Милостивый государь, Александр Петрович Потемкин! Уважаемый автор романа «Кабала», жанр коего обозначен словами «Сочинение для самого себя»! Достолюбезный моему сердцу организатор и участник интеллектуальных встреч, которые я издавна обозначаю для себя словами «Потёмкинская Вселенная»! Разрешите объясниться по поводу жанра, в котором я на сей раз вступаю с Вами в общение. Ибо толкование идей и расколдование образности – моё излюбленное занятие. Хотя никогда не чувствовал себя судьей авторского текста. Для меня слабости и недостатки его так же интересны и красноречивы, как и достоинства. А если я что-то посоветую Вам в тексте «улучшить», то анализировать мне придётся уже отчасти свои собственные улучшения. Работа критика и работа редактора для меня – занятия принципиально разнонаправленные, слить эти вещи в одном флаконе, то есть в тексте, пригодном для нормального обнародования, трудно. Соединить их можно, пожалуй, лишь в таком жанре, как дружеское письмо, в котором критик и толкователь выступает в одном лице.
Начну с истолкования смысла Вашей «Кабалы».
Смысл я фиксирую в трёх точках. Может, это покажется субъективным, но мне уже приходилось объяснять такой подход к Вашим текстам: писатель Потёмкин отличается уникальной осведомлённостью как в фактуре современной мировой и российской реальности, так и в безумствах мысли, парящей над этой реальностью, и потому простителен соблазн зацепиться за что-то конкретное внизу или вверху. То есть ковырнуть изюм из булки. Что не мешает съесть и саму булку, то есть оценить целое. Но зацепиться – большой соблазн.
Вот три пункта, которые я считаю в Вашем романе интеллектуально соблазнительными. Три идеи.
Первое. Жизнь наша фантастически раскручена на уровне потребления и убийственно опустошена на уровне смысла.
Второе. Человека надо спасать, переступив через его этническую данность. Если этнос непреодолим, то скрестить! Добавить русским немецкой, китайской, еврейской, грузинской крови!
Третье. Что-то надо делать с русскими и с Россией. Избежать гибели, которая висит над страной. Избежать вырождения, которое грозит народу.
Несколько выписок навскидку.
«Существование-то само ломаного гроша не стоит. Пять тысяч лет отделяют меня от бронзового века. Но что эти пятьдесят веков дали человечеству? Да, увеличен средний возраст жизни. Был тридцать пять, стал пятьдесят пять. Но все же что существенное, фундаментальное произошло? Ведь около двухсот поколений с тех пор минуло. Появилась грамота, возникли производства, дома с удобствами. Люди углубились в науку, полетели в космос! Ну, что еще? Что? В самом-то человеке почти ничего не изменилось, а значит, к главному-то не подошли! Даже не разглядели его очертания…»
«Энергия потребительства путем какого-то тайного фотосинтеза обернулась в русском человеке маниакальной тягой к духовности. Химеры роскошного досуга сменились вулканическим движением мыслей. Такое ощущение, что нашим людям теперь страшно захотелось познать все тайны мироздания…»
«…Лучше умереть от страстей возбуждённого разума, чем от болезней социального расстройства…»
«…Москвич по собственному усмотрению, исключительно исходя из высших личных интересов, оказывается то полицейским, то вором, то целомудренным, то порочным. Это неожиданное обстоятельство делает жизнь глубоко загадочной. Прелесть заключается в том, что свои поступки ты не в состоянии прогнозировать. Размыт стержень, удерживающий личность в единой ипостаси. Ты всегда разный…»
«Где реальность, а где наваждения, я и сам понять не в состоянии. Так что в желтом доме вы или в хате помершей Фатеевой, - по большому счету, без существенной разницы. Когда воспаленнность разума превыше всего, а игры взбалмошного ума являются приоритетом бытия, то пространство, в котором обитаешь, никакого смысла не имеет. Главное для вас объемы и горизонты сумасбродных фантазий…»
Чувствуете в этих рассуждениях единый мотив? Нужды нет, скользящая ли это реплика или вросшая в ум философема, сказал ли это доморощенный философ, помешавшийся на наркоте, или трезвый московский воротила, пробующий охмурить трезвого сибирского воротилу, или это вещает рехнувшийся от своих идей профессор, - образ реальности выстраивается мелодически по одной модели. Есть верхнее ля – и есть нижнее до, между ними не гамма, а пауза. Верх и низ, а посредине – пустота, провал, вакуум. Есть исход – и есть результат, и никакой отравы идиотских исканий. Умрёшь ли от возбуждения разума, прыгнувшего выше головы, или от социального расстройства, упершегося в статистику ножа и вилки, но середины не вкусишь. Сумасбродные фантазии и трезвые расчёты переглядываются через бездну, в которой должен быть конкретный человек. Но его нет.
