Презентация очередной серии "Русского проекта", проходящая сейчас на ОРТ, вызывает восторг одних, ярость других и равнодушие третьих. И все правы.
Событие поневоле
Только естественный консерватизм академиков "ТЭФИ" не позволил им признать "Русский проект" Первого канала главным событием года. В конце концов на телевидении событие — понятие скорее количественное, чем качественное, а ролики Константина Эрнста возникали на экране бессчетное число раз. Одного этого вполне достаточно, чтобы стать событием. Прокрутка всегда делает свое дело — как с любимыми песнями, в которых ни музыка, ни текст, ни внешность звезд, ни их голос, ни даже порой отсутствие слуха не играют никакой роли. Раз крутят, значит, слушают. Чего же более?
Но в случае с "Русским проектом" был еще и отменный promotion. Были слова о новой вехе в искусстве. Была хорошо разыгранная многоходовая тайна. Загадочные ролики обрастали все новыми загадками, увенчавшись названием, словно позаимствованным у Бердяева. И в самом деле, чего же более?
Кино поневоле
По разным причинам "Русский проект" — самое адекватное, что сделано в отечественном кино за последние годы.
Снимать сегодня в России большой фильм с историей затруднительно потому, что просто нет денег. Он стоит, если сильно ужаться, $500 тыс., вернуть которые не представляется возможным: отечественный прокат разрушен, а никакой другой в русском кино не заинтересован. Это экономические резоны, но есть и эстетические.
Снимать сегодня большой фильм с историей затруднительно и потому, что все фильмы с историями уже сняты: и сюжетно захватывающие, и сюжетно ослабленные, и полностью бессюжетные. Недаром в "Бульварном чтиве" Тарантино — главной культовой картине последнего времени — фабула излагается в обратной последовательности: сначала развязка, а потом кульминация. Это пример не живучести большого кино, а его разрушенности, успешной, безуспешной, сейчас не важно.
Важно то, что исчерпанность полнометражного фильма определила появление нового жанра. Пограничным стал сделанный в 1971 году "Американский солдат" Фасбиндера, финал которого и стал одним из первых в истории клипов. Большое кино, конечно, снималось и после, снимается оно и нынче, но разрыв между литературной историей и кинематографическим содержанием с каждым годом становится все менее преодолимым. Как правило, этого содержания хватает ровно на клип — на полхода, на полтора образа, на одну эмоцию.
Авторы "Русского проекта" всего лишь честно оценили ситуацию, признав преданность эстетике клипа и одной эмоции. Освободив клип от музыки, они сделали свое творение назидательным, а эмоцию — положительной. Новой вехи в искусстве не возникло, но появились имиджевые ролики ОРТ.
"Москва слезам не верит" поневоле
В первой серии по стилистике они более всего походили на фильм Владимира Меньшова "Москва слезам не верит", совсем недаром регулярно показываемый по Первому каналу. "Русский проект" в точности воспроизводил главный код меньшовской картины: величавая спокойная столица, твердыня, которую ничто не может порушить, даже бурные всплески чувств, всегда, впрочем, заканчивающиеся ничем.
Как известно, без конфликта художественное произведение не выстраивается. В сталинское время эту роль выполняла путаница, господствующим жанром была комедия положений. В брежневскую эпоху Меньшов предложил более гибкий вариант — безудержные драматические всплески как родовую черту штиля, своего рода "Медный всадник" наоборот. В фильме "Москва слезам не верит" бунт был налицо, но он лишь подчеркивал тотальность установившейся гармонии, как волнение желудка после чересчур сытного обеда, — добро строитель чудотворный, шепнул он, сладко задрожав, — добро тебе!
Если на эстетическом уровне "Русский проект" был фильмом Меньшова, то на знаковом — жизнью до перестройки, хотели того авторы или нет. Естественно предположить, что первые ролики, появившиеся в разгар осенней предвыборной борьбы, были призваны помочь партии власти, хотя сам Эрнст впоследствии это всячески отрицал. Но никого не волновало, для чего "Русский проект" был задуман, волновало только, на кого в результате он сработал.
