Президент Кабардино-Балкарии Арсен Каноков рассказал специальному корреспонденту ИД "Коммерсантъ" Ольге Алленовой о причинах экстремизма на Кавказе.
"Люди начали понимать, к чему могут привести крайности в исламе"
Еще совсем недавно тема религиозного экстремизма в КБР была очень актуальной. Как удалось добиться снижения напряженности?
В чем была главная проблема в начале 2000-х годов? Отсутствовала вдумчивая, планомерная работа власти в противостоянии религиозному экстремизму, преобладал силовой метод. Проще было запретить посещать мечети, а всех, кто их все-таки посещал, автоматически причислять к сторонникам ваххабизма. И таким образом и законопослушных, и крайне радикальных, не признающих закона, мы объединили в один список. Естественно, когда нормальный правоверный мусульманин ходит в мечеть, молится, а его в милицию везут, на учет ставят, это человека раздражает. И это было ошибкой. Но не думаю, что осознанной. Наверное, просто власть и правоохранительные органы не знали, как с этим бороться. Надо было больше работать с духовным управлением мусульман (ДУМ.— "Власть")...
Но там как раз был конфликт с ДУМ.
Да, но мы должны были отделить здоровую часть от нездоровой. Духовное управление поддержать в тот момент надо было. Но этого не произошло. Так получилось, что ДУМ плохо или хорошо свою работу выполняло, ему противостояли радикалы, а силовики без поддержки ДУМ, без понимания специфики вопроса начали прессовать всех без разбора. То есть и власть недоработала, и правоохранительные органы не разобрались. Сейчас мы очень активно взаимодействуем с ДУМ, у нас есть взаимопонимание. Из внебюджетных источников финансируем заработную плату имамам в районах, выделили им транспорт. С молодежью работаем, объясняем вредность радикализма. И вот эти меры, мне кажется, немного снизили напряженность в вопросе религиозного экстремизма, люди начали понимать, как детей воспитывать и к чему могут привести крайности в исламе. Вы знаете, мы ведь более светская республика, у нас корни ислама не так глубоки. У нас в Кабардино-Балкарии свои традиции, обычаи всегда были более приоритетны. И вот это, думаю, сыграло роль.
Но та часть мусульман, о которой мы говорим, ваши традиции не признает, считая их противоречащими исламу...
Я знаю, что того, кто эту идеологию принял, очень сложно повернуть вспять. Они настолько фанатичны, что даже родители не могут переубедить. Это как наркотик. Поэтому, мне кажется, самое главное — превентивные меры. Надо сделать все, чтобы они не приняли эту идеологию. Ну а если уже приняли, надо смотреть, как они себя ведут. Если вышли за рамки закона, надо меры принимать. Но если они законы не нарушают, то, как бы они ни заблуждались, мы с ними должны жить рядом, соседствовать, взаимодействовать, работать. У нас другого выхода нет. Ведь это такие же жители республики, такие же граждане России. Когда начинаешь принимать жесткие меры в отношении людей, которые юридически ничего не нарушили, а просто придерживаются другой веры, то появляется ответная реакция, которая будет порождать цепочку новых преступлений. У нас говорят как? Добро приносит добро, а зло приносит зло. В любом случае, когда наказываются даже признанные виновными люди, все равно их родственники будут считать их невиновными и не простят. И боюсь, что это может привести к гражданскому противостоянию. Или же другой выход — держать республику в таком постоянном боевом режиме, чтобы погасить любую вспышку. Я такого режима своей республике не желаю.
Нагнетание обстановки обычно приводит к режиму КТО. У вас ведь тоже периодически его вводят, но говорят, вы добиваетесь его быстрой отмены. Это правда?
Когда ввели КТО в Приэльбрусье, я, конечно, держал этот вопрос на контроле. И как только проблемы решили, режим отменили. Так же локально это было в Прохладненском районе. Мы с руководителем УФСБ этот механизм используем очень аккуратно. Конечно, лучше бы было, если бы такие режимы не вводились и необходимости такой не возникало. Потому что наши граждане этого пугаются, поскольку помнят недавний опыт соседей. Хочу подчеркнуть, что эти меры принимаются для обеспечения безопасности населения, и два-три дня, думаю, можно потерпеть, пока порядок наведут.
"Пока руководитель субъекта не будет авторитетом у силовых органов, порядка не будет"
Я от некоторых северокавказских руководителей слышала, что у них постоянно возникают проблемы с силовиками. Силовики не подчиняются главе субъекта. То есть выстроены разные вертикали власти — региональная и федеральная, которые друг с другом слабо взаимодействуют...
Считаю, что нужно придумать такую конфигурацию, чтобы глава субъекта имел большую возможность влиять на кадровые решения в силовых органах. Я руководитель субъекта и отвечаю за ситуацию в республике — за терроризм и за ислам, за все. Но порой у меня недостаточно полномочий.
Конечно, я работаю с силовиками, провожу специальные совещания, заседания совбеза, постоянно беседую с ними, пытаюсь довести свою точку зрения. Но на сегодня выходит так, что все зависит от личности руководителя силового органа. Если на это место пришел честный, порядочный и, будем говорить, патриот России, нам повезло. А если человек не совсем чистоплотный, то у меня механизмов влияния на него недостаточно. Вот представьте: допустим, прокурор, или судья, или чиновник из МВД возьмет взятку и закроет дело. А потом люди скажут: это потому, что их поощряют Каноков и федеральный центр. То есть один человек в цепочке власти дискредитирует и меня, и федеральную власть. Я считаю так: пока руководитель субъекта не будет априори авторитетом у силовых органов, порядка не будет. И вместе с полномочиями я, разумеется, готов нести полную ответственность за ситуацию в регионе.
