Мировой финансовый кризис сформировал у российских властей новую картину идеальной банковской системы: граждане кладут деньги в банки на длительные сроки, не имея права их забрать по первому требованию, а банки не имеют права привлекать вкладчиков высокими ставками.
Неделю назад, выступая в Госдуме, глава российского ЦБ Сергей Игнатьев выразил недовольство процентной политикой коммерческих банков: "Еще два-три месяца назад некоторые банки платили 18 и даже 20% годовых по вкладам населения. Такие банки принимают на себя очень высокие риски — риски понести серьезные убытки и в конечном счете оказаться не в состоянии выполнять обязательства перед кредиторами и вкладчиками". Он указал, что ЦБ хотел бы в дальнейшем иметь возможность директивно регулировать процентную ставку по вкладам граждан.
Собственно, он и сейчас по закону имеет право это делать — но этим правом пока не пользуется, используя метод убеждения: "Центральный банк проводит большую разъяснительную работу с банками, применяющими завышенные, на наш взгляд, процентные ставки по вкладам, и, как правило, наши рекомендации выполняются. Однако основным аргументом в этой разъяснительной работе в настоящее время является право, предоставленное Центральному банку федеральным законом от 13 октября 2008 года N 174-ФЗ, вводить ограничения на величину процентной ставки по вкладам, устанавливаемой отдельными банками. Это право у Центрального банка сохраняется только до 31 декабря 2009 года. Я думаю, что следует внести изменения в законодательство и продлить действие этой нормы как минимум на один год". Иными словами, ЦБ опасается, что в дальнейшем убеждение может не сработать и все-таки придется снижать ставки по вкладам принудительно.
Кроме того, глава ЦБ подчеркнул, что вполне согласен с теми, кто считает, что российская экономика страдает от нехватки кредитов, выдаваемых на длительный срок: "По поводу длинных денег хочу сказать. Главная причина того, почему у нас нет длинных кредитных ресурсов,— это высокая инфляция. Будет инфляция низкая — будут низкие процентные ставки и будут длинные деньги. Если инфляция высокая, процентные ставки высокие и волатильные, и поэтому как давать длинные кредиты на длительные сроки, так и получать их очень и очень рискованно. В связи с этим вот те меры, которые мы будем принимать по снижению инфляции,— это меры по увеличению длинных денег. Хотя есть, конечно, и другие вопросы, которые надо решать. Например, до сих пор существует ограничение на выпуск банками облигаций величиной уставного капитала, оно явно излишнее, и я не знаю ни одного человека, который против этого возражал бы, но вот вопрос все обсуждается и обсуждается. Я думаю, что все-таки нужно вернуться к вопросу о введении нового срочного вклада, который нельзя отозвать по первому требованию. Нужна не переделка нынешних срочных вкладов, а введение нового срочного вклада — этот вопрос давно уже обсуждается в Государственной думе".
Итак, в настоящее время для российских властей идеалом банковской системы, работающей с гражданами, является такой: граждане несут свои деньги в банки, кладут их туда на длительный срок без права забрать, процент получают весьма скромный, и в результате банки имеют возможность выдавать сравнительно дешевые деньги на долгое время промышленности и сельскому хозяйству.
Разумеется, кредитно-финансовые кризисы всегда подталкивают власти к выдвижению новых идей, касающихся построения идеальной банковской системы. Наиболее характерным случаем является принятие в США в 1933 году в условиях кредитно-финансового кризиса закона о банковской деятельности (известного также как закон Гласа-Стигала). Он вводил ограничения на размер процентов по депозитам под тем предлогом, что ожесточенная конкуренция между банками, пытавшимися привлечь клиентов высокими процентами, и была причиной, которая породила волну разорений банков после 1929 года. Тот закон фактически запрещал коммерческим банкам заниматься инвестиционной деятельностью, участвуя в размещении новых выпусков акций и облигаций компаний или просто покупая акции: власти сочли такую деятельность в период биржевых крахов крайне опасной.
