Уходящий год запомнился своими противоречиями: разговоры о выходе из кризиса и рост безработицы, призывы к модернизации и застой в экономике, усиление роли органов безопасности и проверяющих инстанций и — череда катастроф и аварий, унесших жизни людей. Социологи поделились с "Огоньком" своим видением 2009 года, вспомнив о традиционных для страны образах — распутья и надежды.
Утеряна перспектива
Валерий Федоров, генеральный директор ВЦИОМ
К концу этого года возникла феноменальная ситуация: вроде бы дна кризиса мы уже достигли, то есть хуже не становится и экономика даже пытается демонстрировать слабое улучшение, но люди пока еще не почувствовали положительных перемен. Или почувствовали, но в очень незначительной степени. Стало очевидным, что подъем экономики в условиях нынешнего кризиса не сможет быстро поправить материальное и социальное положение большинства россиян. Конечно, не считая пенсионеров и бюджетников, о которых заботится государство.
Когда кризис только начинался, у людей было ощущение, что все преодолимо: и не с такими ужасами сталкивались. Собственно, сегодня ? населения признает, что разобралось в ситуации и ориентируется в новых стратегиях выживания. А стратегии эти все те же: затянуть пояса, снизить потребление, экономить. Но проблема в том, что они годятся только на не очень долгий период. Иными словами, человек может работать на трех работах, но для этого ему нужно знать, что когда-нибудь это кончится. Он, например, повысит свою квалификацию и станет высокооплачиваемым специалистом. Важна перспектива: ощущение, что завтра будет лучше, чем сегодня. Такая перспектива появилась в 2000-х годах, но с кризисом она исчезла, развеялась. Власть пытается как-то поддержать в людях оптимизм, но население не слишком поддается внушению. Люди слышат обещания, что скоро будет лучше, но не очень верят в это улучшение.
Призывы к модернизации, как ни парадоксально, подчеркивают колоссальную разницу между тем, как все должно быть в "цивилизованной стране", где мы хотим жить, и как все есть на самом деле. Это погружает людей в атмосферу уныния, а такие настроения могут быть очень опасными, потому что опять-таки ведут к пассивности и фатализму как раз в тот момент, когда от людей требуется готовность действовать, менять свою жизнь.
Заявления президента, что у нас все устарело, что мы не сделали за 20 лет ничего, что могло бы сравниться с наследием советского времени, могут подействовать отрезвляюще. Нельзя говорить о том, что люди хотят перемен: перемены ассоциируются скорее с негативом — перестройкой, реформами Ельцина — Гайдара. Но все-таки нет и сколько-нибудь широкой общественной оппозиции модернизационным идеям. Скорее есть массовая выжидательная позиция. Причем выжидают все: как бедные слои населения, так и высокообеспеченные и высокообразованные.
Фото: Валерий Мельников, Коммерсантъ
Распутье-2009
Леонтий Бызов, старший научный сотрудник Института социологии РАН
Мы подводим итог под 10-летием удач, когда казалось, что ничего особенного делать не надо, и стратегия, избранная Путиным, сама собой приведет страну к процветанию и обеспечит ей место среди ведущих держав мира. Пусть это будущее виделось отдаленным — лет на 15-20, но оно виделось. Сегодня стало ясно, что очень многие достижения 2000-х внутренне противоречивы и имеют, по сути, гнилую основу. В то же время ни одна из негативных тенденций 90-х не преодолена кардинально: они были просто до времени припудрены и заморожены. Еще один кризис — и выстроенная конструкция начнет быстро разрушаться, а на спокойное, бескризисное развитие рассчитывать не приходится. В какой-то степени можно говорить, что тезис перестройки "так жить нельзя" входит в сегодняшнюю реальность.
Общество вынуждено выбирать между двумя сценариями модернизационного развития: либо авторитарным, либо либеральным. Сейчас мы находимся в некоем промежуточном положении, наш политический режим можно охарактеризовать как крайне мягкую форму авторитаризма, основанную на множестве компромиссов разных элитарных групп. Никто не притеснен до конца; все имеют какую-то, пусть и маленькую, площадку для удовлетворения своих интересов. И, конечно, велик соблазн закрутить гайки. Причем такой сценарий возникает не в верхах, а, можно сказать, на него существует общественный заказ. Нужно признать, что наше общество нелиберально, оно скорее ориентировано на радикализацию реформ в прямо противоположном направлении. Вариант левосоциалистического авторитарного государства рассматривается им как весьма желательный. Конечно, никто не называет вещи своими именами, но если проанализировать опросы общественного мнения, все становится более или менее прозрачно. В частности, люди ждут дальнейшего усиления роли государства, распространения его влияния на сферу экономики, относительного выравнивания доходов, наведения порядка в национальном вопросе. Однако, на мой взгляд, в условиях современного мира этот сценарий практически неосуществим. Сегодня невозможно построить жизнеспособную диктатуру, просуществовав короткое время, она быстро начнет разлагаться.