Нет личности, живущей по своим таинственным законам, не вполне ясным и самому автору. Это то самое, о чём Пушкин сказал, что Татьяна удрала с ним шутку, выйдя замуж. То самое, что есть у Тургенева, героиня которого теряется от того, что с нею происходит. То, что обрушилось когда-то на русских читателей сквозь косноязычие Толстого…и что Чернышевский, этим зрением не обладавший, но обладавший чутьём великого критика, окрестил «диалектикой души».
Не подумайте, что я делаю классикам комплименты. Щедрин, одарённый огненным умом и зоркостью взгляда, диалектикой личности не интересовался. Успокойтесь, ею не интересовался и Гоголь. Каким у него «Ревизор» родился, таким и прирос. Никакого у него перерождения: как «заделал» Чичикова или Коробочку, так и «изваял», лишь горько посмеялся. А когда попробовал вникнуть в перерождение, так и сжёг второй том «Мёртвых душ». Вот к художникам такого типа относится и Потёмкин: сверху наполеоновы бредни, понизу тварь дрожащая, и между ними горький смех.
Я знаю, Александр Петрович, сколь многое Вы черпаете у Достоевского. Прежде всего – бесконечные безумные монологи героев. Именно потому безумные, что неразрешимые. Там не диалектика души, там безумие духа, не знающего, за что зацепиться в душе человека.
Никакого настоящего безумия Ваш острый разум в сущности не стерпит. Вы скорчитесь от отвращения, если вздумаете оправдать дурака на том основании, что дурь есть выворот разума. И упрекать Вас будут именно за то, что «диалектикой души» не заполняете прорехи бытия, обнаружившего себя над бездной. Что не жалеете людей.
Не поддавайтесь! Размыт стержень, удерживавший личность. Это Ваша тема, Ваш диагноз, Ваш приговор. Кто будет этот приговор обжаловать, тот и оплачет приговорённых. Но Вы слишком хорошо понимаете, что мы такие и есть. Нас надо будет оплакивать, если проиграем, а ещё хуже, если окажемся в победителях. Поэтому Ваша горечь бесслёзна, а смех неуязвим.
Язвить Вас будут за рецепты национального оздоровления малых сих. Как из малых сотворить великое?
Слить.
«Сегодня быть только русским, полинезийцем, арабом или японцем чрезвычайно опасно. Совершенно бесперспективно существовать в монокультурном пространстве. Это сковывает этнос, не дает ему шансов сохранить себя в ходе эволюции. Чтобы переломить ситуацию к лучшему и с оптимизмом взглянуть в будущее России, - полагает Ваш герой профессор Кошмаров - нужно добавить в вашу кровь пятнадцать процентов немецкой генетической закваски. Это качественно обновит в русском человеке биомеханизмы, отвечающие за организованность и правовую дисциплину. Десять процентов китайской крови повысят трудовую активность и придадут способность к внутренней сосредоточенности. Десять процентов еврейской крови обеспечат развитие предприимчивости и рачительности. А еще пять процентов грузинской крови, несомненно, улучшат внешний вид русского человека, усилят его эмоциональность и жизнелюбие…»
— Так что, во мне останется лишь шестьдесят процентов русского? — почти в ужасе кричу я. — А нельзя ли, профессор Кошмаров, хотя бы без еврейской и грузинской крови?
Нельзя. Читатели, знающие, от каких этнических корней произвёл Господь писателя Потёмкина и в каких краях благословил его вырасти, не удивятся тому, что к своей русской основе он приживляет прежде всего немца, родившегося в Грузии. Сложнее с евреями, но те после злодеяний Тита присутствуют на земле везде, так что без них в мировой истории не обходится ни один пасьянс.
