Не очень понятно, должен ли журнал ориентироваться на исправного подписчика, читающего все номера подряд, или же адресоваться к разовому читателю, для которого данный конкретный номер должен быть самодостаточен. Если рассматривать подшивку как некое смысловое единство, тогда провал в чеченской теме представляет собой явное упущение — в особенности на фоне предыдущего номера, исполненного текстов про внушающего великие надежды генерала-миротворца: "Вот приедет Лебедь, Лебедь нас рассудит". Рассудил Лебедь или не рассудил, но за отчетный период данного номера он подписал политическое соглашение с Масхадовым, представляющим практическую материализацию излитых в предыдущем номере экстатических надежд. Замена напрашивающегося текста на эту тему обширными текстами из жизни курдов и боснийских сербов не представляется эквивалентной. Читатель рискует задаться вопросом: "Что ему (т. е. им) Гекуба?".
Что до обильно представленной в номере сербской Гекубы, то сербы успели смертельно надоесть читателю за предшествующие годы балканской свалки — почти как чеченцы. Различие же между ними то, что сербские дела и юннатские песни сегодня, слава Богу, мало влияют на российский быт, тогда как чеченские влияют — и весьма. Приятнее, чтобы обоих сюжетов не было и оба малоцивилизованных народа пребывали бы в счастливой для них самих безвестности, но коли уже так не сложилось, то писать надо все-таки про чеченцев.
Материал про курдов вроде бы и актуален в связи с американскими бомбежками Ирака, и поучителен самой драматической историей народа, и к тому же привязан к чеченской теме нефтяной аналогией: в Чечне нефть, в Курдистане нефть — и от нее все качества. Но как раз последняя привязка чрезмерно грешит экономическим материализмом. Нефть имеется также и в Азербайджане, а равно в Татарстане — при существенно других военных и политических последствиях. С другой стороны, во времена ген. Ермолова про нефть никто и слыхом не слыхал, а между тем народное устройство чеченцев и тогда сильно отличалось от устройства сопредельных горских народов — примерно так же, как и теперь. Абсолютизация роли полезных ископаемых в жизни народов на первый взгляд сообщает бессмысленной хронике человекоубийства твердую научную основу, но, к сожалению, лишь на первый взгляд.
Проблемами человекоубийства и его предотвращения заняты не только преданный неуместному забвению ген. Лебедь, но и судейские г. Москвы, озабоченные тем, что дача правдивых и откровенных показаний по большинству дел, выходящих за пределы убогой бытовухи, требует отчаянного мужества, отнюдь не являемого ни смелой прессой, ни высокопоставленными чиновниками — тем более трудно требовать того от лишенного какой бы то ни было защиты рядового обывателя. Ситуация, когда участие в отправлении правосудия оказывается сопряженным со смертельным риском, ставит гражданина перед дилеммой, обладающей большим воспитательным значением: либо лжесвидетельствовать, либо оставить себя один на один с бандитской расправой при полном безразличии государства, которому, казалось бы, проблема искоренения бандитизма не должна быть уж вовсе безразлична. В конце концов до властей стало отчасти доходить, что паралич практической полицейской работы, отраженный в афоризме "когда Вас убьют, тогда и жалуйтесь", быстро приводит к параличу всей системы судопроизводства, после чего перед обществом открывается два пути: либо торжество состязательного процесса, где речистость адвокатов и запуганность свидетелей делают осуждение бандита даже теоретически невозможным, либо полевая юстиция, прекрасно обходящаяся и без свидетельских показаний.
Реакция оказалась типичной для нашего времени — взять образец с клеймом made in USA и пересадить его на русскую почву. При всей похвальности рвения российские правоохранители не учли небольших различий между РФ и США. Американская программа обращена практически лишь на раскаявшихся мафиози, закладывающих своих подельников в обмен на отказ от преследования. Можно спорить об этической и практической ценности полученных таким способом показаний, но очевидно, что у нас число кающихся мафиози заведомо на несколько порядков меньше, чем число мирных граждан, случайно оказавшихся в роли свидетеля по делу человека, обладающего (или являющегося) "крышей". Явись в Америке такое число угрожаемых свидетелей, хваленое ФБР выглядело бы не менее убого, чем МВД ген. Куликова. Механизмы переезда свидетеля на новое место жительства, созданные в стране с традиционно высокой мобильностью населения и образом жизни, унифицированным с южных гор до северных морей, — куда ни плюнь, все та же одноэтажная Америка — предполагается применить к стране, где до сей поры действует прописочное крепостное право, а разрыв между образом и уровнем жизни различных регионов столь велик, что переезд из одного города в другой оказывается не легче эмиграции на чужбину. И — last but not the least — систему, разработанную там, где сотрудничество полицейского с преступным миром считается скандалом, переносят в страну, где инфильтрованность правоохранительных органов уголовниками есть бытовое явление. Готовность вверить свою жизнь системе, принципиально не способной хранить служебные секреты, может явить лишь отважный смельчак — но такой смельчак в силу своей безумной храбрости, вероятно, и так даст правдивые показания, так что незачем и огород городить. Доселе казалось, что рекламный слоган "Настоящая Америка!" завлекает лишь подростков, приобщающихся к курению низкокачественных сигарет. Теперь ясно, что он оказывает электрическое действие и на вполне зрелых правоохранителей.
Видимо, движимые страстным антиамериканизмом, которого порой так не хватает нашим судейским, авторы статьи про российский бюджет на 1997 год полагают, что расположенный в Вашингтоне МВФ в силу прирожденного американского самодурства предписывает России, словно какой-то африканской стране, иметь низкий уровень инфляции и бюджетного дефицита. Логика текста (продиктованная, очевидно, искренним личным отвращением к вроде бы отменяемому лившицеву налоговому указу) все же грешит известными изъянами. Сама униженность и оскорбленность от сравнения РФ со странами черного континента отчасти напоминает повесть "Николай Николаевич", герой которой, имевший обыкновение, запираясь по утрам в коммунальной уборной, заливисто смеяться, на вопрос бдительного оперуполномоченного о причинах подозрительного смеха отвечал: "А смеюсь я, товарищ уполномоченный, оттого, что я, человек, царь природы, вынужден по утрам срать, ровно орангутан какой". Недоумение от экономической статьи дополнительно усугубляется тем, что, если героя повести роднило с орангутаном действие этически нейтральное, то РФ сближает со странами Африки скорее похвальное стремление сводить доходы с расходами. Правда авторы статьи отмечают, что это стремление приводит к прямо безобразным последствиям, но если налоговая мораль страны равна не нулю, но сильно отрицательной величине, а социалистические наклонности, напротив, отличаются крайним размахом, то, возможно, дело как раз в этом, а не в тщетной попытке финансово исправить упорно тяготеющий к социалистическому выбору морально-политический облик россиян и африканцев. Вероятно, экономические обозреватели хотели сказать, что при таком уровне экономической культуры мы все равно помрем, так зачем же корячиться перед смертью и к тому же по указке МВФ, коли все равно исход один. Если экономический обозреватель при исполнении должностных обязанностей начинает изъясняться языком Экклезиаста, что-то неладно то ли в экономике, то ли в обозревателе, то ли в обоих разом. Впрочем, после лившицевой песни песней оно и неудивительно.
Максим СОКОЛОВ