Сталинизм и фашизм: оба хуже
Никакая теория не может скрыть сути режима. А суть эта — людоедская
Несколько лет назад жена разговорилась с пилотом греческой авиакомпании, который любезно пригласил ее покурить в кабину некурящего самолета. Узнав, что дама — русская, летчик обрадовался: ему нравится Россия, хорошая страна, хороший народ. Жаль только, что в России коммунисты больше не у власти... Жена спросила: "А что, вы бывали в России при коммунистах?" "Да нет, — ответил дружелюбный грек, — я вообще у вас не бывал. Но уж очень идея красивая!"
Что верно, то верно, идея действительно хоть куда! Свобода, равенство и братство — что может быть прекраснее? В какую больную голову может прийти мысль это осудить? Тут не судить, а завидовать надо. Вот греческий летчик и обзавидовался.
С этой действительно замечательной, романтической и просто безупречной идеей связана, по сути, только одна проблема. А именно: она, эта идея, как выяснилось, совершенно не создана для жизни. В смысле — для человеческой жизни. Более того, она ей категорически противопоказана. Везде, где бы ни пытались эту прекрасную идею материализовать, а таких попыток по всему миру было очень немало, она упорно и неуклонно оборачивалась такой кошмарной реальностью, что любой фильм ужасов отдыхает. Просто чистый "Вий" великого русского писателя Н. В. Гоголя: вместо соблазнительной красавицы — безобразная ведьма с волчьими зубами. И ведь что удивительно — нет ни одного исключения. От ГДР до Кампучии, от Монголии до Кубы — одно сплошное правило.
Вполне естественно, что те, кто возмущен, фальшиво или искренне, неизбежными ассоциациями, а то и параллелями между нацизмом и коммунизмом, предпочитают сосредотачивать свою аргументацию исключительно на идеологической, т. е. теоретической компоненте и игнорируют практику.
В этом есть несомненный полемический резон.
Нацизму свойственна бесстыдная откровенность. В этой откровенности было грубое, но несомненное, смертельно опасное обаяние простоты, которое стало одним из поражающих факторов нацистской пропаганды. Но эта же откровенность и облегчила осуждение нацизма. Все или почти все преступления не только совершались, но и публично, устно и письменно, горделиво декларировались. Налицо и состав, и умысел. Мечта любого прокурора.
То ли дело коммунизм. Он — хитрее, что и позволило ему, в отличие от нацизма, на какое-то, правда, недолгое, время завоевать полмира. Да, и тут имеется своя изюминка, свой козырный, неотразимый ход, поражающий массы своей убийственной простотой ("отнять и разделить" — что может быть доходчивее?) Но, в отличие от топорного нацизма, коммунизм — или ленинизм, или сталинизм, или большевизм, назвать можно как угодно, различия, конечно, есть, но в данном случае они не важны — характеризуется лицемерным несоответствием внешне гуманистической теории и людоедской практики.
А. И. Солженицын писал в "Архипелаге": "На всей планете и во всей истории не было режима более злого, кровавого и вместе с тем лукаво-изворотливого, чем большевистский".
Они стоили друг друга, два хищных тоталитарных режима. Один — цинично прямолинеен. Другой — ханжески лжив. Один уничтожал людей по национальному признаку, другой — по социально-классовому.
Ни один из них не лучше другого. Слово "лучше" здесь вообще не употребимо. Как говаривал Сталин, "оба хуже".
Только нацизм проиграл Вторую мировую войну и был официально осужден мировым сообществом, а коммунизм — не книжный, т. е. утопический, а реальный, т. е. преступный — проиграл только холодную войну, и потому мировому сообществу не представилась возможность его официально осудить.
Но это не значит, что мы должны занимать круговую оборону, и защищать с пеной у рта этот преступный режим, и считать врагами всех, кто не в состоянии понять наши доводы и нашу позицию.
Нам давно пора осознать, что внятное историческое осуждение этого преступного режима нужно не врагам и не друзьям, а нам самим. И оно, это осуждение, не унижает, а возвышает народ России. Потому что нет более возвышенного, героического гимна народу, чем правда о его трагедии, о тех крестных муках, которые он претерпел в ХХ веке.
Этой горькой правдой, а не приторным, постыдным враньем мы обязаны нашим детям. Донести до них правду, всю до конца — прямой патриотический долг каждого сознательного российского гражданина.