Зачем питерцы так любят совмещать: хлеб — со зрелищем, поход в музей — с походом к простатологу?
Что делать, когда ты в командировке, в Петербурге, когда воскресенье, утро — а ты не работаешь и не собираешься?
Сначала я подумал, конечно, что надо, видимо, в Эрмитаж идти. Ну, а что остается? Разве есть выбор? Кто-то скажет: у человека всегда есть выбор. Можно, например, в Русский музей пойти. Но так вот, я считаю, что разницы тут никакой нет. То есть выбирать не из чего.
И тут вдруг я буквально просиял от одной мысли. Я вспомнил, как накануне пришел в петербуржский ресторан "Палкинъ", делавшийся, очевидно, как вызов московскому "Пушкину". И это был как вызов на дуэль. И все вышло очень похоже, только особенно пафосно и пустынно. А могли бы, если уж вызывать на дуэль, назвать ресторан "Дантесом" — и убили бы наповал.
Так вот, изо всех мнимых достопримечательностей "Палкина" запомнилась только одна. Прямо в холле на втором этаже развернута выставка картин Сергея Шнурова. Смотреть ее стоит не на входе в ресторан, а на выходе, на сытый желудок. Впрочем, тоже опасно. В первом случае может отбить аппетит, а во втором вызвать чувство отторжения.
При этом в целом все очень пристойно. Живопись — так, как ее себе представляет Сергей Шнуров.
И тут вижу — ширмочка такая аккуратная стоит возле стенки. И висит ли что-нибудь на стенке — непонятно. Но небольшой проход за ширмочку оставлен. Я, естественно, сразу воспользовался этим проходом и увидел то, ради чего эту ширмочку поставили. Картина, на которой было изображено соитие во всем его великолепии. Или наготе, не знаю, как лучше сказать.
Я, конечно, сразу вспомнил эту картину. Мы в журнале "Русский пионер" вынуждены были от нее не так давно отказаться. Она претендовала на одну из обложек журнала и не прошла — по тем же соображениям, по каким ее в ресторане "Палкинъ" прикрыли ширмочкой. Но все-таки выставили. Мы тоже могли бы напечатать, если бы можно было какую-нибудь ширмочку перед каждой обложкой журнала поставить.
И все-таки я поразился тому, как в ресторане "Палкинъ" решили проблему совмещения приятного и полезного. Хлеба и зрелища. В том месте, где это никак не совмещалось, поставили ширмочку. И оставили небольшой проход.
Я был в "Палкине" в субботу вечером. И, проснувшись в воскресенье утром, я подумал, что мне совершенно необязательно идти в Эрмитаж или в Русский музей, потому что выбор у меня и в самом деле существовал: Эрмитаж и ресторан "Палкинъ". И я этот выбор даже сделал накануне, утолив голод физический и духовный и не совершив при этом ни одного лишнего движения.
И только после этого я решил с облегчением позавтракать. В лифте висели объявления: где фитнес-центр, где массажи, где ночной клуб. И тут я случайно увидел приглашение, как ни странно, все-таки в музей. Правда, это был музей эротики.
Мне было немножко неловко, что я туда поехал. Я успокаивал себя только тем, что в Эрмитаже я уже был.
У меня был точный адрес, и тем не менее я долго не мог найти этот музей. В доме, который я обошел кругом, я видел только одно учреждение, которое имело чисто символическое, казалось, отношение к музею эротики: центр простатологии. Тем не менее оказалось, что именно в этом медицинском центре и располагается единственный в мире (так утверждалось в рекламном проспекте) музей эротики.
В полуподвальном помещении медсестра в ослепительно белом халате, под которым, не исключено, таились основные сокровища этого музея (судя по тому, что ничего больше под этим халатом не было) предложила надеть чистые бахилы и заплатить 100 рублей за вход в музей — если, конечно, я не записался на прием. Она пояснила, что музей располагается прямо в коридорах, вдоль стен. Я осмотрелся и увидел вдоль стен только сидящих на стульях пациентов, которые никак не претендовали на гордость и украшение музея.
Я заплатил 100 рублей и был допущен в святая святых. Я очень быстро во всем разобрался. Видимо, директор этого центра был любителем всяких эротических сувениров — или, вернее, профессионалом. Он набил фарфоровыми, деревянными, каменными и другими, если так можно выразиться, безделушками все шкафы, видимо, у себя дома, а потом, когда свободного места и вообще никакого места дома не осталось, вынес все это богатство сюда, на всеобщее обозрение.
От этого великолепия рябило в глазах. Картина Шнура померкла в моем сознании. Взгляд упал на трехлитровую банку со спиртом. В ней была заключена вырванная с корнем достопримечательность Григория Распутина, какая-то мерзкая ветошь — и само мое сознание тоже померкло.
Выходя отсюда почти на ощупь и все время натыкаясь взглядом на новые экспонаты, один дряннее другого, я нашарил взглядом медсестру. На ней мой взор хоть немножко отдохнул. Она и вправду была украшением этого музея. Она и вывела меня оттуда на свежий воздух, пригласив, впрочем, приходить: "Не в музей, конечно, а просто так — если что... У нас, правда, по записи".
Я шел по улице и недоумевал, зачем питерцы так любят совмещать: хлеб — со зрелищем, поход в музей — с походом к простатологу.
И главное — зачем все это уже второй день подряд совмещаю я сам.