Парадокс: получать премии и рабочие места в кризис все чаще стали не люди, а литературные герои
На литературной бирже труда наблюдается оживление. К сожалению, речь идет не о реальных вакансиях: для издательского мира сейчас настали не лучшие времена. Изменения коснулись и литературных героев. Они все чаще стали получать вполне конкретные места работы. Порой даже с указанием адреса.
Еще недавно при чтении романов о сегодняшней жизни возникало ощущение, что главные герои поголовно либо журналисты, но не из разряда тех, кого ноги кормят; либо необремененные заказами архитекторы. Много было копирайтеров, рекламщиков и представителей прочих околотворческих профессий. Случались и владельцы охранных агентств или фирм, занимающихся дорожной разметкой, — все они не сильно распространялись о своей службе. С читателем такие герои объяснялись, словно родители с детьми: мол, "папа на работе". Для более подробного ответа требовалось больше фактуры.
Никто не отменял и хитрого закона, по которому те, кто владеет фактурой, пишет хуже, а те, кто пишет лучше, не всегда знакомы с материалом. Не стоит ждать от писателей трудовых подвигов, чтобы они, подобно одному из первопроходцев производственного романа писателю Пьеру Ампу, штурмовали профессию за профессией. Напомним, что деятельный француз сначала сам работал на железной дороге или ткацкой фабрике, изучал гостиничное дело или рыбный промысел, а потом уже сочинял "Рельсы", "Лилльские ткачи" и прочую "Свежую рыбу" с "Шампанским". Понятно, что сегодняшним мастерам слова сподручнее всего бросить все силы на изучение мира офисных работников. Что, собственно, многие из них и делали. С другими областями человеческой деятельности, особенно с теми, где зарплата не всегда вдохновляет на творческие свершения, дела обстоят гораздо хуже. К примеру, университетский роман — диковинный гость: у нас скорее переиздадут "Кафедру" И. Грековой, чем вспомнят о развитии жанра.
Трудные роды
Заявка на продолжение традиции чеховской докторской прозы сделана в очерках Максима Осипова "Грех жаловаться". Врач-кардиолог, приехавший в Тарусу из Москвы и прославившийся не только тем, что о своих впечатлениях рассказал в журнале "Знамя", но и тем, какое гонение на его больницу началось после этих публикаций. Когда очерки только появились в журнале, они казались огромными. Настолько оглушающим был эффект их невеселых выводов. Хотя о том, что "мужики однообразны очень, неразвиты, грязно живут, а с интеллигенцией трудно сладить, она утомляет", было известно еще сто с лишним лет назад, но герой документальной прозы Максима Осипова, как мог, продолжил этот монолог доктора Астрова: "Власть поделена между деньгами и алкоголем, то есть между двумя воплощениями Ничего, пустоты, смерти", "Почти не видел людей, увлеченных работой, вообще делом, а от этой расслабленности и невозможность сосредоточиться на собственном лечении". Давненько не было в нашей литературе такого трезвого взгляда на пьянство. В книжном издании очерки смотрятся довольно компактно и, несмотря на литературные амбиции автора, подтвержденные в собранных тут же повестях и рассказах, остаются скорее документальным свидетельством. Что не отменяет сильного терапевтического действия, оказываемого книгой. Ведь поначалу удивляешься, негодуешь и печалишься вместе с автором. Но потом его пациенты с горьковским кличем "Посторонись, больные идут!" оккупируют пространство книги, заставляя понять, с какой именно стороной стоит себя сравнивать читателю.
