Лицом к войне

Переименование фильма Сэмюэля Фуллера (1912-1997) "Штыки примкнуть!" во "Взвод" вовсе не так нелепо, как кажется на первый взгляд. Не потому, что речь в нем идет о взводе, о 48 пехотинцах, оставленных командованием американских войск в Корее прикрывать отступление целой китайской дивизии. Просто и у "Взвода" Оливера Стоуна, и у прочих реалистических военных драм о вьетнамской ли, иракской ли войне "ноги растут", конечно, из фильма Фуллера. Но его наследники все равно не достигают уровня его "окопной правды".

Притом что "Взвод" на реализм обстановки не претендует: самый что ни на есть студийный картон. Точнее говоря, студийный лед. Торосы, по которым кувыркаются злые, не по уставу одетые солдаты, ненавидящие друг друга пуще, чем коммунистов, неутомимо вырабатывала машина для производства искусственного льда. И притом что Стоун искренне хотел ужаснуть зрителей бессмысленной бойней в джунглях, а фильм Фуллера числится по ведомству злобной милитаристской пропаганды.

Фуллер, урожденный Самуил Вениаминович Рабинович, вообще здорово умел притворяться. Гениальный режиссер, он слыл маленьким солдатом категории "Б". Пацифист и стихийный анархист, считался до поры до времени ультраправым солдафоном. Слишком уж он много видел в жизни, чтобы питать любые иллюзии относительно человеческой природы. Самый юный криминальный репортер в истории США, он уже в 17 лет распутывал грязную историю смерти бродвейской звезды от героина и виски. Солдат легендарной "большой красной единицы", то есть Первой пехотной дивизии, не просто прошел с боями от Африки до Чехословакии. Первым его фильмом были документальные съемки только что освобожденного концлагеря Фалькенау, вошедшие в фильм под исчерпывающим названием "Немыслимое". Так что он лучше, чем кто бы то ни было, знал, о чем думают и говорят солдаты.

Ни слова о доме, матери, невесте, послевоенной жизни: такими разговорами утепляют своих героев все без исключения режиссеры-баталисты. Ни "до", ни "после" не существует. Речь идет лишь о смерти, чужой и своей. О том, откуда китайцам проще всего накрыть спрятавшийся в пещере взвод. О том что: "Лапы убери! Не видишь, у меня открытая рана". О том что: "Я умер. Ты что, не понял? Я сказал: "Я умер"". О том, что лейтенант Гиббс (Крейг Хилл) уже убит, и сержант Лонерган (Майкл О'Ши) тоже, а когда убьют сержанта Рока (Джим Эванс), ты, капрал Денно (Ричард Бейзенхарт), примешь командование. А Денно думает лишь о том, что не хочет командовать, потому что командиров убивают в первую очередь, а его убьют еще скорее, потому что у него никак не получается убить коммуниста. Смысловая нагрузка ложится здесь вовсе не на слово "коммунист", а на слово "убить". Никакой идеологии. Война — это убийство и точка. Или — ты, или — тебя: кто-кто, а Фуллер это знал. "Штыки" сняты так же грубо, как груба эта истина. В первом же кадре снаряд накрывает генеральскую машину: Фуллер, не тратя времени на предисловие, сразу переходит к главному — к смерти. Крупные планы небритых, помороженных лиц. Дуло винтовки, направленное на зрителя. Фуллер снимал, как воевал. Недаром же в "Безумном Пьеро" (1965) Жан-Люка Годара он, отвечая на вопрос героя Жан-Поля Бельмондо, что такое кино, произнес исчерпывающую формулу. "Фильм — это поле битвы. Любовь, ненависть, насилие, действие, смерть. Одним словом, эмоции".

"Взвод" (Fixed Bayonets! 1951)

"Восьмая жена Синей Бороды" (Bluebeard`s Eighth Wife, 1938)

Эрнст Любич пропитал светскую, лощеную, разыгранную на Лазурном Берегу комедию абсурдом на грани безумия так изящно, что вопросом, что это, черт возьми, такое, задаешься лишь после просмотра. Что может быть безобиднее, чем любовь миллионера Майкла (Гари Купер) и взбалмошной дочери разорившегося маркиза Николь (Клодетт Кольбер), недовольной своим порядковым номером в списке его жен? Но фильм наполнен мучительной сексуальной фрустрацией: медовый месяц с неприступной женой — это ж ад земной. Да и с самого начала герои бродят по экрану как во сне, совершая поступки один нелепее другого. Вот первый сценарный гэг. Майкл и Николь знакомятся в магазине. Он, экономный такой, согласен купить лишь куртку от пижамы, поскольку спит без брюк. Она же ищет пижамные брюки: зритель обречен фантазировать, как же спит она. Впрочем, безумны все: и боксер, нанятый Николь изобразить ее любовника, и ее папа, продающий ванну Людовика XIV, и ее лунатичный поклонник. Неудивительно, что, не переставая заливисто смеяться, Майкл удалится в дурдом, где, впрочем, покоя ему тоже не будет.

