В галерее Гельмана открылась выставка художника и поэта Дмитрия Пригова "Линия жизни". На стенах висят проекты инсталляций, все из одной серии, которая в Москве не демонстрировалась еще ни разу, а один проект реализован в центре галереи. Во всех проектах некие белые предметы (из них реальность обрела железная кровать с плюшевым мишкой на ней) накрыты длинной черной дорожкой: это и есть линия жизни, которую автор гнет неумолимо и бестрепетно, выступая, как обычно, в роли вечного судии, нагоняющего на зрителей memento mori. Еще на рисунках в инсталляциях фигурируют бокалы с чем-то черным и чем-то красным, роняющие на белое выразительные капли. Инсталляции Пригова, как и его стихи, очень смешны, но ровно настолько, чтобы сделать очевидной серьезность их эстетических намерений. Впрочем, автор отрицает, что его работы носят несколько мрачный характер, и, видимо, он прав. Все мобилизованные Приговым страхи коренятся в русской словесности, но зритель волен тоже прибегнуть к цитате и, как и предусмотрено Приговым, заявить что автор пугает, а ему не страшно.
Соб. инф.
От реального к реальнейшему, далее везде
В Айдан-галерее, которая в последнее время балует зрителя античными мотивами, открылась выставка работ Анатолия Журавлева "A realibus ad realiora" ("От реального к реальнейшему"). Художник последние несколько лет живет в Берлине, но часто выставляется в России — например, эта выставка была уже показана в Русском музее в Санкт-Петербурге, а другая выставка Журавлева с латинским названием ("Ignotum per ignotius") проходила в галерее 1.0. Как видим, Журавлев упорствует в претенциозности названий, что несколько портит его изящные компьютерные версии римских статуй и бюстов. В данном случае в его античных головах совмещены несколько лиц. Зритель может не догадываться об этом, но не может не уловить того странного усилия, с каким черты лица проявляют себя на плоскости, — усилия, напоминающего бесплодные попытки слабеющей памяти. Образы у Журавлева обычно спроецированы куда-то в глубь сознания — то ли зрителя, то ли компьютера, где они словно стираются на наших глазах, так что художник выражает известный скептицизм относительно технологии, которой пользуется. Технологизм Журавлева носит вполне романтический характер (поскольку все дело тут в отсутствии, а не в присутствии); его работы элегичны и не выходят за пределы сферы культуры в область политики. Так что, например, эта серия не имеет ничего общего с фотографиями немецкого художника Томаса Руффа, показанными на венецианской Биеннале, где тоже был использован прием совмещения двух лиц — мужского и женского.
Соб. инф.
Юбилей на "Ленфильме"
На киностудии "Ленфильм" состоялось собрание, посвященное 95-летию со дня рождения кинооператора Андрея Москвина. К этой дате была приурочена и небольшая выставка киноплакатов и архивных фотографий. О Москвине рассказывали операторы Евгений Шапиро, Генрих Маранджян, Эдуард Розовский, Владимир Бурыгин, Николай Жилин, а также исследователи его творчества Фрижетта Гукасян и Яков Бутовский. Москвин был одним из тех, кто стоял у истоков советской операторской школы. Начинал работу в кино в легендарной компании ФЭКСов. Известность ему принесли фильмы "Чертово колесо", "Шинель", "СВД", "Новый Вавилон". Несомненно, что европейские кинооператоры, а через них и американские, в то время испытали влияние Москвина, достигшего в павильонных съемках высочайшего искусства светописи, в которой он мог быть и графиком и живописцем. Соавтор 19 кинокартин — среди них трилогия о Максиме, "Одна" Козинцева и Трауберга, "Иван Грозный" Эйзенштейна, "Дон Кихот" Козинцева, "Дама с собачкой" Хейфица — Москвин остался в памяти старейшин студии выразительной фигурой. Молчаливый, требовательный, знавший всех и вся, упрямый, всем тактично помогавший, чрезвычайно ранимый, способный бросить чем попало в объектив, направленный на него... В своем белом плаще, порванных джинсах и золотых очках он обходил съемочные павильоны — и все трепетали. Пока была жива его вдова, режиссер Надежда Кошеверова, ленфильмовцы ежегодно посещали могилу Москвина в Пушкине. Но потом эта традиция прервалась.
