Хроника ужаса

приглашает Станислав Савицкий

120-летие Веры Мухиной стало заметным событием. В Москве, в Манеже, полтора месяца назад открылась большая выставка, посвященная "Рабочему и колхознице". Выбор этой скульптуры для юбилейной экспозиции объясняется не только тем, что она едва ли не главная работа художницы. Не так давно наконец-то нашлись деньги на реставрацию демонтированной несколько лет назад статуи. Выставка в Манеже занимательно и корректно рассказывает историю "Рабочего и колхозницы" на фоне террора и энтузиазма тридцатых.

Проект Русского музея представляет творчество Мухиной ретроспективно и без акцента на советские сюжеты. В этом тоже есть смысл, поскольку о знаменитом скульпторе чаще всего вспоминают как о яркой представительнице тоталитарного искусства. Это, конечно, так: Мухина — автор памятников Свердлову и Горькому, Сталинская премия присуждалась ей пять раз, причем дважды первой степени. Как никому другому, ей удалось запечатлеть неистовый энтузиазм советской жизни, иррациональный утопический порыв и жертвенность. В конце концов, в соперничестве двух тоталитарных империй на Всемирной выставке 1937 года в Париже победа была за СССР в том числе благодаря циклопической скульптуре Мухиной.

И тем не менее, достаточно вспомнить жизненный путь художницы, чтобы понять, что она формировалась в совсем другой культурно-политической ситуации. К социализму она пришла не под воздействием советской пропаганды, а будучи воспитанной в народно-демократических традициях XIX века. Эстетически одна из создательниц пантеона советской культуры была настолько же далека от соцреализма, как ее учителя Константин Юон, Илья Машков и Бурдель. Именно последовательной модернисткой представляют Мухину кураторы ГРМ. Этот ход вполне привычен после того, как последние лет пятнадцать в Германии и России активно ищут связи тоталитарной культуры с символизмом, авангардом или ар-деко. Однако именно про Мухину еще не было ни выставок в таком ключе, ни книг. Это странно, поскольку даже в "Рабочем и колхознице" есть совершенно модернистская деталь: развевающийся на ветру шарф весом пять тонн, над которым инженеры ломали головы не одну неделю. Хотя в нем не было ни капли идеологического содержания, он стал даже поводом для обвинения художницы в саботаже. Автором доноса был бдительный директор завода.

Творческая биография Мухиной не похожа ни на производственный роман, ни на материалы агитпропа. После учебы у знаменитых художников-модернистов она пробует силы как оформитель в театре Таирова. Ее друзья — молодые авангардисты Любовь Попова и Александра Экстер. Во время Первой мировой художница работает сестрой милосердия, тогда же встречает военного врача Алексея Замкова, за которого выходит замуж. Затем революция, участие в ленинском плане монументальной пропаганды, преподавание во ВХУТЕИНе, большие надежды на новую власть, декларирующую воплощение старой мечты об обществе равноправия и общего блага. Вскоре ее и мужа отправляют в ссылку в Воронеж, наступает разочарование в коммунизме - но не диссидентское отторжение его. И Мухина, и ее супруг могли не верить в советский режим, но они разделяли социалистические ценности. Свою жизнь они строили как гуманистическую миссию, пусть в наше расчетливое время это и звучит если не подозрительно, то наивно. На надгробии Замкова написано: "Я сделал для людей все, что мог". Рядом на могиле его жены "И я тоже". Не стоит искать в этом пафосе нотки лицемерия элиты, приближенной к кремлевской верхушке. Замков, лечивший Куйбышева, Горького и Цеткин, был осужден за создание нового лекарства гравидан, которым заинтересовались зарубежные коллеги. Одним из абсурдных дополнительных обвинений по его делу была кража опытного запаса мочи из мединститута. Мухина, вернувшись после триумфальной выставки в Париже, ждала ареста. На ее глазах инженеров, разработавших уникальный каркас для 25-метровой статуи из хромоникелевой стали, использованной в скульптуре впервые, одного за другим отправляли по этапу. Неистовый энтузиазм, замешанный на страхе и готовности стать жертвой слепого народного порыва, — жуткая правда о сталинском времени. Неоклассическое искусство Мухиной, в котором столько модернистских мотивов и сюжетов, как раз говорит об этом древнем священном ужасе. О художнике, который вещает от имени масс и готов расплачиваться за это собственной жизнью.

В Корпусе Бенуа будет показано двести скульптур, рисунков, произведений печатной графики и декоративно-прикладного искусства. Впервые выставляются три ученические работы и серия плакатов с портретами деятелей мировой кооперации. Широко представлены в экспозиции объекты из стекла, выполненные накануне Второй мировой в Экспериментальном цехе Ленинградской зеркальной фабрики, который возглавляла Мухина. Созданные позднее вазы и декоративные произведения строгой дугообразной линией близки к классическим образцам ар-деко. Если бы разговоры о том, что граненый стакан, хотя бы с ободком, был изобретен Мухиной, были обоснованы, он бы прекрасно вписался в экспозицию. Столь же характерны для модернистской пластики портреты деятелей культуры тридцатых — Галины Улановой, Александра Довженко и др.

Узнавать в советской классике традиции дореволюционного искусства интересно в первую очередь широкой публике. Сведущие в искусстве занимаются этим давно. Исторического описания и реставрации советского искусства недостаточно для того, чтобы оно стало частью современной жизни, а не оставалось вещью, про которую, вслед за знатоками, услышат неискушенные зрители. Пусть "Рабочего и колхозницу" скоро водрузят, как и прежде, на ВДНХ. Пусть постамент будет в три раза больше старого, соответствуя размерам павильона Бориса Иофана на парижской выставке. Но не потешно ли будет смотреться восстановленный шедевр на фоне недавно построенных тут же торговых центров и монорельсовой ветки метро? По замыслу Мухиной, памятник должен был быть установлен на Воробьевых горах либо на Стрелке Москва-реки, где теперь высится Петр. Реализовать одну из этих идей было бы, возможно, подарком на юбилей, не уступающим двум историческим выставкам.