Политика поневоле
Исходя из здравого смысла все ролики первой серии — и про космонавта, и про водителя троллейбуса, и про маму с сыном у Спасской башни, и про ветерана ВОВ в метро — создавали образ "идеальной реальности", в котором могла быть заинтересована одна только партия власти. Всем остальным, от самых правых до самых левых, это было одинаково ни к чему. Все остальные по своему статусу нуждались в образе мира, который требует переустройства. Мудрено пребывать в оппозиции к "идеальной реальности". Однако, сдается, что именно КПРФ Зюганова более всего выиграла от "Русского проекта".
Следуя доводам разума, надо признать, что имиджевые ролики ОРТ совпали с имиджем партии власти. Но их никто не смотрел следуя доводам разума. Ролики, как и клипы, сильны не строгостью логики, а чувственностью фактуры. Фактура же "Русского проекта" оказалась из "старых песен о главном". Троллейбус, которым управлял элегический герой Олега Ефремова, был старательно стилизован под советскую старину — труд во всех отношениях напрасный: троллейбус все равно не из нынешней жизни, даже если взят не со склада, а прямо с улицы. Современного троллейбуса не бывает по определению. Точно так же, как космонавта, сталинской высотки, тружениц на рельсах, ветерана, с достоинством грустящего в метро, и благостной солдатской матери у стен Кремля.
Герои "Русского проекта" имеют между собой нечто общее, помимо ностальгических аксессуаров. Они могут беспричинно заплакать и беспричинно рассмеяться. Они — стихийные люди, каковыми и принято считать настоящих русских. Необходимая положительная эмоция у них всякий раз рождается с той же легкостью, с какой, наверное, пропадает. И то, и другое — одинаково естественно и никаким выбором не продиктовано, ибо лежит по ту сторону выбора. Это, конечно, не вся русская традиция, но зато распространенное о ней представление. Согласно ему непутевый Митя Карамазов куда более национальный характер, чем ответственный Петруша Гринев.
После первой серии Эрнст рассказывал, что Михалков хотел купить "Русский проект", снабдив его грифом НДР, но Первый канал не дал на это согласия. Жаль. Мудрый Никита Михалков догадался, что лучше поставить метку, взяв свое или присвоив чужое, иначе бесхозное прошлое и непутевое настоящее свяжутся совсем не с тем, с кем надо.
Ловушка для Золушки
Вторая серия, опять оказавшаяся по соседству с выборами, похоже, учла всю критику в адрес первой. Ни Мордюкова с солдатиками, ни Михалков в юрте, ни Гердт на войне, ни уж совсем загадочный ролик про любовь девочки к новой мачехе возражений не вызывают, потому что чувств не будят. Продолжение часто бывает слабее начала, но в данном случае его как бы нет вовсе: одной эмоции хватило только на одну серию — одну элегантную и дежурную реплику на стиль, объясняться в любви к которому стало сегодня общим местом. Из всего обширного русского наследия материала на вторую реплику, видимо, не нашлось.
Язык массовых ценностей, на котором хотел изъясняться "Русский проект", выспренен и не слишком разнообразен. Это довольно тесное поле. Есть всего три обличья универсализма, придуманные в ХХ веке: фашистское, коммунистическое и панамериканское — любовь к пепси, не знающая рас и границ. Наверное, все три равно оскорбительны для хорошего вкуса, но к демократии имеет отношение только последнее. И Европа, превозмогая весь антиамериканизм, в буквальном смысле плюясь и давясь, выбирает пепси, одновременно, впрочем, гордясь своим выстраданным единством.
Эта незавидная смесь на сегодняшний день оказалась единственно приемлемой. И если нынешняя партия власти останется на второй срок, а с нею, соответственно, ОРТ, ему предстоит, расставшись с лубочными непутевыми русскими и наивной ностальгической иронией, в трудах и муках изобрести свою замысловатую комбинацию, столь же богатую или хотя бы столь же действенную, как унылая европейская диалектика.
АЛЕКСАНДР ТИМОФЕЕВСКИЙ
-----------------------------------------------------
"Русский проект" воспроизводит художественный метод социалистического реализма, вновь ставший привлекательным
За последние сто лет в России было три эпохи с культом стабильности — Александра III, Брежнева и нынешняя. О какой из трех шла речь в "Русском проекте", осталось неясным
------------------------------------------------------