Но дело не в том, какой именно пасьянс предложен теперь для оздоровления русского этноса. Дело в самом факте пасьянса. Там ведь ещё и китайцы вмешаны в возможный расклад. Подключим к этим работягам непробиваемых индусов (уже пустивших в мировую Историю нескончаемый цыганский фейерверк) и в пасьянсе с жизнелюбивыми неграми (от которых, как выясняется, пошло человечество) получим микстуру номер 2 для возможного спасения русской души.
Так дело в том, что этнический микст вообще становится, по версии профессора Кошмарова, путём спасения человечества. В нынешнем глобальном контексте это высказывание точно на тему. Что противостоит сегодня повальной глобализации? Не только местная социальная структура, которая укрывает индивида в прочной ячейке, и не только религиозная инерция того или иного толка, хотя и это – тоже укрывает. Но главный фронт сопротивления человека глобальной интеграции держит теперь этнос, на особенности которого ещё сто лет назад чхать хотели теоретики мирового прогресса. Этничность – вещь чисто природная, и потому эта загадочная для рационального перерасчёта сторона человеческого существования сделалась теперь главной. То есть это та самая «сердцевина» жизни, которая прячется между высшими (глобальными) смыслами и низшими (повседневными) условиями выживания особи, - то самое «окно», через которое столетиями всматривается в человека художественная литература, видя там либо разгадку (диалектику души, коей она упивается), либо провал в пустоту (от коего открытия она стонет).
Но «стоны интеллектуалов» заглушаются теперь «рекламой потребления», и потому нужно изрядное мужество, чтобы поставить на счётчик именно эту, этническую структуру современного существования, от разрушения которой уже даже не стоны интеллектуалов разносятся по планете, а стоны миллионов людей, теряющих под ногами традиционную природную почву и ищущих, куда метнуться в подступающем глобальном оглушении.
Ещё острее эта драма ощущается при переносе её на уровень геополитики. Рентабельность высших соображений неопровержима: этническая материя должна подчиниться, профессор Кошмаров знает, что делать!
— Я о венграх, молдаванах и словенцах, да вообще о малых народах. Тезис такой - на фиг они существуют? Почему никому в голову не приходит ассимилировать их с крупными этносами, добиваясь этнической рентабельности? (В голову-то приходит, а как насчёт души? – Л.А.) Ведь причина нынешнего экономического кризиса в том, что больше половины человечества - наконец, необходимо этот факт признать, - банкроты! Что такое Молдавия? Население едва перевалило за два миллиона, а чиновников разных мастей - наверняка более десяти тысяч. На каждые двести молдаван - включая детей и пенсионеров, - приходится один чиновник со своей инфраструктурой. (Далее автор «Кабалы» включает свой козырь: фактурную осведомлённость. – Л.А.) …Офис, тепло, телефон, мобильник, транспорт, Интернет, канцелярские расходы, амортизация основных фондов, паспортизация, траты на государственную символику, охрану государственных зданий, оплата переводов с молдавского на другие языки мира и так далее... Бюджет небольшой страны вынести такие расходы не в состоянии. (Сейчас два миллиона молдаван лягут на весы мировой статистики. – Л.А.) Два миллиона - это население крупной деревни в Китае, восьмая часть Москвы, десятая часть Мехико, тринадцатая - Сан Пауло. Поэтому без внешних дотаций и помощи Молдавия будет постоянно балансировать между дефолтом и полным банкротством. (Сейчас потемкинский герой выстроит свою новую Вселенную, где Молдавия – только пылинка на весах – Л.А.). На первом этапе соединить ее с Румынией. Сходные языки, культура. Румын-то двадцать с лишним миллионов. А тридцать миллионов - порог рентабельности современного государственного образования. (Стоп, стоп! Вот это самое интересное, и всегда самое проверенное у Потемкина: цифры в геополитике. Порог рентабельности. – Л.А.) Надо помнить, что этот порог с каждым годом повышается. Уже в 2015 он достигнет пятидесяти миллионов, а в 2021-2023 годах поднимется до ста миллионов. Венгрию с ее архаичным языком, Словению, Хорватию и Боснию-Герцеговину я объединил бы с Австрией и назвал бы Дунайской Федерацией. Тем более что тут существуют и исторические традиции. Болгарию, Сербию, Черногорию, Македонию и Албанию объединил бы с Грецией. Такую страну можно временно назвать Эллинской Конфедерацией. Польшу объединил бы с Чехией, Словакией, Литвой и Латвией. И название зазвучало бы весьма респектабельно: Объединенные Славянские Штаты.
