В рамках Года Болгарии в России Петербург посетила театральная лаборатория "Сфумато" из Софии. АНДРЕЙ ПРОНИН выяснил, что Стриндберг похож на Беккета, Гоголь не похож на Стриндберга, а организация гастролей ни на что не похожа.
О визите "Сфумато" корреспондент "Ъ" узнал по случайности. Прессу не приглашали, реклама ограничилась маленькой афишкой на фасаде театра Комиссаржевской, билеты в театральных кассах не продавались. Трудно понять, какими соображениями руководствовалась компания "Арт Интерфорум" — организатор Года Болгарии, но она сделала все возможное, чтобы гастроли прошли в городе незамеченными. Публика, наделенная бесплатными пригласительными, явно открывала для себя "Сфумато" впервые и получала мало удовольствия от открытия. В первый вечер Комиссаржевка была набита нарядными дамами бальзаковского возраста, некоторые тащили под ручку печальных мужей. На втором спектакле преобладали древние старушки. И те, и другие как могли мешали артистам. Дамы предпочитали громко беседовать между собой и невпопад истерически хлопать в ладоши, старушки оказались повально телефонизированы — тренькали рингтоны, владелицы долго хлопотали в поисках мобильников, а затем подробно рассказывали позвонившим, как дела и что болит. В одном дамы и старушки проявили единство: оба вечера без остановки хлопали двери, недовольные зрители стройными рядами покидали зал.
Театральная лаборатория "Сфумато", конечно, имела право рассчитывать на иной прием. Этот центр авангардного сценического искусства, совмещающий функции создателя спектаклей и театральной школы, был создан двадцать лет назад Маргаритой Младеновой и Иваном Добчевым — признанными авторитетами болгарского театрального андерграунда. "Сфумато" известны не только в Болгарии, но и, скажем, во Франции. Неутомимый популяризатор восточноевропейского театра критик Жан-Пьер Тибода регулярно лоббирует их участие в разнообразных фестивалях. Чем "Сфумато" полюбились французам, догадаться легко: в их спектаклях много возвышенной неинтонированной декламации, что вполне совпадает с галльским представлением о хорошем театре. Русский зритель принимает такую манеру с напряжением: мы привыкли к психологической окраске сценической речи, а не обнаружив ее — теряемся. "Сфуматовцы" же проговаривают-пропевают текст на манер православного богослужения. Может измениться скорость, тембр или высота звука, но интонационная мелодика неизменна и монотонна. Их спектакли — своего рода спиритические сеансы. Господа Младенова и Добчев не рассказывают истории, они вызывают дух инсценируемого автора. Он призван явиться из мистической дымки ("сфумато" по-итальянски как раз означает: дымка), нагнетаемой энергией очищенного от быта слова и движения.
В "Танце смерти" — первом из показанных спектаклей — эзотерическая методика сработала блестяще. Пьеса Августа Стриндберга превратилась в мрачное таинство, ее герои Элис, Курт и Капитан стали неприкаянными тенями, обреченными на еженощную медленную пляску. Без смысла, без надежды на развязку, без цели. Режиссер Младенова умело обнажила в психологической драме предвестие драмы абсурдистской, и дух Стриндберга снизошел в зал, прихватив с собой духа Сэмюэля Беккета. Померещилась и еще одна знаменитая тень — Всеволода Мейерхольда. Внешний рисунок "Танца смерти" вызывал стойкие ассоциации с описаниями мейерхольдовских спектаклей периода его увлечения символизмом; они, кстати, были поставлены именно на сцене театра Комиссаржевской.
Совместная постановка господ Младеновой и Добчева "Грезы о Гоголе" (монтаж разных сочинений русского классика) показалась не столь удачной. Возможно, дух Гоголя и присутствовал, но, в отличие от Стриндберга, оказался слишком противоречив. Сколько-нибудь согласовать гоголевскую витальность и юмор с его же инфернальными мотивами и подспудным ужасом болгарским спиритам не удалось. Этого противоречия они и не прячут. На сцене подиум — он же Невский проспект из петербургских рассказов Гоголя, он же гроб, в котором Гоголь, по слухам, ворочался с боку на бок. Но снаружи гробик расписан веселенькими рисуночками с изображением каких-то козликов. Роковая обреченность проваливающихся внутрь подиума-гроба Пискарева, Шпоньки, Подколесина, трагическое безумие застрявшего в нем по пояс Поприщина диссонируют с многочисленными комическими гэгами. Неумеренная изобретательность постановщиков размывает мысль и стиль спектакля. Впрочем, неожиданная для художественного мира "Сфумато" сцена свидания героев "Женитьбы" — Подколесина и Агафьи Тихоновны — запомнится надолго. Словно ощутив внезапную свободу, герои прыгают по подиуму, танцуют брейк и совершают акробатические кульбиты. Вот такой свободы "Грезам о Гоголе" в целом и недостает.