Есть тело мое
"Июль" Ивана Вырыпаева на "Золотой маске"
слушает Татьяна Джурова
Этот монолог читает Полина Агуреева, актриса Мастерской Петра Фоменко. Читает, как он и написан — от лица 63-летнего пенсионера Петра, маньяка, безумца и людоеда.
Ивана Вырыпаева, как и большинство его драматургов-современников, открыла "Новая драма"; однако к ее основному крылу — почвенников, бытописателей-правдорубов — он никогда не принадлежал и поисками "новой естественности" не увлекался. Зато легко вписался в другую, западноевропейскую традицию, в ряд поэтов-богоборцев от Мильтона и Байрона до Жене и Кольтеса. Демонические сверхчеловеки Вырыпаева оторваны от земных реалий, не ведают границ добра и зла, общаются не столько друг с другом, сколько с космическими началами типа Любви, Бога, Вечности, Смерти, все с заглавной буквы. Путь к богочеловечеству, понятное дело, лежит через гору трупов, вознесения достоин лишь тот, кто пал невозможно низко.
На экране и на сцене подобные большие буквы порой смотрятся невыносимо претенциозно, скажем, в знаменитой "Эйфории". Но "Июль" — сильный текст, ритмически выверенный, затягивающий как водоворот. Сверхчеловеком назначен психопат, умирающий в груде собственного дерьма. Мессианство Петра замаскировано обилием физиологических подробностей и пересыпано равнодушным матом. Герой путешествует от одного трупа к другому, убивая сначала соседа, потом случайного бомжа и приблудную собаку, потом приютившего его священника, — и в довершение причащается плоти любимой женщины, чтобы в финале быть забитым насмерть дурдомовскими санитарами.
Монолог один раз превращается в некое подобие диалога — когда герой, он же героиня, встречает любовь своей жизни, тюремную санитарку Жанну-Нелю, "женщину со странными ногами"; за нее тоже Агуреева. Ближе к финалу на сцене появляется сам Вырыпаев — в "трехголовой" роли то ли сыновей Петра, работающих какими-то скучными дежурными в городе Архангельске, то ли самих архангелов, явившихся, чтоб забрать его душу.
Режиссер Виктор Рыжаков, уже ставивший вырыпаевские "Кислород" и "Бытие N2", сделал сюжетом спектакля московского Театра "Практика" взаимоотношения актрисы и текста, превратив их в приключение. У гармонически-безмятежной Агуреевой поток чудовищных подробностей льется сладостной музыкой. Она то продирается сквозь вязкий, торопливый, ветвистый текст Вырыпаева, то запускает его с разной скоростью и чередованием ритмов, то чеканит, то захлебывается, расставляет неожиданные смысловые ударения и в конечном счете впевает в одну ослепительную ноту, когда кажется, что актрисы уже нет, а есть только душа маньяка, рвущаяся на волю. Вдаваясь в подробности расчленения тел и пожирания любимых конечностей, актриса остается совершенно неуязвимой для ужаса. Ее отстраненность можно сравнить с бесстрастной виртуозностью эротомана, а можно — с бельканто, технически безупречным, прозрачным, ясным.
Театр сатиры на Васильевском острове, 3 октября, 19.00