Нравится? Сдаюсь. Нравится. Неопровержимая логика нравится. А она иногда диктует такое, что и в страшном сне не предвиделось. Объединись же когда-то, пошли под общую крышу народы «от финских хладных скал до пламенной Колхиды», и далеко не все втянутые в этот процесс так уж смертельно сопротивлялись объединению, а просто чувствовали, что иначе будет хуже. И если в Восточной Европе возникнут в будущем объединения, которые сегодня кажутся кошмарным бредом, то только по одной причине: если иначе будет хуже.
А сейчас им, этим малым народам – лучше?
Всё в мире относительно. Безотносительно всё только в войне. Вот если война, то выбор прост абсолютно: или гибнешь, или губишь. А если мир, то изволь терпеть вавилонское чресполосье языков, традиций, мифов и прочих бессмысленностей.
Кстати, на каком языке будут изъясняться эти ликвидированные профессором Кошмаровым и его собеседниками малые народы в новейших Штатах? Язык, как мы помним, есть непосредственная действительность мысли. И, как теперь выяснилось, непосредственная ткань народной памяти. Что с ним будет – по версии «Кабалы»?
— Будет голосование, на каком едином языке станет через тридцать лет говорить объединенный на этот момент целостный этнос Европы. Ведь что за язык - венгерский? Эхо командных выкриков при степных набегах кочевников! Если есть интерес, взглянул в Интернет на сайт «Венгрия» и за десять минут все узнал. Так что если какая-то страна однажды окажется лишь виртуальной, никакой беды не случится. Мировая культура не обеднеет.
Мировая культура? Может быть. Но как быть с миллионами людей, для которых «эхо степных выкриков» - плоть души? Какими слезами отольётся штатная ликвидация «бесперспективных» культур у тех, кто подпадёт под ликвидацию? Да хорошо ещё, если только слезами – не кровью. Рационально опровергать подобные прогнозы бессмысленно. Ибо рациональный смысл в них отбит от жизненной фактуры дыркой, полостью, вакуумом. А что в «дырке»? Да слёзы. Куда делись? Утекли.
Какие там слёзы! Их и не видно. Они, как у Гоголя: «невидимые миру». А видимое – горький смех. Сентиментальность - в утиль. Трезвая горькая логика загоняет всякую чувствительность в абсурд. Вместе с диалектикой. Так это что же получается? Что мы в кабале у безысходно-смертельной логики? А как быть нам, уже оказавшимся в кабале у своей русской истории, в кабале у своей русской этноидентичности, в кабале у пленительной отечественной словесности – у Гоголя, Достоевского, Булгакова?.. И это всё тоже исчезнет?
Исчезнет. Выродится! Выродится русский этнос, если самым срочным образом не приступить к изменению его национальной генетики! То есть если не заменить сорок процентов этноматериала русских на материал немецко-еврейско-китайский-грузинский…
Но ведь в результате это уже будет не русский этнос!
А сейчас он – русский? А если и русский, то какой-то буйно-раскатанный! Добровольное безумие!
«Как ни одна другая нация мы воспринимаем искусно подброшенную ложь и самозабвенно создаём себе идолов».
А где гарантия, что рецепт профессора Кошмарова – не очередная подброшенная нам ложь? А мы не создадим очередного идола? Почему, кстати, профессор хочет менять лишь русских, а не всё человечество? Да хочет-то он всё человечество, просто русские – ближайший материал. Сам в руки идёт. В смысле – делай с ним (то есть с нами) что хочешь – мы только рады будем.
И тут я соображаю, почему мои вопросы к профессору, отчасти почерпнутые из соображений его собеседников, не ставят его в тупик, а пролетают весёлым интеллектуальным фейерверком. Потому что дело не в профессоре, не в его теориях, не в соображениях его собеседников, помешанных на наркоте. Дело в гражданине Ефимкине и в гражданке Лоскуткиной. Дело в народе, с которым можно делать всё, что угодно! И он, народ, сам готов всё это с собой делать.
«У нашего человека есть несомненный талант…»
Следите за фактурой, уважаемый читатель!
