150 лет назад, в 1859 году, император Александр II утвердил устав Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, созданного по образу и подобию британского Литературного фонда.
Британский образ и подобие
От тюрьмы и сумы в России не зарекался никто и никогда, и конечно, любимцы общества и властители дум — писатели и поэты — исключения тут не составляют. Однако до середины XIX века тюрьма перед литераторами маячила гораздо чаще, чем сума. Ведь большинство стихотворцев и романистов происходили из дворянских семей и в случае материальных затруднений, как правило, могли рассчитывать на помощь богатой родни. На худой конец имелся метод, к которому прибегало почти все русское благородное сословие: закладывать и перезакладывать движимое и недвижимое имущество, надеясь на получение солидного наследства.
К тому времени в Европе среди писателей было куда больше разночинцев, чье материальное положение оставляло желать много лучшего, в связи с чем значительное количество талантливых литераторов влачило жалкое существование, а нередко и погибало из-за задержки выпуска книг или алчности издателей, не спешивших расплачиваться с авторами. В те времена мужчина, как правило, являлся единственным кормильцем семьи — и его болезнь с сопровождающими тратами на лечение могла поставить на грань разорения любую семью, не имеющую солидного состояния. Еще некоторое время семейство могло жить в кредит, а вслед за тем наступала полная катастрофа, логичным следствием которой многим европейским литераторам виделось самоубийство.
После того как в первой половине XIX века английская литература лишилась нескольких подававших большие надежды писателей и поэтов, ее видные деятели вместе с ее любителями и ценителями объединились в особый Литературный фонд, главной задачей которого объявлялись поддержка молодых дарований в трудные времена и обеспечение достойной старости нуждающимся литераторам. А одним из главных способов привлечения спонсорских средств стали обеды известных писателей с богатыми читателями, за участие в которых любители общения со знаменитостями выкладывали немалые деньги.
На одном из таких обедов в качестве приглашенной звезды присутствовал Иван Сергеевич Тургенев, который, как за ним водилось, описал это событие в рассказе, опубликованном затем в России и вызвавшем большой интерес у читающей публики. Правда, некоторые русские писатели полагали, что эра пролетариев литературного труда в России настанет еще не скоро и потому нет смысла затевать какую-то организацию. Тем более что правительство смотрит с подозрением на любые объединения думающих и пишущих людей.
История русской версии британского фонда могла бы и не начаться, если бы рассказ Тургенева не был написан по просьбе его друга — известного русского англофила и популярного писателя Александра Васильевича Дружинина. Этот гвардейский офицер в 1847 году проснулся знаменитым после публикации первой же своей повести "Полинька Сакс", где излагал совершенно нетрадиционные для того времени взгляды на проблемы семьи. Главный герой Сакс, узнав, что его 18-летняя жена влюблена в молодого офицера, вместо того чтобы застрелить соперника на дуэли, не мешает развиваться их взаимоотношениям. Автора подобного труда могли счесть вольнодумцем. Однако во всем остальном Дружинин, как говаривал Тургенев, был "милейшим консерватором".
С 1856 года Дружинин, оставивший к тому времени военную службу, принялся агитировать за русский литературный фонд, где и когда это было возможно. Он говорил о нем на официальных и дружеских обедах, написал о пользе фонда статью. И наконец, стал одолевать своих друзей просьбами помочь в организации фонда. Лев Толстой в январе 1857 года даже отметил в дневнике: "Писал проект фонда у Дружинина".
Нужно признать, что время для создания фонда было как нельзя более удачным. Только что кончилось долгое и суровое царствование царя-солдата Николая I. Александр II смягчил цензурные правила, и писатели смогли вздохнуть свободней. Их взгляды довольно сильно разнились, но никто из писателей не предполагал, сколь ожесточенным будет грядущее противоборство литературных группировок. И потому к идее создания организации, поддерживающей литераторов в трудную минуту, с одинаковым сочувствием отнеслись и либералы-западники, и монархисты-славянофилы.
