Захват корабля с заложниками в порту Трапезунда ознаменовал новую веху вступления России в эру политического терроризма — отныне терзающий страну терроризм приобрел международный характер.
Еще летом прошлого года сообщалось, что Басаев — не террорист, а диверсант, т. е. честный солдат, а не кровавый ублюдок, прикрывающийся телами мирных обывателей, с другой стороны, хотя, может быть, и ублюдок, но зато миротворец, убивающий жителей мирного города ради торжества политического диалога в Чечне. Хотя все политические террористы мира движимы исключительно возвышенными целями, а в душе — добрейшие люди, и от прогрессивных мыслителей Запада мир слышал это сотни раз еще в 70-е годы, в такой мировой провинции, как Россия, стандартные протеррористические софизмы воспринимались еще без особого отвращения.
Захват корабля с заложниками на рейде Трапезунда сильно осложнил задачу защиты, ибо если акции Басаева и Радуева имели определенную прифронтовую специфику, то трапезундская акция есть чистая классика международного терроризма. На территории третьей страны захватывается корабль, идущий в страну, против которой направлен террор. Тем самым наносится попутный удар по международным коммуникациям атакуемого государства, делающимся очевидно небезопасными, что усиливает его изоляцию. Характер требований террористов все более утрачивает флер возвышенного свободолюбия, приобретая откровенно прагматический смысл — освободить прежде попавшихся товарищей. Смысл требования — добиться паралича всякой карательной деятельности государства: нет смысла ловить террористов, если затем их оставшиеся на свободе коллеги новым терактом вынуждают к освобождению попавшихся. В силу международного характера акции предпринимаются попытки прямо или косвенно вовлечь в конфликт третьи страны (в нашем случае Турцию) с целью его максимальной интернационализации.
Last, but not the least — производится "селекция", так взволновавшая мир в 1975 году, при угоне самолета "Эр Франс" в Энтеббе: боровшиеся за свободу Палестины террористы разделили заложников на евреев и неевреев, установив для них существенно различный режим. Вариант "Juden — raus!" чеченские борцы за свободу применили к русским.
Чеченцы оказались на редкость способными учениками, в считанные годы (если считать от начала захватов заложников с целью выкупа) или даже месяцы (если считать от начала собственно политических терактов) освоив главные принципы международного терроризма. Вопрос теперь в том, проявит ли мир соответственные способности к осознанию сложившейся сегодня ситуации, когда появился новый субъект международного терроризма — чеченцы и новый объект — Россия.
"Дитя не плачет — мать не разумеет", и в новых реалиях именно от России зависит, заявлять или не заявлять последовательно антитеррористическую позицию. Если она этого не сделает, то за нее никто другой стараться не будет, и внешний мир просто предпочтет минимизировать ставшие небезопасными коммуникации с ней. Но как раз здесь ситуация неважная. Судя по результатам декабрьских выборов, народ вообще устал от освоения трудных реалий свободного мира, и нет уверенности в том, что он готов к трезвому пониманию, быть может, самой жестокой из этих реалий, борьба с которой требует от нации гражданственности и солидарности. Для коммунистов и сочувствующих (КПРФ и "Яблока") настолько важно свалить режим, что рассчитывать на какое-то подобие национальной солидарности было бы тем более наивно. Теракты для них — не угроза российскому государству, а лишний козырь в борьбе с режимом. Общественность много смеялась над июньскими попытками Ельцина и Козырева в дни Буденновска указать в Галифаксе на чеченскую террористическую угрозу и призвать к международной солидарности. Сейчас не до смеха, но сам характер общественных настроений, неудержимо клонящихся влево, — плохой мировоззренческий отпор терроризму. Левое сознание, хотя и не не будучи согласным с жестокостями террора, всегда находит массу извинительных обстоятельств для террористов, приведенных на этот путь тяжелой жизнью, отнюдь не удостаивая собственное правительство такого же душевного понимания. Бескомпромиссно антитеррористическая позиция более органична для правой идеологии (закат террора и ренессанс правых на Западе вряд ли случайно попали на 80-е годы), но как раз ее роль в нынешней России весьма скромна.
Западу для самостоятельного осознания новых реалий потребуется оценить степень угрозы, которую представляет чеченский терроризм для него самого, — возможность смычки чеченского терроризма с арабским и иранским, расширения географии чеченских терактов и т. д. Инерция вполне укрепившихся в последнее время антироссийских настроений и упорного желания цивилизовать русских варваров, предписывая им капитулировать перед чеченскими бандитами, будет вероятно конкурировать с собственным страхом, а какая составляющая — спесь или страх — перевесит, сказать пока трудно.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