быть вечной. Мне видится, что вторая чеченская война закончилась 8 марта 2005 года, когда в подвале сельского дома в Толстой-Юрте был убит президент и главнокомандующий вооруженными силами Ичкерии Аслан Масхадов. Тогда на весь мир показали ужасную картинку его оголенного мертвого тела. Дикий и мерзкий обычай хвастаться трупами своих врагов. А еще столько лжи: пресса сообщила, что по результатам следствия Масхадова застрелил его собственный охранник. Хотя каждому, даже не специалисту, по характеру повреждений ясно, что Масхадов погиб в результате баротравмы. Дверь в "бункер" пытались выбить кумулятивным зарядом и не рассчитали мощность. Масхадов, последний солдат своей армии, отказался капитулировать. И был уничтожен. Когда-то он написал книгу "Честь дороже жизни". Он поступил в соответствии со своей нравственной максимой. За свои ошибки Аслан Масхадов заплатил высшую цену. И я восторгался бы его судьбой. Если бы не... Если бы за его ошибки, за то, что он не сумел после первой чеченской войны наладить мирную жизнь в республике, ограничить радикализм и покончить с терроризмом, за то, что вначале недостаточно ясно отмежевался от бандитов, а потом и вступил с ними в союз — за это все платил не только он, а весь несчастный народ, население республики.
Нам много раз говорили, и с одной и с другой стороны, что война будет вестись "до последнего чеченца". Масхадов и стал тем самым "последним чеченцем" в войне с Россией. То, что продолжается сейчас — это совсем другая история, никакого отношения не имеющая к борьбе за независимость.
Партия марсиан
Первую и вторую войны часто сравнивают и находят их совершенно разными. Первая война была похожа на пожар в лесу, это был ужас и хаос, но в нем чувствовалась некая растущая сила, рождалась новая жизнь, с языками пламени и дымом что-то рвалось к небу от земли в пойме рек Сунжа и Терек. Вторая война похожа на медленно ползущую змею. Она проникала в жизни людей, вклинивалась в судьбы и жалила, кого насмерть, а прочих до состояния паралича.
Во время второй войны самой массовой и влиятельной общественной и политической силой в Чечне стала партия марсиан. Ее кредо выразила одна чеченская женщина, которая на вопрос о том, как она относится к приходу российских войск, ответила: пусть приходят русские, пусть приходят американцы, пусть хоть марсиане прилетают — лишь бы не бомбили.
Помните, в Советском Союзе была такая поговорка, серьезная в начале и ставшая мрачной шуткой в конце: лишь бы не было войны!
Когда мы были детьми, в те далекие, мирные советские времена, вспоминаю, у моей сестры была присказка. Если мама чересчур настойчиво убеждала ее немедленно заняться каким-нибудь делом по хозяйству, отвлекая от любимого занятия — просмотра футбольного матча (она футбольный фанат, все стены в ее комнате были увешаны вырезанными из журналов фотографиями сборной СССР по футболу), сестра вставала, ворча: в чем, собственно, спешка? Что, война, что ли?
Годы спустя, когда наш мир треснул, рассыпался на осколки, как хрустальная ваза, которая стояла на самом верху шкафа, а я задел, пытаясь достать припрятанную за ней рогатку. Вину взяла на себя старшая сестра, чтобы мне не попало, а у нее было оправдание — она делала уборку, протирала шкаф от пыли и могла нечаянно столкнуть этот кубок античной формы, выдутый где-нибудь в городе Гусь-Хрустальном. Годы спустя мама снова торопила сестру, на этот раз в бомбоубежище, а та ответила по привычке: что, война, что ли?
Война, доченька.
Могли ли мы думать, что война действительно будет, когда фраза "Лишь бы не было войны" была шуткой, когда ее смыслом было: да все в порядке, на все плевать, можно особенно не напрягаться, пусть все течет само собой, как Волга-река, don't worry, be happy, take it easy, акуна матата, аста ла виста, будем здоровы, выпьем за это, лишь бы не было войны, а войны не будет, это мы точно знаем.