«…Совершенно неожиданно повар затрапезного трактира становится видным финансистом, уволенный за взятки прокурор-выжига - популярным кутюрье или режиссером, карманный вор, тянущий лямку очередного тюремного срока, - популярным общественным деятелем, а мелкий лавочник столичных кварталов, торгующий фальшивыми брендами, - видным членом Государственной Думы и даже грозным федеральным министром. Благодаря этим национальным особенностям бывший милиционер-неудачник Леонид Иванович Ефимкин довольно быстро становится преуспевающим держателем административного ресурса, вершащим судьбы своих соотечественников…»
Милиционер-неудачник описан весьма достоверными штрихами. Профессионально точными деталями оснащён его переход от роли жертвы к роли истязателя. Как там избитого поливают водкой и выкладывают на бездыханное тело протокол о задержании за рулём в пьяном виде. И как потом, придя в себя и собрав силы (то есть найдя и купив исполнителей), этот несчастный находит обидчиков, и мы становимся технологичными свидетелями тех современных пыток, электрошоков, тисков на черепе и прочих изощрений компьютерной эпохи, о которых современный нормальный читатель знает не больше, чем о кумаре, ломке, абстиненции и пятикубовых шприцах.
Высвечена именно фактура. И высвечен общий абсурд бытия. Посередине всё то же: дырка. Если кто-то захочет узнать, по какой такой диалектике души русский купец становится захребетником или, напротив, выламывается из этой роли, - пусть перечитает горьковского «Фому Гордеева». В нынешней реальности высвечивается не диалектика души, а перистальтика кишок - шикерия удовольствий, ради которых человек идёт на всё, и… это всё, что он готов о себе рассказать. Очень может быть, что Леонид Иванович Ефимкин станет держателем административного ресурса, если правильно просчитает, во сколько миллионов баксов встанет ему вожделенная столичная должность. А может, его кинут более удачливые держатели ресурса, перехватив у него миллионы, а его вернут туда, откуда он вылез. И водкой польют. Что он при этом почувствует и как переживёт эту рвущую душу диалектику современной жизни, неизвестно. Современный человек улавливается на краях, взлетая наверх или вылетая на обочину. В середине там – не знаем, что. А может, и хорошо, что не знаем.
О Ефимкине сказано вскользь, что Москвы он не «завоевал», а вернулся в свой Канск Енисейский (короче: Кан) «опущенным и подавленным». Катерина Лоскуткина вызывает к финалу у автора больший интерес, когда из своей провинциальной норы выцокивает на московскую мостовую, но мы-то знаем, что в её «нутре» булькает снадобье профессора Кошмарова. Так что ничего из этого эксперимента не выйдет: начнёт Катерина требовать от русских мужиков пунктуального соблюдения законов, - они ей объяснят, что она не русская, и посоветуют поджать хвост, пока не опустили. И правильно, потому что за соблюдением законов Катерина Лоскуткина не предвкушает ничего, кроме той же шикерии потребления (Лазурный Берег, Монте-Карло, Ницца, одним словом киношные Канны (а вовсе не Кан Енисейский). Оплакать бы бедную хромоножку, да нету слёз у автора «Кабалы». Влезть бы в душу несчастной, да душа не прощупывается.
Так откуда!? Она и в реальности не прощупывается – в этой новой шикерийной потребиловке. Что там зреет, какие характеры вырабатываются? Да это и не вдруг ухватишь. Это ж на века задача! Русская классика весь Девятнадцатый век процеживала человеческий материал, чтобы уяснить, какие бесы рвутся на волю из петербургских углов и сибирских острогов, какие актёры выступают из московских барахолок и казанских университетов, и похожа ли бедная Лиза на тургеневскую «святую», оплаканную на пороге века Двадцатого.
Так неужто я хочу, чтобы автор «Кабалы» добавил в свою сухую палитру традиционных слёз, нами в реальности ещё не пролитых, и подтянул бы повествование до среднестатистической сентиментальности? Худшего совета не придумаешь. Нет, пусть автор «Кабалы» пройдёт своим маршрутом до конца, пусть потом выслушает от зоилов, что он не верит в Россию и не ценит русских, что исходит из умозрительных схем и химичит с интеллектуальной наркотой, что упирается в звериную тьму и не видит в нашей новой реальности просвета.
Какой просвет? Писатель Потёмкин малосовместим с искусственным (искусным) литературным освещением.
Книгу «Кабала» можно приобрести в книжных магазинах или в издательстве «ПоРог». Доставка по г. Москве бесплатно, по России - наложенным платежом. Наш тел.: (495) 611-03-39, e-mail: redactor@idporog.ru.