Писателям казалось, что главное — умело написать устав фонда. Однако бумаги переходили из рук в руки, а удовлетворяющего всех результата не получалось — до тех пор пока за дело не взялись писатели Константин Дмитриевич Кавелин и Андрей Парфенович Заблоцкий-Десятовский. Последний занимался литературой во время, свободное от службы в Министерстве государственных имуществ, поэтому и подошел к созданию устава как истинный чиновник. Зная, что госаппарат раздражает малейший намек на новшества, он попросту взял устав Императорского географического общества и за одну ночь переделал его вместе с Кавелиным в устав Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. Название тоже было придумано не случайно. В записке, приложенной к уставу, который писатели направили на рассмотрение министру народного просвещения Евграфу Петровичу Ковалевскому, говорилось:
"Нижеподписавшиеся, представляя при сем на благоусмотрение Ваше проект устава Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым и их семействам, составленный по примеру устава подобного общества, существующего для пособия вдовам и сиротам медиков, покорнейше просят Ваше Высокопревосходительство оказать высокое покровительство означенному учреждению, исходатайствовав оному Высочайшее утверждение".
Но главная писательская хитрость заключалась в том, что в числе ходатаев состоял родной брат министра Егор Петрович Ковалевский, которого отцы-основатели общества единогласно решили сделать его главой. Он слыл личностью незаурядной, участвовал во множестве военных походов и шпионских авантюр и к тому времени, имея чин генерал-лейтенанта, служил начальником Азиатского департамента МИДа. Такому человеку, лично известному императору, отказать в создании литературного фонда просто не могли.
Оставалось лишь выполнить ряд формальностей. Все общественные организации по тогдашним правилам подчинялись МВД. Но министр внутренних дел Василий Сергеевич Ланской не стал разрушать братской идиллии и согласился на подчинение нового общества Министерству народного просвещения. Некоторые затруднения возникли в департаменте народных училищ, в ведение которого поступал фонд. Там считали, что никаких средств собрать в него не удастся. Но министр Ковалевский переубедил подчиненных, назначив ежегодное пособие Обществу для пособия нуждающимся литераторам и ученым из средств министерства. Пособие обществу в солидном размере — 1 тыс. руб. в год — посулил и Александр II, утвердивший устав 7 августа 1859 года по старому стилю. Его примеру последовали многие члены царской семьи, гарантировавшие Литературному фонду, как его стали чаще называть, по несколько сотен рублей в год каждый. Так что финансовая основа общества оказалась достаточно солидной.
9 ноября 1859 года состоялось первое заседание Литературного фонда. В перечень членов-учредителей общества (всего 66 человек) попало множество известных писателей и поэтов России, в частности Тургенев, Некрасов, Островский, Салтыков-Щедрин, А. К. Толстой, Чернышевский. Так что, казалось, полный успех новому начинанию обеспечен.
Русские финансовые горки
Начало деятельности Литературного фонда действительно было безоблачным. Как писал литератор и историограф фонда Л. Ф. Пантелеев, первые коммерческие мероприятия писательской организации оказались весьма успешными:
"Литературные чтения в Петербурге начались только с открытия Лит. Фонда. В первое время добыть билет на них было очень трудно, так как зал Пассажа, где они происходили, был невелик, а желающих попасть на чтения было видимо-невидимо, несмотря на довольно высокую по тогдашнему времени цену: мест дешевле рубля не было, и то в галерее. Первое чтение происходило 10 января 1860 г. Согласно программе, в чтении участвовали: Я. П. Полонский — "Наяды и Зима", И. С. Тургенев — "Гамлет и Дон-Кихот", А. Н. Майков — "Приговор", Б. М. Маркевич — отрывки из "Ричарда III" в пер. А. В. Дружинина, Н. А. Некрасов — "Филантроп" и "Еду ли ночью по улице темной". Если мне память не изменяет, открыл чтение Тургенев. Ему был сделан восторженный прием, в течение нескольких минут не умолкали рукоплескания. Тургенев, хотя и с заметной проседью, но еще во всей красе сорокалетнего возраста, только успевал раскланиваться; наконец установилась тишина. На эти овации И. С. так ответил: "Прием такой лестный, что не смею никак принять его на свой счет и приписываю его вашему сочувствию к литературе, от имени которой и имею честь благодарить". Новые и продолжительные рукоплескания, и только когда Тургенев дал понять, что хочет приступить к чтению, публика мало-помалу успокоилась".
За первым чтением последовали другие. Л. Ф. Пантелеев сообщал:
"Островский был первоклассный чтец, "Свои люди" всем слушателям были известны, но таково было мастерство чтения, что все прослушали драму, не испытав утомления, но даже с увлечением. Великий мастер чтец был Писемский; все разговоры он передавал так, что слушатель совершенно забывал чтеца, а слышал только живых лиц. Писемский даже разные картины так умел передавать, что они как живые стояли перед глазами".