Второй вариант предусматривает, что людям дадут больше свободы, больше инициативы, больше прав. Велико ли число тех, кто сегодня хочет пользоваться этими либеральными ценностями? Само собой, нет: речь идет о 20 процентах населения, которые так или иначе либерализму сочувствуют, и о порядка 10 процентах последовательных либералов. Тем не менее либеральный посыл существует в обществе, существует он и в тех кругах нашей элиты, которые делают ставку на Медведева и хотят его видеть лидером-реформатором. Самого Медведева, однако, я бы не стал записывать в либералы: он технократ. Его программа пока — это не изменение политических и шире — общественных отношений, а техническая модернизация, то есть известный с андроповских времен призыв "ускорить и убыстрить". А корни нашей отсталости лежат все-таки именно в сфере архаики общественных отношений, недееспособности институтов, вынуждающей людей все основывать на личной договоренности, а не на праве.
Между тем какого-то третьего пути у нас, по сути, нет. Пресловутая русская идея — это все то же социалистическое авторитарное государство, только поданное в иной стилистике. Кроме того, для порождения сплачивающей национальной идеи в данный момент не хватает, как ни странно, патриотизма. То есть именно того качества, которому уделяется такое внимание в выступлениях Путина и апелляция к которому неизменно удерживает премьер-министра на самом высоком уровне в рейтингах доверия. То есть патриотизм, конечно, популярен, он привлекателен в своей парадной форме. Но реальной готовности активно участвовать в судьбе страны, а тем более жертвовать своими интересами, сегодня в обществе нет. Пассивность патриотизма, атомизированность общества и оторванность от власти — очевидные итоги уходящего года, которые требуют разрешения в наступающем.
Фото: PhotoXpress
Центры кипучести
Александр Ослон, президент фонда "Общественное мнение"
На прямой вопрос, был ли уходящий год хуже, лучше или таким же, как прежний, 41 процент россиян ответил, что хуже, и только 14 — что лучше. В 2008-м это соотношение было все-таки 33 к 17, то есть формально, конечно, положительной динамики пока не видно. С другой стороны, это все-таки далеко не 1998 год, когда 81 процент населения негативно оценил год первого российского кризиса.
Правда, по сравнению с началом года немного уменьшились доли тех, кто боится потерять работу, не видит выхода из кризиса, испытывает материальные трудности. Но сами проблемы еще не решены. Работающее население, например, разделилось в 2009 году на три примерно равные части: те, кто занят на благополучных предприятиях, на неблагополучных и остальные. Дифференциация очень жесткая, и она, судя по всему, будет сохраняться. Сотрудники неблагополучных компаний, как никто другой, ощущают на себе действие кризиса: 47 процентов говорят, что зарплаты на их предприятии в этом году снижались, 27 — что снижаются сейчас и 18 опасаются, что это произойдет в будущем. Аналогичные показатели для сотрудников благополучных компаний выглядят как 20, 7 и 8 процентов соответственно, то есть в разы лучше. Неблагополучных предприятий больше в бюджетной сфере и производственном секторе, частные компании выглядят чуть увереннее.
Характерно, что на общем фоне относительно устойчивым оказалось положение пенсионеров: деньги им выплачиваются регулярно, пенсии повышаются, инфляция стала меньше, и кризис воспринимается скорее умозрительно. Тем не менее даже эта категория — впервые за последние 8 лет — стала больше опасаться будущего и связанных с ним рисков. Поэтому в целом у населения срабатывают, конечно, защитные стратегии, в которые с трудом вписываются разговоры про инновации. Понятно, что человеку, которому больше 60 лет, планы развития страны на 2020 год не так уж интересны. К этой инерционной группе примыкают еще занятые на рутинной работе люди: в их жизни все повторяется. Для них принципиально важно, чтобы не поменялся распорядок и чтобы не было хуже. Собственно, две эти категории населения составляют социальную базу поддержки Путина, который и пришел с лозунгом "Чтобы не было хуже".
Между тем ресурсы для инновационных практик и, следовательно, для отклика на призыв Медведева к модернизации остаются, но здесь очень многое зависит от конкретного региона. Например, 65 процентов жителей Калужской области считают, что у них внедряются передовые технологии, тогда как в Орловской области таких оптимистов всего 21 процент. На деле эта колоссальная разница легко объяснима: там, где возникают новые образцы (современные предприятия и технологии) и реальный доступ к современным практикам (тот же широкополосный интернет), проявляется и больше оптимизма по отношению к модернизации. Помимо Калужской области подобными "центрами кипучести" сегодня стали Челябинская, Томская, Белгородская области, Башкирия, Хабаровский край. А вот Московскую, Саратовскую, Ивановскую, Рязанскую области пока поздравить не с чем.