А война случилось. И потом случилась еще раз.
Возвращение домой
Летом я был дома, у отца. Двор и сад поросли бурьяном в человеческий рост. Я почувствовал себя виноватым в том, что усадьба пришла в такое запустение — я бываю дома слишком редко, а отец пожилой, ему лучше не перенапрягаться с топором и косой. Но, глянув через забор, немного успокоился: в таком же состоянии большинство садов и огородов, даже и в домах, где живут взрослые здоровые сыновья с невестками. Не так было раньше. Каждый клочок земли был заботливо возделан, дворы и сады ухожены. Что изменилось? Почему бурьян, запустение, равнодушие к своей земле?
Партия марсиан, лишь бы не бомбили. У нас не осталось сил, не осталось любви. У бедных сорняки оккупировали территории. Те, кто богаты, покрывают весь двор тротуарной плиткой: утром сноха поливает плитку из шланга, вот и вся забота. А мужчины уходят зарабатывать деньги; своя земля не приносит ни радости, ни пропитания.
Я вооружился инвентарем и вышел в сад с решимостью побороть запустение. Отец сидел на солнышке и с удовольствием смотрел, как я работаю руками. Миссия близилась к завершению, когда я был вынужден остановиться. На холмике земли близ смородинового куста лежала змея. Змея была сонная, вялая.
Это гадюка, сказал отец. Она сейчас почти не опасна. У гадюк активный период начинается месяцем позже — тогда они спариваются и могут напасть на человека, сочтя его нарушителем на своей территории.
Мне стало жутко и неуютно от того, что мой сад, где я вырос, где я играл в детстве, теперь стал территорией какого-то гада, а я, выходит, лишний, непрошеный гость, и змея считает вправе убить меня и любого другого на "своей" территории.
Раньше в садах у нас не было змей. Они пришли после второй чеченской войны, вместе с бурьяном, с запустением, с равнодушием, с усталостью, с марсианами.
Отец сказал, что змею можно убить. Можно перерубить ее лопатой. В юности они часто убивали змей, когда видели их в лесу. Но это в лесу. Я не стал убивать змею на нашем участке, рядом с домом. Я суеверен. Змеи — злопамятные и мстительные существа. Если я убью одну змею рядом со своим домом, то весь ее род, все змеиное царство объявит войну мне и моему дому, моему роду, они будут мстить нам, где бы мы ни находились, и, может, годы спустя, в далекой стране, может, в Индии из расщелины выползет кобра, чтобы впрыснуть в меня свой смертельный яд.
Я сказал, что мы не будем никого убивать. Войны и убийства ничего не решают. Мы попросим змей уйти. Это наша земля, наш сад. Им здесь нечего делать. Снова взявшись за косу, я закончил работу. Змея уползла и больше не появлялась.
Я сказал, что буду возделывать свой сад. Змеи водятся там, где сорняки, бурьян, хаос. Им неуютно на любовно ухоженной земле, где каждое дерево окопано, норы распаханы, трава подстрижена. Если каждую горсть своей земли ты брал в руки, где тут жить змеям?
***
Вторая война размыла дворцы на песке, расколола башни грез, она выкинула многих из дома, как кукушонок выталкивает птенцов из гнезда своей приемной матери. Она забрала остатки сил, но разрушила иллюзии. Она принесла усталость. Но уныние не вечно, оно сходит на нет, рождается новая сила, молодая, свежая. И как я хотел бы, чтобы в этом порыве мы не повторили трагедии прошлого, не истратились на то, чтобы истреблять себя, истреблять других!
Ведь у каждого есть дом с крылечком, над которым вьют гнезда ласточки, и сад, в котором цветут и плодоносят белые яблони, розовые, как восход солнца, вишни и сладкий оранжевый абрикос. Твой сад ждет тебя.
А змеи — змеи уползут в небытие, как только увидят, что ты вернулся.