Однако успех чтений не мог сравниться с тем ажиотажем, который вызвали любительские спектакли с участием знаменитых литераторов:
"Если чтения в пользу Лит. Фонда привлекли живейший интерес со стороны публики, то в наши дни трудно представить то волнение, которое охватило самые разнообразные общественные круги, когда стало известным, что 14 апреля 60 г. в зале Руадзе будет поставлен "Ревизор" с участием литераторов. Инициаторами спектаклей были Писемский и Вейнберг. И было отчего взволноваться: Писемский — Сквозняк-Дмухановский, Достоевский — почтмейстер, Островский — Абдулин, Тургенев, Майков, Дружинин, Григорович, Краевский, И. С. Курочкин — прочие купцы. Спектакль сошел блестяще, особенно выделились Писемский, Всев. Ф. Панютин (офиц. преоб. полка) — Ляпкин-Тяпкин и студ. Ловягин — Осип. Спектакль удостоил своим посещением В. Кн. Константин Николаевич. Все шло обычным порядком, но когда появилась с разными приношениями компания купцов, напр. Тургенев с головой сахара, веселое настроение настолько овладело публикой, что даже заразило собой исполнителей. Долго не могла успокоиться публика, к немалому огорчению некоторых строгих поклонников сценического этикета".
Не обошлось, правда, и без грустных происшествий: "Ловягин незадолго перед тем выдвинулся на студенческом спектакле, которым руководил Самойлов. Об игре Ловягина П. И. Вейнберг говорил: "До гениальности был хорош Ловягин". Судьба Ловягина была печальная: он простудился на спектакле и в несколько дней его не стало".
Это, однако, не помешало литераторам поставить и показать еще несколько любительских спектаклей. И в результате первый год существования Литературного фонда в финансовом отношении оказался очень удачным. В члены фонда вступило 368 человек, плативших либо ежегодные взносы по 10 руб., либо разовый пожизненный взнос в 100 руб. Спектакли, чтения и лекции принесли больше 10 тыс. руб. А с учетом мероприятий, проведенных в пользу фонда без участия его членов, и пожертвований, включая императорские, годовой доход организации литераторов составил 35 тыс. руб.— огромную для того времени сумму.
Вот только члены комитета фонда распоряжались полученными средствами без необходимой осмотрительности и разборчивости. Не собрав еще в казне фонда и 3 тыс. руб., они начали выплаты пенсий и пособий, причем их сумма, как правило, превышала имеющуюся в кассе наличность. Отчет фонда о назначении пенсий выглядел так:
"В 1860 г. были назначены пенсии: престарелому сыну А. Н. Радищева Павлу Алекс. Радищеву, которому было уже около 80 лет и который находился в тяжелых материальных условиях (по 400 р. в год); дочери С. Н. Глинки (по 200 р. в год); Надежде Александровне Дуровой (она же штаб-ротмистр Александр Андреевич Александров — известная девица-кавалерист), которой в это время было около 80 лет (по 240 р. в год); были оказаны более или менее крупные пособия декабристам..."
Но хуже было то, что интерес и зрителей, и самих писателей к Литературному фонду и его мероприятиям стал постепенно угасать. Тургенев, например, уехав во Францию, обещал коллегам устроить там чтения со сборами в пользу фонда, но на напоминания из России отвечал, что еще не успел написать то, что мог бы прочесть. Член комитета фонда П. И. Вейнберг в воспоминаниях о том времени писал:
"Ровный и светлый путь скоро оказался тернистым, омраченным разными невзгодами и препятствиями. Повторилось явление, столь обычное в нашей общественной жизни: насколько было быстро и горячо первое увлечение, настолько же быстро последовало и охлаждение, к которому затем стало присоединяться и свойственное русской натуре брюзжание. Прежде всего это равнодушие публики обнаружилось в том, что составляет одно из больных мест почти всех наших благотворительных Обществ: число членов на бумаге не уменьшалось, даже увеличивалось и представляло весьма солидную цифру, но на самом деле в этой последней было много фиктивного, так как очень небольшое количество этих членов считало своей обязанностью делать то, в чем, собственно, и состоял смысл членства, т. е. производить ежегодные взносы. В 1866 г., например, из 643 членов уплатили только 82, чем и было вызвано замечание, что "в Литературном Фонде нет членов, а есть только жертвователи". Но и это замечание было не совсем справедливо: пожертвования если и продолжали поступать, то редко и в довольно ограниченных размерах, причем обществу подавала пример сама литература; так, например, в области фантазии остались обещания многих периодических изданий вносить известный процент со своих подписочных сумм".
