Раньше и вечерами гуляли, и из театра поздно ночью возвращались, и детей не боялись одних в школу отпускать, и в подъезд без испуга заходили, и железных дверей не ставили, и ночью не выглядывали из окон — на месте ли машина, и в общественном транспорте ездили, не опасаясь, что взлетим на воздух. Не то что теперь...
Жили и впрямь спокойнее, главным образом потому, что незнание — великая сила. И еще часто приговаривали: "Здесь вам не Чикаго", вряд ли зная, что во время выяснения отношений между гангстерами в знаменитой "чикагской бойне" погибло 7 человек, что по российским масштабам вообще не цифра. Кстати, коль скоро нам так нравятся сравнения с Америкой, то стоит иметь в виду, что и в нынешние, по единодушному мнению общества, времена беспредела уровень преступности в России, утверждают специалисты, значительно ниже, чем в Америке. У них там, правда, полиция несколько иначе работает, чем наша милиция, и с несколько лучшим, скажем так, инструментарием.
Лучший борец с преступностью — отсутствие информации. Многие законно живут с ощущением, что при Брежневе с Андроповым маньяки не насиловали детей, бандиты не грабили, колес с машин не свинчивали, а милиционеры все как один были честными служителями закона. Горбачеву и Ельцину можно пришить что угодно, но маньяки были всегда, а милиция в щелоковские времена (те самые, благословенные) творила такое, что до сих пор, когда читаешь уголовные дела о забитых насмерть милиционерами в метро и обо всяких иных их же бесчинствах, волосы встают дыбом.
Было, но не знали. Узнали — и стало страшно. Каждое шумное убийство после первого шока и приступа жалости к убиенному в нормальном массовом сознании порождает логичный вывод: "Если Листьева убили, то меня-то вообще, как муравья, могут раздавить. И никто не спасет". Даже если расследование взято под личный контроль президента, убийца найден не будет. Милиция — не защитник. Моя милиция меня не бережет и не убережет, а может еще и помочь бандитам. Но даже если забыть об отдельных подонках в милицейской форме, то светлый образ "неподкупного" гаишника каждый день перед глазами; или сотрудник райотдела милиции, который, узнав о том, что у него под окнами только что очистили машину и не делая попытки сдвинуться с места, философски констатирует: "Это с концами".
Российское общество оказалось не готовым к демократизации, происходившей довольно бурными темпами (если учесть, что всевластие компартии мы отменили всего-то пять лет назад). Ни психологически, ни фактически. Преступность во все времена развивалась волнообразно. Всплески совпадают с общественными переменами. Старые пороки остались, к ним добавились новые, все это стало широко известно. Публика уверена, что эта лавина ее задушит.
Лавины, строго говоря, нет. Другое дело, что преступников стали хуже ловить. Мысли блюстителя порядка при виде очередного взорванного мерседеса "нового русского" или тела убитого банкира написаны у него на лице: "Не найдем". Количество нераскрытых заказных убийств даже по, извините за цинизм, первому ряду, поражает. Труп в кадре в конце информационных выпусков окончательно вытеснил традиционную культурную трехминутку.
Зато на этом фоне политикам, обещающим управиться с преступностью, стало легче собирать голоса.
----------------------------------------------------
В России не столько увеличилась преступность, сколько снизилась раскрываемость