Петр Фоменко
В советские времена его спектакли закрывали, обвиняя в формализме и непрофессионализме. Теперь Фоменко считается хранителем традиций. Сам он шутит, что всю жизнь был молью и вдруг стал нафталином. Насчет традиций, впрочем, есть разночтения. Одни утверждают, что Петр Наумович едва ли не единственный продолжает сценический реализм Станиславского (хотя в пятидесятые его выгнали из Школы-студии МХАТ, заподозрив чуждый элемент); другие наоборот, возводят Фоменко к Вахтангову и "праздничной театральности", то есть к противоположному лагерю. Третьи, главным образом молодые радикалы, пеняют Фоменко на архаизм и аморфность театральной формы, на оторванность от актуального-современного. Когда же отечественному кинематографу срочно нужно лицо не только современное и актуальное, но и симпатичное, оно почему-то отыскивается в основном среди "Фоменок", учеников и артистов мастера, который больше всего любит не просто делать театр, а играться в него.
Весь этот теоретический сумбур говорит о режиссере больше, чем самое изящное определение в рамочке. Он слишком антисистемный субъект, чтобы встраиваться в какие-то большие механизмы, социальные или эстетические. Он не мог работать в Советском Союзе. Нет, ну то есть работал и сделал много хорошего; чего стоит один "Этот милый старый дом", спектакль-легенда ленинградского Театра комедии. Или, скажем, фильмы с его любимыми актерами Михаилом Даниловым и Ольгой Антоновой. Но режиссер, который в конце шестидесятых на сцене Театра Ленсовета открыто завершал "Мистерию-буфф" словами Нагорной проповеди, был слишком наивен — не игрок, не подковерный тактик. Его не боялись, шпыняли. В семидесятые Фоменко каким-то чудом возглавил Театр комедии и тут же был втянут в нелепую свару, труппа разделилась на сторонников режиссера Вадима Голикова и сторонников Петра Наумовича — смысла в этом противостоянии не было, здоровья оно никому не прибавило, а вот партначальство с удовольствием наблюдало, как интеллигенты кушают друг друга. Потом Фоменко и вовсе уволили, он уехал в Москву, стал преподавать в ГИТИСе; тогда, в начале восьмидесятых, его считали талантливым неудачником и не могли предположить, что через пятнадцать лет его имя будут произносить с уважительным придыханием, — мол, самый-самый, мудрый, тонкий, гениальный.
"Мастерская Петра Фоменко", созданная вместе с гитисовскими учениками, расцвела ровно тогда, когда советское зачахло и поблекли прежние эстетические маркировки, на российском театральном фронте стало не отличить пехоты от кавалерии, а вчерашние игроки истошно вопрошали, на что им ставить и как именно. Фоменко выстрелил "Волками и овцами", потом были "Таня-Таня", "Одна абсолютно счастливая деревня", "Война и мир", "Египетские ночи" и много чего еще.
Это вообще режиссер-книголюб. Слово в его постановках на первом месте. Обожает Фоменко и музыку, предпочитает ее алогизм суконной причинно-следственной логике. У него выдающееся чувство юмора, так что разные горькие истины всегда оказываются подслащенными — или подсоленными. Он интеллигентно сдержан и не организует крикливых слезных "катарсисов": сердца разбиваются тихо, за обедом, за чашкой чая — там же, впрочем, где и склеиваются. Он немножко мистик и любит показать просвет небесной гармонии среди облаков бытовой чепухи. Старикам свойственно мягчать, но Фоменко за последние годы посуровел, новейшая "Бесприданница" с молодой звездой Полиной Агуреевой в заглавной роли вышла горше и безнадежней его привычного репертуара.
Андрей Пронин