Таким образом, обвинения, которые СМИ и общество предъявляют властям, либо вовсе безосновательны, либо равно распространяемы и на само общество. О настоящих же проблемах говорят мало или вовсе не говорят, и уж точно никто не ставит их в вину властям. Их три, реальных, угрожающих благосостоянию и даже, может быть, самому существованию России проблемы. Это усиливающаяся внешняя изоляция, отсутствие зарубежных инвестиций и деклассированность общества.
Внешняя изоляция
Несмотря на то что Россия почти полноправно участвует во встречах семи наиболее развитых стран мира на высшем уровне, ее влияние и роль в международной политике стремительно убывает. С Россией в мире считаются больше по инерции, из вежливости, все чаще забывая о ее бывшем статусе великой державы, все чаще игнорируя при распределении международных политических ролей. Но это даже не так печально — в конце концов на большее России рассчитывать и не стоит. А вот то, что даже страны, входящие в Содружество независимых государств, все меньше ориентируются в своей политике и экономике на Россию, — это действительно трагедия.
Безусловно, главным достижением российской внешней политики следует считать то, что развитие событий на постсоветском пространстве не пошло по югославскому сценарию. Хотя предпосылки для этого были, и вполне реальные. Шесть горячих точек на территории СНГ — Таджикистан, Карабах, Южная Осетия, Чечня, Абхазия и Приднестровье — тому подтверждение.
Но отсутствие войн, пожалуй, осталось и единственным реальным достижением. Миротворчество не пошло России на пользу. Сосредоточив все силы на примирении враждующих сторон, она упустила политическую инициативу, чем незамедлительно воспользовались Китай, Иран, Япония, страны Западной Европы, в особенности ФРГ. Когда Россия вынырнула из пучины конфликтов, обнаружилось, что прежние советские республики расползлись, оставив ее почти в одиночестве.
Прибалтийские республики, две из которых имеют к России территориальные претензии, пока мирятся с необходимостью контактировать с ней, поскольку живут с этих контактов; однако любую возможность насолить кормилице эти страны принимают с жарким восторгом. (Наглядный пример тому — договор литовцев с узбеками о хлопке, всегда бывшем сырьем для весьма многочисленных российских текстильных заводов.)
Молдавия не в состоянии договорится с собственным Приднестровьем, в чем не совсем справедливо видит руку Москвы, и потому проявляет известную осторожность в контактах.
Отношения Москвы с Алма-Атой время от времени омрачают проблемы семиреченского казачества и русскоязычного севера и северо-востока Казахстана и призывы части российских политиков и деятелей аннексировать эти земли. Их казахские оппоненты в ответ предъявляют претензии на Омск и Астрахань.
В Таджикистане Россия оказалась втянута сразу в две войны: и внешнюю — на охраняемой российскими пограничниками афгано-таджикской границе, и внутреннюю — между душанбинским режимом и вооруженной оппозицией.
Узбекистан превратился из регионального союзника России в ее главного соперника. В отношениях с Туркменией, так же как и с остальными прикаспийскими государствами — Ираном, Азербайджаном и Казахстаном — не урегулирована проблема статуса Каспия.
Относительно безоблачными в Центральноазиатском регионе остаются лишь отношения с Киргизией. Да и то, кажется, благодаря самому Бишкеку.
О Кавказе и говорить страшно. Относительным был успех 1993-1994 годов, когда в результате активного посредничества России были заморожены войны в Закавказье, Азербайджан вступил в СНГ, а российские части в Армении и Грузии получили статус военных баз. Инициатива в решении карабахского конфликта все более переходит к Западу, в Грузии нарастают требования "деоккупации", то есть вывода российских войск с территории страны, а официальный Тбилиси настаивает на придании российским миротворцам в Абхазии статуса полицейских сил. А это чревато потерей союзника в лице Сухуми и новым обострением ситуации на российском Северном Кавказе.
Не ладится любовь и с братской Украиной: договор о дружбе и сотрудничестве, о готовности которого стороны уверяют уже не первый год, так и не подписан. А застарелые проблемы Крыма и Черноморского флота, подобно хорошему напитку, с годами приобретают лишь крепость.
Одна лишь Белоруссия — свет в окошке, да и там Лукашенко.
Отсутствие инвестиций
Внешняя изоляция еще усиливается за счет того, что Россия в глазах мировой капиталистической общественности не выглядит привлекательной для инвестиций. Причем непривлекательной ее для долгосрочного вложения средств считают не только потенциальные иностранные инвесторы (что было бы еще не так удручающе), но и российские. В стране просто нет нормального инвестиционного процесса. Пока же, согласно мнению одного из членов правительства, работа правительства походит "на работу мощных и профессиональных пожарных команд, которые не дают распространяться огню, но при этом ни у кого не хватает времени и сил, чтобы потушить его источник".