Автор книги "Акушер-Ха!" Татьяна Соломатина когда-то хотела заделаться литераторшей, но потом все же поступила в медицинский институт, и уже этим заслужила уважение. Потом она, правда, все равно вернулась к словесности и журналистике, но зато ей уже было о чем говорить. "Послеродовое закаливание", "Носки, алчность и незапланированная беременность", "Вибратор-насильник" — это все будни акушерского отделения. Вместе с автором мы попадаем то в ординаторскую, то во врачебную курилку, причем ординаторская как будто забита непременными для врачей цветами и конфетами. То есть в курилке выслушиваем то уморительные, то шокирующие истории и анекдоты, рассказанные со здоровым цинизмом, к которому все же часто примешивается некоторая цветистость. Вслед за "Ну, еще по пятьдесят и пойдем на кресло! Потому что, сдается мне, воды у тебя отошли к такой-то матери!" обязательно следует что-нибудь вроде: "В те времена, когда Колумб, кряхтя, тащился через Атлантику, наивно полагая, что идет в Индию, дедушка Ленин был живее всех живых и космические корабли еще не бороздили умы туристов-олигархов...". Видимо, для сильных духом врачей эта добавка "Ха!", то есть порция романтики и литературщины, необходима — как последний проход на высоких каблуках беременной модницы. Манерность повествования не может не коробить, но автор "выезжает" благодаря фактуре. И еще неизвестно, выиграла бы подобная книга, если бы фактура была беднее, а стиль богаче. В случае с книгой Татьяны Соломатиной вульгарность повествования оправдывается тем, что и сама жизнь бывает не слишком утонченной.Тонны словесной руды и правый руль в придачу
Довольно подробно, с перечислением всех нарушений правил безопасности, с нагнетанием многозначительности подан труд шахтера в романе Дмитрия Савочкина "Маркшейдер": "Вагонетка останавливается, мы спрыгиваем и медленно разбредаемся по участку, каждый — к своему комбайну, каждый — к своему пласту, каждый — к своей боли и своему страху. Мы расходимся молча, почти без единого звука. Здесь вообще мало говорят. Здесь предпочитают работать. Работа — это единственное, что спасает тебя, пока ты под землей". Раз донбасские шахтеры предпочитают молчание, за них говорит Дмитрий Савочкин. Сам он не шахтер, работал в милиции, а кроме того, выполнил любительский перевод "Бойцовского клуба" культового американца Чака Паланика. Эти два биографических факта и решили шахтерскую судьбу в "Маркшейдере". В романе появился бывший опер, который раньше "ловил нариков", а теперь для концерна "Западдонбассуголь" решает, выгоднее ли спасать шахтеров и платить им пожизненную пенсию или не спасать и выплачивать разовую страховку их семьям. Благодаря "Бойцовскому клубу", послужившему для автора образцом для подражания, в романе появляется мистика. Автору удалось поместить читателя в гнетущее замкнутое пространство, но и себя он ограничил "паланико-зависимостью". Из его романа торопишься выбраться наружу, на свежий воздух. Хотя не исключено, что тема шахтерского подкопа под власть еще будет иметь продолжение.
Но самое перспективное направление в развитии производственного повествования представил приморский журналист Василий Авченко. Если существуют проблемы с собственной промышленностью, на месте пустоты все равно нужно ставить флажок "Здесь могла быть ваша реклама". Женщины, торгующие всяческими гербалайфами, издатели, выпускающие переводную литературу в отсутствие отечественной, ученые, уже разве что не доплачивающие за возможность ходить в свои институты, — это только поверхностные зацепки для писателей. Василий Авченко, вздохнув о трудностях российского автопрома, посвятил книгу "Правый руль" субкультуре торговцев японскими машинами на Дальнем Востоке. Пролог обещает некоторый художественный ход этой приземленной, пропахшей бензином истории. "Мы уже столько времени вместе, а я по-прежнему хочу тебя каждый день. Видеть, трогать, дыша неровно и подрагивая от желания. Быть в тебе, управлять нашими слитными движениями и каждый раз с сожалением тебя покидать" — так автор представляет "японскую возлюбленную", подержанную иномарку. В дальнейшем, правда, эта эротико-анекдотическая тема проглядывает лишь иногда. "Правый руль" — это доросшее до книги журналистское расследование, в котором объясняется, как и зачем торгуют японскими праворульными машинами. Всего восемь глав и краткий курс приморского автожаргона, из которого можно узнать, что такое бешеные табуретки, маслопупы и марчелло. Борьба за правый руль, прямо как в "Песенке прыгуна в высоту" Владимира Высоцкого, вырастает до мировоззренческих и политических обобщений, а некоторые выводы, как выясняется, касаются не только любителей японской экзотики: "Смотрите, смотрите внимательнее, как работают омоновские дубинки — главный механизм российской власти. Забудьте все, что вам показывали по телевизору. Власть — это не добрый дядя президент в телевизоре. Власть — это пятнистокамуфлированный омоновец, замахивающийся дубинкой-"демократизатором" и похожий на фашиста из советских фильмов".