Особенно тяжелым положение стало к концу 1870-х годов. Многие видные члены фонда ушли из жизни. Самой серьезной потерей, судя по воспоминаниям членов Литературного фонда, оказалась смерть Некрасова, который прилагал большие усилия для издания сборников, гонорары за которые уходили в кассу фонда, а также участвовал в чтениях, продолжавших, пусть и не так действенно, как прежде, поддерживать фонд.
В общем, если бы не пожертвования императора, членов царской семьи и Министерства народного просвещения, фонд можно было закрыть, что, собственно, его члены и подумывали сделать. Но в 1879 году произошло событие, которое помогло Литературному фонду вернуться из общественного и экономического небытия.
Оплот благотворительности
В то время российская общественность увлеклась идеей сооружения памятника Пушкину на народные средства. И по всей стране начался их сбор. Агитация, которая велась повсеместно, кроме самых глухих уголков империи, всколыхнула интерес к творчеству Пушкина и вообще литературе, чем поспешил воспользоваться фонд. Его комитет организовал Пушкинскую выставку, на которую библиотеки и частные лица прислали портреты поэта, его письма, личные вещи и первые издания его книг. Вход на выставку сделали платным и отнюдь не дешевым. А часть экспонатов с согласия их владельцев (в основном книги и фотокопии с портретов) выставили на продажу. Доход оказался солидным, но не грандиозным — чуть больше 1400 руб. Однако в комитете фонда наконец-то поняли, что финансами следует заниматься скрупулезно и постоянно. 1881 и 1882 годы в плане денежных поступлений вновь оказались провальными. Но после этого организация стала копить и приумножать капитал, создав специальные именные фонды, которые пополнялись за счет эксплуатации авторских прав почивших писателей.
Историк фонда А. А. Корнилов писал:
"Во второе двадцатипятилетие накопление капитала Литературного фонда пошло гораздо быстрее благодаря ряду крупных пожертвований, частью денежных, частью в виде завещаний и передач авторских прав на литературные произведения. Почин и самый блестящий успех в этом деле выпали на долю покойного Надсона, которому при его жизни Литературный фонд приходил на помощь, когда молодой даровитый поэт изнемогал в борьбе с одолевавшим его смертельным недугом. Посмертный дар поэта дал обществу капитал, который при ежегодном употреблении процентов с него на пособия нуждающимся писателям дошел в настоящее время до цифры 124 000 руб., превысив в 100 раз ту скромную помощь, которую Литературный фонд успел в свое время оказать больному поэту".
Секрет сказочных для того времени цифр был прост. Литературный фонд получил в наследство права на все произведения поэта и ввиду его большой популярности издавал их раз за разом, дойдя до небывалого тогда общего тиража — 64 тыс. экземпляров. Полезный опыт решили повторить, благо желающих завещать свои права фонду оказалось не так уж и мало.
"Таким же образом, хотя и в меньшем размере,— свидетельствовал Корнилов,— образовался капитал имени Гаршина от издания и продажи его сочинений, права на которые были переданы наследниками Гаршина Литературному фонду. Вдова В. М. Гаршина Надежда Михайловна и брат его Евгений Михайлович пожертвовали в пользу Литературного фонда принадлежащие им наследственные доли; а затем И. Г. Гуревичем приобретена была у Георгия Михайловича Гаршина остальная доля наследства и также пожертвована фонду, так что с 1890 г. Литературный фонд сделался полным владельцем всего литературного наследия Всеволода Михайловича Гаршина. Капитал Гаршина достиг в настоящее время 52 000 руб. Позже было таким же образом положено начало капиталам: Г. А. Джаншиева, который сверх прав на свои сочинения завешал еще Литературному фонду 2000 руб., и Н. И. Костомарова, вдова которого А. Л. Костомарова завещала Литературному фонду право собственности на все сочинения своего покойного мужа с тем, чтобы были учреждены из доходов от них в Харьковском университете две стипендии, по 400 р. каждая — одна имени Н. И. Костомарова, другая имени покойной дочери завещательницы С. М. Котельниковой; остальная же сумма по ее образовании была бы зачислена в неприкосновенный капитал общества. Капиталы эти будут расти по мере того, как будут продаваться и вновь издаваться принадлежащие Литературному фонду сочинения этих писателей, так как на текущие нужды расходуются лишь проценты с означенных капиталов".