Нет особых сомнений, что, перейдя на военное положение, органы налогового контроля, используя всю мощь государственного аппарата, МВД, ФСБ и даже, может быть, Службы внешней разведки, смогут добиться впечатляющих успехов по наполнению доходной части федерального бюджета. Можно создать по примеру рузвельтовской Америки систему общественных работ, и трудовые армии помогут занять гораздо большее число безработных, чем сейчас зарегистрировано в России. Падение производства преодолеть еще проще: смягчив финансовую политику, можно ценой выпуска необеспеченных денег и роста инфляции увеличить государственный заказ. Производство промышленной продукции очень быстро начнет расти, даже если эту продукцию купившему ее государству придется затем топить в Ледовитом океане.
Тем не менее очень быстро после всех этих локальных побед ситуация в экономике возвратится на круги своя и государство окажется у того, с чего оно и начало — у разбитого корыта.
Совершенно очевидно, что одним лишь снижением доходности государственных ценных бумаг отвлечь от них свободные капиталы и направить их в финансирование промышленного перевооружения невозможно. Совершенно очевидно, что одной лишь политической стабильностью и масштабами территории и ресурсной базы завлечь в Россию иностранные капиталы нельзя. Для того чтобы добиться инвестиционной привлекательности своей страны, многие правительства тратят долгие годы и прилагают гораздо большие усилия, чем нынешние власти в России. В стране нет здоровой конкуренции, и до тех пор, пока министр внутренних дел более всего озабочен правильностью программы приватизации, здоровьем банковской системы и состоянием бюджетной системы, ее и не будет. В стране не существует предпринимательского духа, и до тех пор, пока государственная система отождествляет предпринимательство с преступностью, его и не будет. В стране нет трудовой этики, и до тех пор, пока не сменится поколение, выросшее при социализме с его всеобщим наплевательством и идеалами агрессивного иждивенчества, она и не возникнет.
Деклассированность
Сегодня, как и во времена отметившего эту закономерность Пушкина, наибольшим европейцем в России является правительство. Это, конечно, не означает, что оно является европейцем идеальным и рафинированным — в этом случае оно вряд ли устояло бы больше двух недель, — но максимально возможную (а значит, скромную) степень европеизма оно являет. Пресса и оппозиция свободны. Выборы в основном тоже. При отсутствии реальных соработников в лице лояльной и конструктивной оппозиции желать от власти чего-нибудь большего, чем оно уже делает — пустое занятие. Власть не в состоянии принудить людей к ответственной свободе — это зависит уже от них самих.
Главным препятствием на пути к либеральному обществу является сам переживаемым страной исторический момент — цивилизационная ломка колоссальной силы и форсированное классообразование — "у нас все переворотилось и только укладывается". Практически каждый гражданин России в той или иной степени затронут неизбежным острым кризисом самоидентификации, ибо основные социальные группы находятся лишь в процессе болезненного становления. Пользуясь терминологией Маркса, сегодня в России есть "классы в себе", но нет "классов для себя", т. е. социальных групп, способных к сознательной артикуляции своих реальных интересов. Тем более трудно в таких условиях говорить об эффективном согласовании интересов, представляющем основной сюжет политики в развитом демократическом обществе. "Улица корчится безъязыкая", причем это в равной степени относится и к низшим, и к высшим классам общества — в смысле сознательного отстаивания своих классовых (а не клановых) интересов "новые русские" столь же безгласны и косноязычны, как, допустим, колхозники.
Тем временем основные оппозиционные силы, т. е. коммунопатриотическая и демократическая оппозиции, в наименьшей степени озабочены тем, чтобы как-то облегчить и ускорить мучительный, но неизбежный процесс классообразования, введя его в рамки цивилизованной политической борьбы. По принципу экономии усилий обе оппозиции обещают провернуть фарш через мясорубку обратно, прельщая людей несбыточным образом "Союза, который мы потеряли". Разница лишь в том, что коммунисты продают на политическом рынке идеализированный образ догорбачевского СССР, а демоппозиция — не менее приукрашенный образ горбачевской перестройки.
Мифология, сделавшаяся главным орудием политической борьбы, не только умножает муки общества, страдающего от затянувшегося кризиса идентификации, но лишает общества средств эффективного давления на власть. Ибо первейшее условие эффективного действия — это способность отличать в принципе достижимое от несбыточного. Покуда основные претенденты на выражение народных чаяний остаются в рамках мировоззрения "мама, роди меня обратно", единственной (довольно сомнительной, согласимся) гарантией относительно демократического развития общества оказывается некоторый нутряной либерализм правителей. До сих пор он более или менее сдерживал страну от срыва в особенно крупные безобразия.
И покуда общественное мнение не склонится к осознанию двух вещей — "что произошло, то произошло, мертвых с погоста не носят", и "бедствия, обрушившиеся на нас, еще очень скромны по сравнению с тем, чем вся история с СССР могла на самом деле кончиться" — и на основе этой горькой мудрости не приступит к реальному политическому оппонированию "партии власти", максимум, на что можно рассчитывать — это на нынешний вялотекущий просвещенный абсолютизм.
АНДРЕЙ СОКОЛЯН