Жизнь и подобие

Весть о том, что эссеист, драматург, сценарист, теле- и радиоведущая, театровед Татьяна Москвина ставит Островского в Театре Ленсовета быстро разнеслась по городу. На самом деле "Последнюю жертву" ставит ее давний друг режиссер Роман Смирнов, а сама Москвина значится художественным руководителем постановки. Но все же случай уникальный. Худруком постановки обычно самопровозглашается главный режиссер театра, чья твердая рука ведет неопытного режиссера к творческим победам. А достаточно опытному и известному Роману Смирнову, ученику Товстоногова и лауреату "Золотого софита", путевка в жизнь уже без надобности.

ожидает Татьяна Джурова

Речь тут скорее об охранительстве и просветительстве. Во-первых, Татьяна Москвина слывет главным специалистом по драматургии Островского. Во-вторых, яростным "драматургоцентристом", для которого камертон любого спектакля — верность букве. Больше всего в нынешнем театре Москвина ненавидит бесовщину по имени самовыражение, охватившую режиссеров обеих столиц, за исключением разве что Русской антрепризы им. Миронова. Но и Роман Смирнов, кого бы он ни ставил, в почтительном расшаркивании перед драматургами уличен еще не был. На его совести страшная ересь — компиляция различных текстов Гоголя в давних спектаклях Театра на Литейном — "Голь" и "ЖенитьбаГоголя". Так что Москвина и Смирнов представляют собой довольно противоречивый тандем.

В середине двадцатых нарком просвещения Луначарский выдвинул лозунг "Назад к Островскому", после чего лет за семь были свернуты все формальные эксперименты, разумеется, не только в театре, и воцарился нормативный соцреализм. Спустя девяносто лет призывы госпожи Москвиной ликвидировать мелких бесов от режиссуры едва ли будут иметь такие драматические последствия. В ее декларациях скорее сказывается игровая установка на мифотворчество, свойственная всем неофундаменталистам.

Идол Татьяны Владимировны называется жизнеподобием. Оно и толкает уважаемого критика на категоричные высказывания в адрес режиссуры, не соответствующей критериям сочного быта, историзма, нравоучительства и актерского самовыражения. Но пристрастность, не вполне приятная в Москвиной-критике, может сослужить Москвиной-худруку добрую службу. Ведь художественное самодурство на театре — качество скорее положительное. Очень даже не исключено, что история гибнущего мира, где "душу вытесняют деньги", зазвучит неожиданно и современно.

Проект Москвиной-Смирнова осуществляется именно в Театре Ленсовета, где актеры с неослабным аппетитом съедают приглашенных режиссеров. Однако на главную роль купца Флора Федулыча Прибыткова Москвина и Смирнов пригласили не какого-либо капризного корифея этого театра, а актера со стороны — умного, волевого и страстного Вячеслава Захарова. Значит, какой бы сладкий елей ни лила Москвина на актерский театр, и она, и Смирнов понимают, что место актера скорее у подножия Олимпа, где восседает дух автора. Но даже и к нему авторы спектакля подходят не так чтобы совсем уж нормативно. Например, ввели слуг-дзанни, чьи интермедии будут развлекать зрителей, пока происходит перестановка сложных декораций. Итальянские оперные арии должны придать дополнительный объем истории женщины, которая "дешево продает то, что дорого стоит" и "затопляет материнской любовью молодого мерзавчика" (из интервью Москвиной). А специалисты наконец оценят рецептуру "правильного" приготовления Островского.