Следующим по значимости источником поступлений стали завещанные фонду деньги и недвижимость. Корнилов скрупулезно подсчитывал:
"Некоторые писатели и деятели литературы, которым удалось скопить более или менее значительные средства при помощи писательской или издательской деятельности, делали — одни при жизни, другие по духовным завещаниям — более или менее щедрые пожертвования. Из таких пожертвований на первом месте следует упомянуть завещание в пользу Литературного фонда всего своего состояния Г. 3. Елисеевым, который в свое время сильно нападал на деятельность Литературного фонда, а затем настолько убедился в несправедливости своих нападений, что завещал фонду все свое состояние, скопленное литературным трудом всей его жизни (всего около 54 000 рублей). Известный издатель Ф. Ф. Павленков завещал фонду 30 000 рублей. Наследники известного педагога К. Д. Ушинского пожертвовали в капитал его имени 19 000 рублей. По завещанию другого известного писателя-педагога, Н. Ф. Бунакова, Литературный фонд получил 34 208 р. По духовному завещанию известного издателя "Нивы" А. Ф. Маркса получено фондом 6000 руб. Покойный поэт Л. Н. Плещеев еще при жизни пожертвовал фонду 26 000 рублей".
В итоге к началу 1910-х годов Литературный фонд владел капиталом почти в полмиллиона рублей, домами в Санкт-Петербурге и поместьями, завещанными ему в разное время. В таком росте благосостояния ничего удивительного не было. Фонд к тому времени имел долгую и солидную историю, которой не могла похвастаться ни одна подобная ему организация.
К примеру, созданное в 1874 году Общество драматических писателей и оперных композиторов с самого начала стало агентством по выбиванию из больших и малых театров авторских сборов за постановки. И вскоре превратилось в эпицентр неутихающего скандала, связанного с дележом поступлений, где действующими лицами были писатели и композиторы с одной стороны, правление и агенты — с другой. А провинциальные литературные общества и фонды вскоре после своего основания неизбежно преобразовывались в конторы, с помощью которых литераторы пытались вытребовать у редакций периодических изданий гонорары за опубликованные статьи.
Скандалы же, происходившие вокруг Литературного фонда в первые годы его существования, когда в правление избирались все время одни и те же люди, были забыты. А новые конфликты лишь добавляли веса авторитету фонда. Пример — история, когда к очередному юбилею Пушкина Литературный фонд решил выпустить расширенное собрание его сочинений. Печатать собрание взялся известный издатель Суворин за вполне приемлемую цену. Однако вскоре выяснилось, что Суворин печатает и собственное издание Пушкина, почти не отличающееся от литфондовского. Третейский суд, куда обратился фонд, предложил издателю выкупить тираж у литераторов и продавать его самостоятельно, что принесло в кассу Литературного фонда 34 тыс. руб.
Собственно, у членов Литературного фонда и не было урожайной почвы для скандалов: они не делили средства фонда между собой и лишь решали, кому из нуждающихся коллег следует помочь и в каком виде и объеме. Такое положение дел могло бы, наверное, сохраняться десятилетиями, но в 1914 году началась мировая война, вслед за ней — инфляция, и средства фонда, вложенные в государственные процентные бумаги, стали стремительно таять. Комитет фонда изыскивал способы экономии средств — от снижения выплат нуждающимся до отмены бесплатной выдачи постельного белья литераторам, которые жили в домах фонда. Февральскую революцию Литературный фонд, пусть и не без труда, пережил, а Октябрьскую уже не смог.
В 1934 году Литературный фонд возродили большевики. Согласно решению Совнаркома СССР, одобренному Политбюро, издательства и журналы перечисляли Литфонду суммы в размере 10% авторских гонораров, кроме того, ему шли проценты с валового сбора от зрелищ и выплачивались государственные субсидии. И только это, последнее (не считая названия), хоть как-то роднило новый фонд со старым. По сути, Литфонд превратился в распределитель благ для литераторов и источник склок и скандалов, не прекращающихся по сей день.