Но на пути к модернизации стоит вечный российский барьер — коррупция. По сути, большинство населения вкладывает очень специфический смысл в это понятие. Для них коррупция — это не столько взятки или откаты сами по себе, как кажется на поверхностный взгляд, а скорее несправедливость в денежных отношениях, то, что называется "поборы", за которыми стоят алчность и жадность. То есть люди готовы в принципе платить деньги, но разумные суммы и за понятные услуги. "Гаишники", например, часто принуждают платить против желания, то есть вымогают. Такого рода несправедливость вызывает эмоциональную реакцию — возмущение,— и ее надо как-то называть. В современном русском языке для этого используется слово "коррупция". Из-за засилья несправедливости в обществе проистекает, между прочим, дефицит объединяющих идей и нарастающее социальное отчуждение. Без "правил общежития" деньги не могут быть всеобщим эквивалентом при обмене товарами и услугами: такая аморальная экономика разобщает людей. В ней каждый чувствует себя одиноким атомом, окруженным тотальной коррупцией. И особенно в кризисные времена.
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Песчаная Россия
Борис Дубин, руководитель социально-политических исследований Левада-Центра
В 2007-м и первой половине 2008 года у населения укреплялись такие положительные чувства, как надежда, уверенность в завтрашнем дне. Итог этого года в том, что они очень сильно упали. Надежда заметно ослабела, впереди оказались такие чувства, как усталость, безразличие, растерянность и страх. Во многом та же растерянность связана с неопределенностью экономической ситуации, тем более что свыше 60 процентов населения уже почувствовали воздействие кризиса на жизнь своей семьи. Еще одна причина для страхов — это террористические угрозы, неверие в то, что милиция может защитить общество. 48 процентов россиян считают, что правоохранительные органы совершенно не готовы бороться с террористической опасностью.
Между тем возможность массовых протестов сегодня даже ниже, чем в докризисный период. Люди оцепенели; сработала старая российская практика: если все плохо, нужно рассыпаться поодиночке и слиться с местностью. Такие настроения никогда не покидали наше общество, но пока ситуация была более или менее благоприятной, наиболее ресурсообеспеченные, образованные части населения в какой-то степени отпали от комплекса подопечных, начали рассчитывать на свои силы и даже добились некоторого успеха. Сейчас они тоже затаились, и ? россиян признают, что не могут контролировать ход своей жизни. И конечно, как всегда в период экономической нестабильности, растут ксенофобские настроения: общество пытается обвинить кого-то внешнего в тяжелом положении страны — будь то приезжие из Средней Азии или США. На сегодняшний день более половины населения поддерживают идею "Россия для русских".
Настораживает и то, что за последний год усилилась тенденция к атомизации общества, плотность социальных связей — на критическом уровне. Даже в 1990 году, например, каждый третий россиянин ходил в кино либо раз в неделю, либо несколько раз в месяц; вообще не посещало кинотеатров только 27 процентов людей. Сегодня таких — 79 процентов, а хотя бы раз в месяц сходило в кино только 5 процентов населения. И это происходит со всеми социальными сетями, за исключением разве что телевидения, которое ежедневно смотрят 86 процентов россиян. Телевизор оказывается главной спайкой, однако он — великий упроститель и сложного, динамичного, солидарного общества не может ни создать, ни укрепить.
Можно сказать, что Россия сегодня — это пыле- или пескообразный социум. Слитность россиян — это слитность пылинок. Собственно, у населения нет ничего позитивно объединяющего, кроме самых общих символов: победа в войне, самобытность России, а также все, что подчеркивает противостояние страны остальному миру. Это не выражение активной, заинтересованной солидарности, а скорее акт защиты от непонятной ситуации, от сомнений в силах своего правительства, неуверенности в завтрашнем дне для себя и страны. В этом смысле высокие рейтинги доверия к двум первым лицам страны — вовсе не показатель их поддержки. Песок не может никого поддерживать, на нем нельзя ничего строить. Для большинства населения Медведев и Путин — это те фигуры, которым передоверили право на любую инициативу, по тем или иным мотивам отказав в этом праве самим себе. Люди выступают как пассивные выжидатели или как зависимые просители. Кроме того, нынешняя конструкция власти привычна для россиян, и, поддерживая первых лиц, население одобряет конструкцию как таковую, а не конкретные действия руководства. Кстати, характерно, что разделение оценок внутри самого тандема тоже очень традиционно. Россияне по-прежнему считают, что власть принадлежит Путину, и с его именем ассоциируются все положительные изменения в стране, причем в этом году даже больше, чем в предыдущем. Зато вот ответственность за рост цен, снижение уровня жизни, по мысли населения, лежит на Медведеве. Царь, как всегда, не виноват.
В итоге наверху у нас власть без ответственности и эффективности, а внизу — одобрение без участия и доверия. Эта тенденция намечалась на протяжении всех 2000-х годов, но ярко проявилась именно сейчас. Вопрос в том, как преодолеть эти ножницы.