Возвращаться лучше, чем уезжать, а дом всегда лучше гостей.
Чувство родины. Выражение "умом Россию не понять" я понимаю как рекомендацию: не нужно, не все знания одинаково полезны для жизни. Чувства — материя более безопасная. Их ведь можно интерпретировать и так и эдак, по настроению. Так вот, острее всего почувствовать нашу жизнь мне доводилось непосредственно в момент пересечения границы. Очнуться и осознать, что ты снова на родине, очень помогают угрюмые лица представителей погранично-визовой службы. Они ведь неспроста такие, не оттого, что сами по себе пограничники сплошь люди мрачные и обозленные. Нет. Это они со смыслом хмурятся, для нашего же блага. Их лица посылают нам важный сигнал: сгруппировался, сосредоточился, здесь тебе не там!
Впрочем, эмоции, которые вызывает переход из того мира в этот, всегда разные — смотря откуда возвращаться. Если, например, из Турции, то лично у меня вид железобетонных лиц пограничников вызывает облегчение: вот и закончились все эти вымогательства чаевых, призывы "ай, купи-купи!". Возвращение из Европы — это, разумеется, совсем другой коленкор. Помню, как однажды возвращался из Милана. Приятный весенний вечер, до отлета достаточно времени. Я вышел подышать. Остановился недалеко от входа в терминал. Вокруг ни души. Через какое-то время подошел итальянец. Мы случайно встретились взглядами. Я свой сразу отдернул, а он, наоборот, приветливо поздоровался. Я поздоровался в ответ, тут же завязался разговор, на английском. Уровень владения языком у меня и Винченцо оказался примерно одинаковый. Мы не то чтобы болтали. Но вполне себе беседовали. Он оказался работником аэропорта, возвращался со смены домой, вышел дожидаться автобуса. Пожаловался, что очень устает на работе, рассказал, что снимает квартиру поближе к аэропорту в пригороде, а свою миланскую сдает.
— Дом хочу купить, — сказал Винченцо.
— Дом — это здорово, — откликнулся я. — У меня соседи очень шумные.
— А мне повезло, наверху старушка живет.
Пусть на несколько минут, но мы стали приятелями. В этом было непередаваемое ощущение уюта. В чужой стране, за пару часов до отлета, разговариваешь о том о сем со случайным человеком — и тебе уютно, как дома на диване.
Попрощавшись с Винченцо, отправился на пункт таможенного досмотра. Уюта как не бывало. Соотечественники страстно переругивались из-за очереди: кто-то кому-то не уступил, кто-то влез вперед, кто-то слишком долго копошился.
— Здравствуй, Родина.
Точка отсчета. Ни с чем сторонним я свою жизнь не сравниваю. Смысл? Лучше она от этого не становится. Предпочитаю сравнивать собственные замыслы с их воплощением. На Новый год за семейным праздничным столом отчитываюсь: что собирался сделать, что сумел. Мне хочется, чтобы мой сын понял, как важно ставить перед собой конкретные, осязаемые задачи — а не довольствоваться большой хрустальной мечтой. Сам-то я в своей жизни долго раскачивался: мечтал, как начну писать книги, какими они будут... Теперь жалею об упущенном времени. Словом, сравнивать свою жизнь с чьей-то, мечтать о лучшей — пустое. Правильнее, что называется, брать и делать. Или, как говаривали в боксерской секции: "Подходи и бей".
Наука возвращения. По мне, уезжать стоит ради возвращения. Я по складу своему — не турист. То есть я не умею радоваться местам. Заводить с ними романы и романчики. Ах, Париж, ах, Прага, ах, и я здесь был! Вообще если говорить собственно о туризме, то этот глобальный конвейер по перемещению человеческих особей в режиме "посмотрите-налево-посмотрите-направо", на мой взгляд, не подразумевает реального контакта с местом — это как танго в резиновых перчатках. Помню, в Лувре я даже не стал заходить в зал с Джокондой, запруженный до отказа: чтобы ее рассмотреть, нужно было либо подпрыгивать, либо поработать локтями, протискиваясь сквозь плотный человеческий улей. А ведь открытка с лицом этой женщины провисела над моим письменным столом все мое детство.
В возвращении для меня намного больше смысла, чем в самом путешествии. Возвращение — это припоминание, которое всегда — творчество. Раскладываешь по полочкам все, что нахватал. Как чавкали булкой лебеди в Женевском озере. Как японец попросил сфотографировать его, а сам боялся за свой дорогой фотоаппарат — и вышел на снимке с натянутой улыбкой.
Ну, а ради чего стоит оставаться дома — для меня этот вопрос не актуален. Быть дома всегда приятно. Просто немногие умеют правильно готовить это блюдо. А хороший день дома — это же пальчики оближешь.
Возвращаясь, нужно быть готовым к тому, что ничего не изменилось: те же менты, та же слякоть, те же пробки. Тот же пьяный сосед крутит тот же косноязычный шансон. Подсознательно всегда ожидаешь хоть каких-то перемен. Выходя же из дома, я стараюсь приготовиться к встрече с яркими людьми. Они часто маскируются под обычных сереньких прохожих — не мудрено и пропустить.
Впечатления года. Две трагедии: "Невский экспресс" и пожар в Перми — и все то, что вытворяли в уходящем году менты-отморозки. Это ведомство, кажется, разложилось окончательно.
В рассказах очевидцев о катастрофе экспресса больше всего поразили две детали. Первая: до прихода спасателей сами пассажиры и проводники предпринимали вполне грамотные усилия по спасению раненых. Мы, конечно, народ мрачный и замкнутый, но в экстренных ситуациях знаем, что делать. Вторая: были те, кто после схода вагонов с рельсов остался допивать в вагоне-ресторане. Не хотел бы, чтобы жизнь сводила меня с людьми настолько хладнокровными.
Пермская трагедия еще раз напомнила, как все устроено в нашей стране. Чиновничий класс нужен нам для того, чтобы мы его сытно кормили — как кормил клуб "Хромая лошадь" всех тех, кто должен был контролировать меры пожарной безопасности. История "Хромой лошади", истории с ментами-стрелками и ментами-насильниками лично меня укрепили во мнении: российское чиновничество вкупе с милицией превратилось для российских граждан в смертельную опасность. В буквальном смысле.