Российское правительство обвиняют в том, что оно ввергло страну в чеченскую войну, которую теперь не может ни достойно выиграть, ни достойно проиграть, ни достойно прекратить.
Сторонники как военного, так и политического решения чеченской проблемы уже давно выработали стройную систему аргументов и контраргументов. Одни пространно объясняют, что с бандитами можно договариваться лишь об условиях капитуляции, другие столь же доходчиво указывают, что борющийся за свободу народ непобедим.
И те и другие правы. Особенность чеченской войны состоит в принципиальном отсутствии формулы мира. Как военное, так и политическое решение проблемы невозможно. Военное решение невозможно, потому что чеченская сторона не разделяет общепринятого взгляда на правила войны, отвергая такие понятия, как "почетная капитуляция", "бессмысленное сопротивление", "во избежание ненужного кровопролития" и т. д. Чеченцам чужд взгляд на войну, как на продолжение политики иными средствами — иначе они давно бы уже задумались над тем, какую, собственно, политику они желают продолжать, делая свою землю театром бесконечной разрушительной войны. Беда в том, что политики в общепринятом смысле этого слова у суверенной Чечни не было с самого 1991 года, ибо вольное хищничество, к которому свелась вся история чеченской государственности, не есть политика.
Политическое решение еще менее реально, поскольку оно предполагает еще более высокий уровень государственной дисциплины, известную управляемость конгломерата, именуемого "независимой Ичкерией", и договороспособность выступающих от ее имени лиц. Вся политическая реальность независимой Ичкерии с ее умирающими и воскресающими бандитами, с Басаевым, Яндарбиевым и Масхадовым, с полным отсутствием какой-либо дисциплинарной иерархии свидетельствует об отсутствии партнера, способного к ответственным переговорам.
Дело не в пороках чеченских лидеров или чеченского народа, а в том, что общественный строй Чечни есть военная демократия. Грабеж как основа экономического существования и принципиальная недоговороспособность есть ее квалифицирующие признаки — в качестве аналогии можно вспомнить "Тараса Бульбу", где на Сечи царили ровно такие же общественные установления. Безысходность чеченского конфликта в том, что это — конфликт цивилизационный.
Непоследовательность либеральных пацифистов в том, что, восхваляя доблести чеченцев и требуя уважения к их самобытному строю, они умалчивают, что эти доблести — прямое порождение военной демократии, а в рамках уважения к строю чеченской жизни следует свято почитать также и грабеж, объектом которого являются соотечественники пацифистов.
Не более последовательны и государственники, которые должны четко назвать реальные способы решения проблемы: либо война во всей ее жестокости и без оглядки на либеральное общественное мнение, либо — в духе Римской империи — воздвижение на варварском рубеже укрепленной границы и размещение там отборных войск, блокирующих варварские набеги.
Но ни пацифисты, ни государственники не могут и не хотят открыто изложить свои программы. В итоге является гибрид из заигрывания с бандитами, жестоких карательных акций и попыток отгородиться. Все разом делать бессмысленно — заигрывания никого не завлекают, жестокость всех возмущает, а укрепления ничтожны. Беда не в том, что избрано военное решение проблемы — какие еще методы следует применять к вооруженным хищникам, — а в том, что из всех способов ведения войны выбран наихудший — эклектический.
--------------------------------------------------------
Провал чеченской кампании объясняется тем, что российская власть пытается одновременно угодить и пацифистам, и государственникам
МАКСИМ СОКОЛОВ