В Петербурге второй раз за год выступил с сольным концертом пианист Борис Березовский. ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ вышел из Концертного зала Мариинского театра с чувством глубокого удовлетворения.
Один из ведущих отечественных пианистов гастролирует в Петербурге регулярно, но дебют на сцене Мариинки-3 выдался особенно удачным: на этот раз Борис Березовский предстал перед публикой Северной столицы художником настолько цельным, что впечатление от его выступления довольно трудно разделить на отдельные составляющие. При этом натуру самого музыканта определяют как раз взаимоисключающие компоненты. С одной стороны, господин Березовский вроде бы совершеннейший аристократ, обладающий абсолютным эстетическим вкусом и безупречными музыкальными манерами сибарит. Вместе с тем он знает толк в жестах, умеет высокохудожественно рисковать и ставить на карту многое. Причем не только на концертных подмостках — отмена ангажементов и смена программ на лету для него привычное дело. Даже сам его внешний облик далек от эстетского имиджа академического музыканта: высокий, крупный, во время игры обильно потеет, традиционному фраку предпочитает помятые пиджаки.
За роялем Борис Березовский больше всего напоминает Лаокоона, вместо змей скульптурно борющегося со струнами — только в отличие от героя древнегреческого мифа в решающей схватке господин Березовский почти всегда одерживает победу. Что не мешает ему казаться творчески неровным: один концерт у него никогда не похож на другой, да и в рамках отдельно взятого вечера он способен то подниматься в горние выси, то скатываться глубоко вниз. Выступления этого музыканта невозможно слушать равнодушно, их переживаешь, и зачастую вслух, восклицая: ну как же так, зачем же бить по пустым воротам. Чаще всего, впрочем, господину Березовскому в конце концов удается переломить ход игры в свою пользу.
Разменявший пятый десяток пианист выглядит и звучит воплощением чрезвычайно дефицитной в сегодняшнем искусстве (в том числе и музыкальном) мужественности. Его волевой пианизм имеет отчетливо силовую природу, вместе с тем, в отличие от какого-нибудь Дениса Мацуева, рояль у господина Березовского звучит безударно — на самых повышенных громкостях он не расшибает инструмент в щепки. В жестком, активном и собранном прикосновении концентрируется энергия интонации. Вполне трансцендентная виртуозность не выплескивается в зал, а закачивается в глубь инструмента: она для господина Березовского не цель, а средство. Его интерпретации редкостно цельны, на всякую исполняемую музыку он смотрит как бы с орлиного полета — в том числе и на "бижутерию" Ференца Листа, из россыпей которой была составлена программа первого отделения петербургского концерта. Многие коллеги-пианисты ничего экстраординарного за ними не видят, господин Березовский обладает даром повышать удельный вес исполняемой им музыки. Третья соната Шопена во второй половине вечера прозвучала, как ей и подобает, масштабным эпическим полотном без всяких псевдоромантических "сю-сю". Невесомое скерцо прозвучало скорее турбулентно, нежели воздушно — очевидную интермедию цикла Березовский масштабировал до размеров всей концепции.
И вот что интересно: литые конструкции господина Березовского не воспринимаются на слух статичными. Процесс исполнения у Березовского дышит спонтанностью, порой может показаться, что пианист не всегда последователен в своих телодвижениях, не слишком пристально держит в памяти направление и цель движения. Но на последних минутах чудесным образом выясняется, что все прошедшее время пианист аккумулировал выбросы музыкальной энергии. Редко кто сегодня из музыкантов столь неоспоримо владеет искусством разделять и властвовать.