Сегодня в российский прокат выходит "Рождественская история" (A Christmas Carol) Роберта Земекиса — первый из голливудских сезонных кинопродуктов, приуроченных к приближающемуся Рождеству. Это анимационная экранизация популярного святочного рассказа Чарльза Диккенса о пожилом малоприятном мужчине, слегка тронувшемся на почве скаредности, однако после страшных рождественских галлюцинаций пересмотревшем свое отношение к жизни. Под влиянием "Рождественской истории" планирует отдать тринадцатую зарплату на благотворительность ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Последний раз режиссер Роберт Земекис сотрудничал с Walt Disney Pictures 20 лет назад на фильме "Кто подставил кролика Роджера" (Who Framed Roger Rabbit), где анимация органично сочеталась с обычным кино — рисованные персонажи и снятые на кинопленку люди не подвергали сомнению реальность друг друга и выглядели одинаково живыми. Совсем не то "Рождественская история", заставляющая вспомнить один из предыдущих новогодних фильмов Роберта Земекиса в формате 3D — "Полярный экспресс" (The Polar Express), где технология motion capture, позволяющая делать из человеческих кинозвезд трехмерных кукол в натуральную величину, создает жутковатый эффект мумификации того или иного актера. В "Полярном экспрессе" таким образом был обработан Том Хэнкс, чья анимационная мумия в одиночку играла несколько разнообразных ролей с одинаково мертвецким выражением опустевших глаз.
Технология на месте не стоит, и в "Рождественской истории" анимационные копии выглядят пооживленнее и движутся поэнергичнее — с двигательной активностью и невероятной гибкостью в теле у исполнителя главной роли Джима Керри вообще никогда проблем не было. В роли Скруджа, правда, трудно опознать лицо артиста, к которому аниматоры подрисовали кустистые седые брови, свисающий нос (точнее, форменный шнобель) и непомерный подбородок. Также очень натурально выполнены ночной колпак и стеганый халат. Когда герой погружается в воспоминания, в лице молодого Скруджа начинают смутно проскальзывать черты Джима Керри, но нос с подбородком все равно продолжают жить своей жизнью, более важной, чем лицо артиста, на котором они обосновались. Чуть более гуманно обошлись аниматоры с Колином Фертом в роли жизнерадостного племянника Скруджа, но и у него подбородок подгулял, и довольно непривычно видеть, в какого добряка с пушистыми бакенбардами превратился Гэри Олдман, играющий низкооплачиваемого Скруджева клерка, обремененного большой дружной семьей.
Если сличить фильм с диккенсовским текстом, то на словах все, в общем, верно и наиболее яркие книжные описания на экран перенесены. Однако у Диккенса появление призраков — психологический прием, позволяющий проследить, как меняется состояние героя. Режиссера же нравственная трансформация волнует меньше, чем зрелищный action. Для него каждый призрак — прикольный аттракцион: и привидение Скруджева компаньона Марли, пытающееся порвать себе пасть, и дух прошлого с головой в виде пылающего факела, и вакхический дух настоящего, массивный мужчина с бородой и рогом изобилия, в фильме раздражающий беспрестанным хохотом, и, наконец, самый страшный и белогорячечный дух будущего Рождества, показывающий Скруджу его же могилу.
В заключительной фазе скруджевского преображения Роберт Земекис так целенаправленно подчеркивает устрашающий аспект диккенсовской сказки, что моральные акценты несколько смещаются: герой меняется не из-за внезапно заговорившей совести и проснувшейся где-то в глубине души доброты, а от тупого страха смерти. Переродившись, Скрудж высовывается в окно и пристает к детям, предлагая отсыпать им конфет, рвется играть в снежки, а выбежав на улицу, цепляется сзади за чью-то повозку, чтобы прокатиться с ветерком, потом делает взнос на благотворительность, прощает всем долги и вообще всячески социализируется с этаким скорее американским энтузиазмом. У Диккенса в его "Рождественской песни" все выглядит так, будто герой заглянул в собственную душу (а диккенсовские призраки — это отражения душевных состояний самого героя, три ипостаси его совести), испытал просветление, многое понял и зажил более правильно. В фильме же Роберта Земекиса складывается странноватое впечатление, будто несчастного Скруджа настиг новый виток сумасшествия, сопровождающийся делириумными видениями, и из одной безумной крайности он бросился в другую — либо помереть от жадности на своем сундуке с валютой и камнями, либо расшвырять все в окно первым встречным нищебродам.