"Убийство Троцкого" (L`assassinat de Trotsky, 1972)

В блестящей, но специфической интерпретации Джозефа Лоузи (1909-1984) гибель Льва Троцкого (Ричард Бартон) от руки втершегося к нему в доверие ликвидатора-чекиста Рамона Меркадера (Ален Делон) не имеет к политике никакого отношения. Изгнанный маккартистами из США Лоузи был в 1930-х годах сталинистом, троцкистов с тех пор не любил, да и они его тоже. Сценарий же писал Николас Мосли, сын Освальда Мосли, вождя британских нацистов: Лоузи рассудил, что все политики одинаковы, и Мосли, вспоминая папу, запросто проникнет в душу Троцкого. Но Лоузи был еще и геем-фрейдистом. Поэтому у него сложилась история не заговора, а любви между старым львом, жаждущим смерти, и ангелом смерти, не желающим убивать и прилагающим неимоверные, но тщетные усилия, чтобы хоть кто-нибудь остановил его. Гита (Роми Шнайдер), любовником которой Меркадер стал по заданию Берии, закатывает Рамону в финале такую истерику, словно он уходит к любовнику, а не на мокрое дело. Для совсем непонятливых Лоузи ввел в фильм сцену корриды, где тореро добивает быка из милосердия.

"Чудовищная декада" (La decade prodigieuse, 1971)

Психопатологический триллер Клода Шаброля по роману Эллери Квина — единственный в мире фильм в жанре псевдоретро. Миллионер-мегаломан Тео ван Хорн (Орсон Уэллс) настолько поклоняется 1920-м годам, что и свой замок декорировал, и свою молодую жену Элен (Марлен Жобер) одел в стиле ар-деко. Так что если пропустить начало, легко обмануться насчет времени действия. Актеров Шаброль тоже безошибочно подобрал как своего рода элементы декора. Бородатая туша Уэллса: именно таким должен быть садист с неограниченными возможностями, вообразивший себя Богом-отцом. Ломкая Жобер — идеальная жертва, воплощенный мазохизм. Энтони Перкинс, сыгравший сына Тео, со времен "Psycho" (1960) Альфреда Хичкока настолько настрополился играть раздвоение личности, что для него нет ничего естественнее, чем изобразить пробуждение человека, не понимающего, кто он, где он и не убил ли часом кого-нибудь. Возможно, самый красивый кадр во всем творчестве Шаброля — обнаженные Жобер и Перкинс, раскинувшиеся на траве так, словно их утомил не секс, а собственная смерть.

"Человек-невидимка" (The Invisible Man, 1933)

Второй после "Франкенштейна" (1931) шедевр Джеймса Уэйла до сих пор поражает спецэффектами. Когда Джек Гриффин (Клод Рейнс) перед кучкой ошеломленной деревенщины, изображенной с сарказмом недюжинного бытописателя, разматывает скрывавшие голову бинты, под которыми нет ничего, это похоже на фокус, который демонстрирует сам сатана, притворившийся ярмарочным шарлатаном. Впрочем, в бинтах, очках и перчатках он выглядит еще более зловеще. В отличие от героя романа гуманиста Герберта Уэллса невидимка Уэйла социально опасен. Бешеная собака, проще говоря. Или, если поместить фильм в контекст эпохи, несостоявшийся Гитлер. В своей невидимости он быстро находит положительные стороны. Можно безнаказанно грабить банки, пускать под откос поезда, невидимыми руками придушив машиниста, а потом, чем черт не шутит, и стать повелителем мира. Финал, впрочем, напоминает традиционный финал фильмов о докторе Джекиле. Там сквозь оскал мертвого Хайда проступало благородное лицо доктора. Здесь смерть героя позволяет зрителям в первый и последний раз увидеть лицо Клода Рейнса.