Возобновление легендарного балета "Спартак" Леонида Якобсона (в редакции Юрия Петухова) в Театре балета имени Якобсона вызвало у ОЛЬГИ ФЕДОРЧЕНКО сильнейшие эмоциональные переживания за всю ее театральную жизнь.
Легендарного "Спартака", вошедшего в летопись мирового балета, Леонид Якобсон поставил в театре имени Кирова в 1956 году. "Сцены из римской жизни" хореограф воплотил не средствами классического пуантного танца, а пластикой, стилизованной под античные барельефы. "Спартак" побил все рекорды посещаемости, "в нагрузку" к нему давали билеты на театральный неликвид. А Эгина Аллы Шелест по праву занимает одно из самых почетных мест в галерее выдающихся балетных ролей всех времен и народов. Якобсоновский "Спартак" шел (а в последние годы — "захаживал") на родной сцене до конца 1980-х годов. Отдельные сцены из жизни римского гладиатора изображали в коллективе, носящем имя Якобсона. В 2002 году труппа свела в некое одноактное целое нарезку из наиболее цитируемых фрагментов балета. В нынешнем году, как уверял пресс-релиз, "театр восстановил полную версию этого спектакля".
Как и прославленный оригинал, нынешнюю версию балета открывает эпизод "Триумф Рима". По сцене горделиво маршируют три римских воина. Потом к ним присоединяются еще трое, чуть позже — еще шесть. И так они бегают назад-вперед, имитируя мощь античных легионов. Добыча у них богатая: четыре раба, шесть дам, ну и Спартак, разумеется. Откуда-то сбоку, скромненько так, незаметненько, появляется Красс. Про этот ли "Спартак" взахлеб писали критики полвека назад: "Из-под арки на площадь вступают ряды триумфаторов. Отряды легионеров, демонстрируя воинскую выучку, театрализовано перестраивались в квадраты, круги, треугольники. Выстроившись в два полукруга, войска приветствовали въезжавшую через Триумфальные ворота колесницу Красса...". Где толпы легионеров, где триумфальные ворота и вообще, куда дели колесницу Красса с прикованным к ней Спартаком? Эгину в 1956 году выносили в закрытом паланкине. Первое появление Шелест "выжигалось" в памяти очевидцев, хотя видели лишь кисть руки, свисающую из-за занавесок. "Что только ни вычитывали в этом жесте устало разомкнутых пальцев: пресыщенность и скуку жизни, жестокое равнодушие, смертную тоску, упадок великой эпохи, космическое одиночество и вселенское презрение". В версии 2009 года куртизанка появляется расхлябанной походкой "от бедра": на приобретение паланкина, вероятно, отказали в кредите.
Труппа, впрочем, очень старалась, что не мудрено: могучая хореография Якобсона, в какой бы то ни было произвольной интерпретации, впечатляет все равно — и никого не может оставить равнодушным. Несколько знакомых назубок со школьной скамьи фрагментов (наследие Леонида Якобсона обязательно к изучению в балетной академии) исполнили в меру собственных возможностей. Наивысший подъем энтузиазма наблюдался в оргиастических Сатурналиях и гомосексуальных плясках шутов — здесь артисты явно чувствовали себя в своей тарелке и танцевали со смаком и воодушевлением. Заглавного героя в недрах труппы не нашлось, поэтому на партию Спартака пригласили Юрия Смекалова, премьера всех ведущих коллективов Петербурга (в его творческом формуляре служба в театре балета Бориса Эйфмана, Михайловском театре, а ныне он является солистом Мариинки). Весь опыт, полученный в разноплановых труппах, он и воплотил в новой для себя роли. Предводитель гладиаторов господина Смекалова был по-эйфмановски свободен и раскован; по-ковтуновски (в репертуаре танцовщика еще и "Спартак" Георгия Ковтуна в Михайловском театре) эклектичен и эффектен; по-мариински благороден. Собственно Якобсон хранился в глубине его души. Где-то очень глубоко. Анастасия Любомудрова в партии Фригии суетливо и суматошно махала руками и крутила головой. У Эгины Анны Игнатьевой отсутствие какой-либо персональной значительности компенсировалось роскошной туникой из золотой парчи.
Впрочем, сказать, что труппе Юрия Петухова совсем не удалось вызвать у зрителей сильных эмоций, было бы несправедливо. В середине второго акта в эпизоде "Цирковая арена" во время схватки Ретиария ("Рыбака" с сеткой и трезубцем) и Мармиллона ("Рыбки" с клинком и щитом) начал искрить софит. Артисты хладнокровно продолжали выступление. Затем вниз посыпались искры. Сражение продолжалось как ни в чем ни бывало. Появилось открытое пламя. Между "рыбаком" и "рыбкой" дело шло к концу. Кто погиб, честно говоря, не помню, потому как от спасительной двери меня отделяли три стула — и я внимательно следила за тем, чтоб подступы к ней оставались свободными. Кто-то все-таки на сцене кого-то заколол. Но тут наиболее нервные зрители начали спешно выбегать из зала. Пламя было уже значительным. Наконец-то, вместе с бурными аплодисментами и криками "Браво!", занавес закрыли. Оркестр подождал немного и разошелся. Минут через десять сообщили, что в связи с технической неисправностью спектакль вскоре будет продолжен. А некто в черном костюме, пользуясь наличием микрофона, принялся уверять всех, как им несказанно повезло: "Якобсон — гений! Хореография — гениальная! Видите, как зажигают артисты!". Господин явно выдавал желаемое за действительное. Нет, в том, что Якобсон гений и хореография гениальна, никаких сомнений быть не может, а вот насчет "зажигали" — оптимизм выглядел очень уж надуманным.
Если нынешнее действо и есть "тот самый" "Спартак" Якобсона, перевернувший балетное сознание второй половины ХХ века, то честнее было бы дать софиту разгореться как следует. Впрочем, отдельная благодарность пожарному контролю, по чьему требованию все декорации пропитаны огнеупорной смесью. Пожалуй, именно они наиболее достойно сделали свое дело в премьерный вечер.