Вы сейчас говорите о конкретных чиновниках в КБР?
Нет. По моему мнению, у нас руководители работают нормально, у меня с ними налажен деловой контакт. Но есть во вторых, в третьих эшелонах правоохранительной системы такие люди, которые вредят. И спросить с них в полной мере я не могу.
"Я никому не должен — только своему народу, президенту России и Всевышнему"
Анализируя происходящее в Ингушетии, Дагестане и Чечне, я прихожу к выводу, что одна из главных проблем — не религиозная, не политическая, а экономическая. Я права?
Вы правы, конечно. И мы в республике экономике придаем приоритетное значение. Хребет экономики — это бюджет, вокруг него все и строится. Если у нас в 2006 году был бюджет 7 млрд руб., то сегодня — 22 млрд руб. А это значит, что мы можем больше внимания уделить социальным вопросам — строим школы, дома культуры, хорошие дороги. Дотационность республики за четыре года снизилась с 72 до 54%, к 2010 году планируем снизить ее до 49% — это некая важная психологическая планка, позволяющая говорить, что можно самим зарабатывать больше, чем получаем.
Мы почти в четыре раза увеличили помощь малому бизнесу, субсидируем процентные ставки по кредитам. Нашли общий язык с бизнесом, убирая административные барьеры, насколько это возможно. Когда я вступил в должность руководителя республики в 2005 году, имело место силовое давление на бизнес. С новым главой МВД мы договорились: если находим факт, что кто-то крышует кого-то или кто-то там подбирается к бизнесу, мы жестко разбираемся. Я ведь в свое время сам занимался бизнесом в Кабардино-Балкарии, и по отношению ко мне применялись некоторые недозволенные меры. И сегодня, к сожалению, те, кто это делал, еще служат, но их мы предупредили, что будем ловить за руку и наказывать в полном соответствии с законом.
Еще один важный шаг — мы создали на 100% государственное агентство инвестиций и развития и включили 500 млн руб. в его уставный капитал. Два раза в месяц АИР разбирает все крупные инвестпроекты, разработанные в республике, вместе с представителями бизнеса и банкирами. Я смотрю проект и задаю вопрос банкирам: "Вы будете давать деньги под это?" Банкир говорит: "Не буду". Спрашиваю: "Почему?" Отвечает: кредитной истории нет или не нравится ему этот Иванов Иван Петрович. И что мы сделали? Мы создали залоговый фонд, который находится в ведении АИР, и агентство предоставляет залоговую массу для того, чтобы банк дал деньги под проект, но контрольный пакет, 51%, государство держит у себя. Как только бизнесмен компенсирует госвложения, агентство выходит из этого бизнеса. И это работает. В этом году мы сдвинули уже десять проектов по этой схеме. Сейчас открыли в Нальчике текстильное производство на 500 рабочих мест, технология и оборудование переведены из Турции. Строим мебельную фабрику. Это все СП. Идет закладка интенсивного предгорного садоводства, уже открыли тепличное хозяйство. Я с каждым их руководителем лично знаком. Если у них что-то не так, мы на заседаниях агентства это обсуждаем, находим пути решения проблем. То есть они все время чувствуют личный контроль.
Но не все можно решить за счет внутренних ресурсов, необходимы и дополнительные вливания. Если мы будем ежегодно реализовывать проекты на 15-20 млрд руб., у нас и собираемость налогов вырастет, и социальный фон улучшится. А что для этого надо? В Кабардино-Балкарии сегодня кредитная линия от Россельхозбанка — 5 млрд руб. А например, у Краснодарского края — 100 млрд. Здесь 1 млн населения, у них — 5 млн. Получается, что в КБР должен быть кредитный портфель на 20 млрд, чтобы с ними соревноваться. А если этих денег не дают, то очень многое для нас становится неосуществимым. Чудес не бывает. То же самое со Сбербанком. Я вот сейчас анализирую, какие объемы кредитного портфеля у соседей, буду обращаться с этим вопросом к руководству Сбербанка.
У вас есть социальный президентский фонд, как и у Кадырова. Вы считаете, государство в этой части не справляется? Или это просто вопрос вашего имиджа?
Ну да, что тут скрывать, в определенной степени имидж это тоже поддерживает. Но суть не в этом. Я финансирую футбольную команду "Спартак-Нальчик", потому что это очень важно для жителей республики — вы не представляете, как всех окрылило, когда она впервые попала в премьер-лигу. Содержать команду на деньги из бюджета мы не имеем права. Помогаю нуждающимся людям, которым никто больше помочь не может. Бывает, больного человека надо куда-то срочно отправить, но ни в каких бюджетах это не предусмотрено. Что делать? Остается только поддержать деньгами из фонда, ведь ему надо сегодня помочь, а не через год. И кстати, ни одного рубля ни от кого в этот фонд не беру. Это только мои личные средства, потому что у меня есть такая возможность. И это очень важно, поскольку если ты просишь бизнесмена дать тебе денег на фонд, то завтра он может прийти к тебе со своей просьбой, а это зависимость. А так я никому не должен — только своему народу, президенту России и Всевышнему.