В 1970-1990-е годы продолжение действия этого закона вызывало значительную критику в американских финансовых и политических кругах. Критики, в частности, указывали, что ограничения на размер процентов по депозитам заставляют банки проигрывать в конкурентной борьбе инвестиционным фондам, действующим на нерегулируемом денежном рынке, и даже самому американскому правительству, выпускающему гособлигации. Клиенты банков предпочитали забирать из них деньги, чтобы найти им более прибыльное применение. А бывший глава ФРС Алан Гринспен и вовсе считал, что закон 1933 года построен на совершенно ложных посылках и никоим образом не мог быть эффективным. Как он отмечает в своих мемуарах, "нет ничего необычного в том, что законодатели и банковские регуляторы бросаются принимать новые законы и вводить новые правила в ответ на рыночные кризисы, и ошибки, которые в итоге совершаются, приходится исправлять десятилетиями. Я всегда доказывал, что закон Гласа-Стигала, который в 1933 году отделил бизнес по размещению акций и облигаций от бизнеса по предоставлению банковских услуг, появился из-за того, что законодателям была предоставлена ложная информация. В выступлениях на слушаниях в конгрессе в 1933 году приводилось много историй, которые создавали впечатление, что неправильное использование коммерческими банками своих инвестиционных филиалов, имеющих дело с ценными бумагами, подорвало нормальное функционирование всей банковской системы. Только после Второй мировой войны, когда появились первые аналоги современных компьютеров, стало возможным просчитать деятельность всей американской банковской системы в целом — и тогда выяснилось, что как раз банки с инвестиционными филиалами выдержали кризис начала 1930-х годов значительно лучше, чем банки без таких филиалов".
В конце концов власти пошли на послабления, в частности в начале 1990-х годов одобрили план коммерческого банка J.P. Morgan участвовать в размещении новых выпусков акций компаний. А в 1990-х годах санкционировали создание одного из крупнейших в мире финансовых институтов — Citigroup Inc.— путем объединения Citicorp Bank и страховой компании Travelers Group.
В 1999 году усилиями Алана Гринспена закон 1933 года был наконец отменен — и началась эпоха полноценных инвестиционных банков, которая закончилась нынешним общемировым банковским кризисом.
Российские граждане, конечно, вправе удивиться. С какой это стати власти решили, что они готовы стать одним из элементов идеальной банковской системы, при которой деньги следует класть в банки непременно на длительный срок, не имея права их снять и возможности требовать хороший процент? Ведь в конце концов, если власти начнут путем уговоров или в директивном порядке устанавливать искусственно низкий процент по вкладам, может получиться так, что он окажется ниже инфляции и вкладчики будут ежегодно нести одни убытки, укоряя себя за то, что положили деньги на новый срочный вклад. Разумеется, власти сейчас только и говорят о проблеме инфляции, о том, что проблема решается и что в конце концов инфляция радикально снизится. Однако граждане помнят, что так власти говорят уже много лет, а инфляция неуклонно проваливает все официальные планы. Дело может дойти до того, что граждане вовсе расхотят класть деньги в банки, направят их на потребительский рынок (за неимением финансовых альтернатив, которые были в США) и это только ускорит инфляцию.
Правда, власти могут в ответ заметить, что процентная ставка по вкладам ограничивается в интересах самих граждан, иначе коммерческие банки в своей безответственной конкуренции за деньги вкладчиков доведут дело до краха — и граждане от этого отнюдь не выиграют. И вообще, граждане должны быть благодарны за то, что проблему длинных денег для экономики власти собираются решать с помощью коммерческой банковской системы — вон в сталинской России это делалось путем принудительного распространения государственных займов строительства и восстановления народного хозяйства. Сейчас хотя бы никто не говорит о принудительном займе на преодоление финансово-экономического кризиса.