Русское богатое

рассказывают Татьяна Маркина и Татьяна Кузнецова

Огромная выставка, отмечающая 100-летие "Русских сезонов" Сергея Дягилева в Париже, доехала до Москвы. Этот проект организован Третьяковской галереей совместно с московским фондом культуры "Екатерина" и Новым национальным музеем Монако. Летом выставка проходила в Монте-Карло, оперный театр которого десятилетиями служил репетиционной базой "сезонов". В Монако выставка шла под броским названием "Удиви меня!" — творческое кредо, которому Сергей Дягилев был верен всю жизнь. В Москве название заменили на пресноватое и романтичное "Видение танца".

Танец — далеко не единственное, в чем Сергей Дягилев и те, кто с ним работал, проявили свое "видение". Этапы жизни "Русских сезонов" параллельны этапам развития всего искусства ХХ века, и спектакли обладали одним из главных, а может, самым главным признаком новой эпохи — они были синтетичны. В них соединялись музыка, хореография, декорации и костюмы, частные характеры и харизмы танцовщиков, художников и постановщиков. Ко всему этому надо добавить совершенно новый маркетинг и пиар — "Дягилевские сезоны" стали первой в мире антрепризой такого размаха. Частенько терпя коммерческие провалы вплоть до конфискации костюмов и декораций, безжалостно расставаясь с художниками, хореографами и танцовщиками, едва заподозрив, что эти властители умов себя исчерпали, Сергей Дягилев добился того, что труппа не утратила жизнеспособности ни во время Первой мировой, ни после смерти своего руководителя. От "Русских сезонов" публика всегда ждала откровений на грани скандальности — и всегда их получала.

Скандальности выставка в Третьяковской галерее обещать не может. Вызывающий фетишизм финала "Послеполуденного отдыха фавна", придуманный Вацлавом Нижинским, кубистические костюмы Пабло Пикассо, "деревянный" древнерусский примитивизм "Весны священной" ныне осознается авангардным, не уже не шокирует. Однако откровений от выставки вполне можно ожидать.

"Русские балеты" — это европейская история. Вначале по преимуществу русские (танцовщики Мариинского императорского театра, сценография петербуржцев-мирискусников), дягилевские сезоны быстро и окончательно переместились в Европу, и гениальный антрепренер стал приглашать к себе самых ярких творцов любых национальностей. Но суть даже не в этом: гастролируя по всему миру, русские балеты не приезжали в Россию ни до революции, ни после. Практически все их материальное наследие осталось за рубежом. В России из всего дягилевского хорошо известны только работы первого периода антрепризы: сказочные эскизы костюмов Льва Бакста, ностальгические грезы Александра Бенуа, русофильские языческие фантазии Николая Рериха.

Примерно половина из пяти сотен выставленных работ хранится в Третьяковской галерее. Но другая половина — произведения, наверняка не виденные московскими зрителями. Значительная часть их происходит из архивов Оперы Монте-Карло — афиши, эскизы декораций и занавесов, реальные костюмы, макеты декораций, сделанные знаменитыми русскими и французскими художниками. А еще — фотографии танцовщиков и мизансцен, показывающие, как эти удивительные произведения сценографии жили на телах танцовщиков.

Самыми поразительными выглядят постановки, сделанные после Первой мировой: новое мироощущение, новая эстетика, новые способы работы с актерами и публикой, вечный цейтнот и вечный бег наперегонки с мировой модой. В одно и то же время в репертуаре "Русских сезонов" сожительствуют постановки, все же похожие на традиционный балет, и спектакли абсолютно нового жанра, в которых художник явно доминирует над хореографом. К последним относятся, например, "Русские сказки" 1916-1917 годов, которые шли в оформлении Михаила Ларионова. Авангард и примитивизм смешались в его декорациях и жестких массивных костюмах (из собрания ГТГ): по фотографии из ГРМ ясно, что в таких одеждах вольно танцевать практически невозможно — спектакль походил скорее на "ожившую картину". На рисунке Мишеля Жорж-Мишеля (из зарубежной коллекции) изображена премьера спектакля "Парад" в парижском театре Шатле в 1917 году: на сцене видны персонажи, одетые в абстрактно-кубистические костюмы Пабло Пикассо, в ложе переглядываются довольные авторы — а в переполненном зале творится что-то невообразимое. Публика вскакивает с мест, кричит, а самые яростные сторонники старой и новой эстетики сцепились в драке.

Декорации и костюмы к "Клеопатре" 1918 года делали Робер и Соня Делоне. Сохранившийся костюм в стиле орфизма, в котором Любовь Чернышева принимала на сцене египетские профильные позы (ничего другого в таком сделать было нельзя), будет на выставке. Хореографическую пантомиму "Шут" 1921 года ставил художник Михаил Ларионов — ее персонажи, солдат и шуты, буквально сошли с его ранних примитивистских картин (костюмы из клеенки и раскрашенного вручную холста сохранились в стокгольмском Музее танца).

Размаху выставки вполне отвечает ее самый большой экспонат — настоящий занавес размером 10 на 10 м, написанный по эскизу Пабло Пикассо художником Александром Шервашидзе с такой точностью, что довольный Пикассо подписал его: "Посвящается Дягилеву. Пикассо". Занавес создан к коротенькому опусу 1924 года "Голубой экспресс", показывавшему времяпрепровождение золотой молодежи. Костюмы, близкие к бытовым,— вязаные шортики, туники и юбочки — делала Коко Шанель.

Одноактный балет "Кошка" 1927 года оформляли братья-конструктивисты Наум Габо и Антон Певзнер. В костюмах, известных по фотографиям и эскизам, Габо использовал те же принципы, что и в своей абстрактной скульптуре,— прозрачные поверхности, прорезанные пустотами. Рампа становится центром мироздания в сценографии авангардиста Георгия Якулова — созданные по его эскизам (сохранились в архиве Бориса Кохно, секретаря Сергея Дягилева) гигантские механизмы задавали ход балету "Стальной скок" на музыку Сергея Прокофьева. "Ода" по стихотворению Михаила Ломоносова в оформлении сюрреалиста и мистика Павла Челищева претендовала на космический масштаб: на сцене сходились планеты и центр мироздания — человек, на костюме которого фосфором размечено золотое сечение (философский балет в репертуаре труппы не задержался).

Выставка — не прямое повествование о вкладе "Русских сезонов" в мировую культуру. Хронологический принцип расположения произведений перемешан с тематическим, а в одном из залов окажутся даже современные арт-объекты и видеоинсталляции, вдохновленные дягилевскими спектаклями.

В эти же дни выставка к 100-летию "Русских сезонов" проходит и в Эрмитаже. Кураторы, выбирая экспонаты из эрмитажной коллекции, сосредоточились на глобальных теоретических вопросах, например о глубинном влиянии танца на изобразительное искусство. Полотно Эдгара Дега (привезенное из музея Орсэ), произведения Анри Тулуз-Лотрека, Анри Матисса и Марка Шагала должны проиллюстрировать "литературность" XIX века, "музыкальность" символизма и "танцевальность" модернизма первых десятилетий ХХ века.

Москва, Государственная Третьяковская галерея на Крымском валу, с 28 октября по 31 января

Петербург, Государственный Эрмитаж, до 17 января