Соб. инф.
Маршала Тимошенко сыграет итальянец
Итальянский режиссер Франческо Рози ("Руки над городом", "Момент истины", "Дело Маттеи", "Сиятельные трупы", "Христос остановился в Эболи" и др.) готовится к постановке большой драмы "Перемирие", посвященной событиям второй мировой войны. Продюсером выступает Гвидо де Лаурентис, принадлежащий к известному кинематографическому клану де Лаурентисов. Съемки пройдут летом во Львове и Киеве. В Петербург приехал художник по костюмам Альберто Версо, который с помощью "Ленфильма" должен одеть и экипировать советские, немецкие и все остальные войска (включая кавалерию, морских офицеров, казаков), а также гражданское население. Особенно озабочены итальянцы мундиром маршала Тимошенко, которого будет играть их соотечественник. Последний раз костюмеры "Ленфильма" имели столь масштабный заказ, когда сотрудничали с Наной Джоджадзе — ее фильм "201 секрет Ришара" с Пьером Ришаром в главной роли повествовал о начале века.
Соб. инф.
Снова "Богема". Теперь в Большом
Вслед за Музыкальным театром имени Станиславского и Немировича-Данченко оперу Джакомо Пуччини "Богема", отмечающую в этом году свое 100-летие, показал и Большой театр. Постановку осуществили австрийский режиссер Федерик Мирдита и музыкальный руководитель театра дирижер Петер Феранец. Сценография Марины Азизян. В партиях заняты преимущественно молодые солисты театра. Подробнее о спектакле Ъ расскажет в одном из ближайших номеров.
Соб. инф.
Между литературой и музыкой все же больше различий, чем между Великобританией и Скандинавией
В Санкт-Петербурге прошла мировая премьера произведения, соединившего фрагменты из различных опусов Яна Сибелиуса и сказочной истории английского писателя Роальда Даля "Малютики" ("The Minpins"). Чудесную сказку, выдержанную в традициях скандинавской детской литературы, в Большом зале филармонии прочел на русском языке постоянный участник подобных филармонических программ Алексей Емельянов. В Эрмитажном театре она прозвучала на английском в исполнении известного британского актера Ричарда Паско. Свежестью тембрового решения отличалась игра оркестра Государственного Эрмитажа "Санкт-Петербург-Камерата", уже внесшего солидный вклад в дело интерпретации музыки великого финна на ноябрьском фестивале Сибелиуса. Дирижер Питер Эш разнообразил звучание пространственными эффектами: арфа и хор мальчиков училища имени М. И. Глинки меняли место дислокации по ходу исполнения. Дивертисмент включал и виртуозное исполнение скрипичной "Юморески" юным Даниилом Австрихом. Публике были предложены эпизоды 3-й и 5-й симфоний, симфонических поэм и сюит Сибелиуса, а также редко звучащая музыка к пьесе Шекспира "Буря". Все это было послужить фоном для текста истории, многим обязанной детским впечатлениям писателя от сказок, которые по-норвежски рассказывала ему мать. Авторы проекта перенесли действие из Англии на Север, поскольку убеждены в том, что пейзажи английской сказки до странности напоминают владения лесного бога из "Калевалы". И все это было бы мило, как любые сближения и союзы, в которые втягивают представителей разных художественных цехов их неутомимые потомки, если бы жанр литературно-музыкальной композиции не был столь сомнителен сам по себе. Не обладая собственной композиционной логикой и ритмом, он грозит, как минимум, оставить эти два слагаемых совершенно безучастными друг к другу, а в худшем случае — испортить оба текста материализацией аллюзий. Именно об этом так внятно предупредил будущих интерпретаторов своего творчества Ян Сибелиус, уподобив свою музыку попытке удержать в руках бабочку, "рассыпающуюся от прикосновения".
Соб. инф.