Фабричные древности

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Специализированные фальсификаторы

Ко времени возникновения спроса на антиквариат мировая индустрия его фальсификации уже имела долгую, хотя и не очень славную историю. Знатоки-искусствоведы, к примеру, с сарказмом вспоминали о том, как во Франции, а вслед за тем по всей Европе вошла в моду мебель работы придворного мастера короля Людовика XIV — Андре-Шарля Буля. Но дело в том, что при жизни Буль не был ни широко известен, ни сколько-нибудь популярен даже среди состоятельных французов. А все его небольшое производство работало исключительно на нужды королевского двора.

И вдруг, когда на мебель его работы возник обостренный спрос, практически в каждой парижской солидной семье появились какие-либо предметы мебели, чаще всего комоды, вышедшие из мастерской Буля. Мастер, конечно, прожил долгую жизнь — без малого 90 лет. Но для того чтобы сделать такое количество комодов, ему потребовалось бы прожить как минимум в десять раз дольше. Но самое главное заключалось в том, что подделки были видны не то что невооруженным глазом, но даже почти с закрытыми глазами. Дело в том, что Буль никогда не украшал свою мебель изображениями людей или животных. А 99% новодельных булевских комодов были расписаны разнообразными фигурками. Небольшое расследование, проведенное искусствоведами, показало, что с 1880-х годов в Париже работала фабрика, производившая мебель "под Буля". Затем комоды вывозились в Британию, где дружественные фабрике парижские антиквары якобы покупали старинную мебель у ничего не смыслящих в красивых вещах англичан.

Не менее забавная история приключилась с остро модными эмалями XV века, за обладание которыми бились в конце XIX века многие видные коллекционеры. На этих эмалях с большим искусством были изображены древнеримские предметы, которые стали широко известны после раскопок городов, погребенных под пеплом и лавой Везувия. В ходе азартной охоты за эмалями коллекционеры как-то подзабыли о том, что о существовании подобных предметов старины до археологических находок в Помпеях и Геркулануме даже знатоки Древнего Рима ничего не знали. И попасть на эмали в XV веке они никоим образом не могли.

Очень часто подделывали и старинный французский фарфор. Среди богатых покупателей большим спросом пользовались, например, севрские фарфоровые вазы эпохи Людовика XV. Но мало кто из покупателей обращал внимание на то, что в батальных сценах, нередко украшавших вазы, солдаты изображались с ружьями, изобретенными полтора века спустя после предполагаемого времени изготовления вазы. А уж разобраться в сложной системе маркировки севрского фарфора (на каждый предмет ставила свои клейма не только фабрика, но и все художники, участвовавшие в его росписи) не могли не только покупатели, но и производители подделок. Так что год изготовления вазы нередко не совпадал с годами жизни художника, и знатоки распознавали подделки с одного взгляда. Но это не смущало их производителей, а зачастую и покупателей, которые не желали признавать, что были обмануты. А признав, хотели как можно скорее и без лишнего шума сбыть фальшивый раритет другому профану.

В результате индустрия фальшивок росла и развивалась, а у многих городов и стран появилась узкая специализация в производстве фальсифицированных предметов старины. Так, например, Венгрия славилась подделками старинного японского фарфора, а вот голландцы занимались продажей фальшивого китайского фарфора эпохи расцвета его производства в XVII-XVIII веках. Причем нидерландские мастера пошли куда дальше венгров: они не только придавали своим фальшивкам максимальное сходство с оригиналами, но для их изготовления даже основали фабрику в Китае.

Не отставали от других изготовителей подделок и итальянцы. В Венеции специализировались на фальсификации старинных предметов с инкрустациями из слоновой кости и серебра. А Неаполь стал европейской столицей фабрикации поддельных античных камей. Вот только вырезанные из камня "древние" камеи выглядели очень свежо и потому требовали дополнительной обработки по способу, изобретенному неаполитанскими умельцами: они заставляли глотать камею индюка — на выходе из его желудочно-кишечного тракта произведение искусства выглядело вполне древним.

Подобную же "дерьмовую" технологию применяли и в германском Кельне, откуда по миру расходилось бесчисленное количество псевдостаринных стеклянных предметов. Чтобы придать стеклу соответствующий вид и желтоватый оттенок, стеклянные кубки зарывали в навоз. А присутствующую в отделке некоторых предметов слоновую кость желтили табаком или корнем солодки.

Словом, подделывали все, на что только появлялся спрос, и подделывали массово. Однако среди множества грубых и довольно примитивных фальшивок время от времени появлялись вещи, подделанные настолько искусно, что распознать их не могли даже самые видные знатоки вопроса. Одна из наиболее известных историй подобного рода произошла в Музее севрского фарфора. Его хранитель, знаток с 70-летним стажем Д. Риокре, приобрел для музея блюдо, которое он считал изготовленным в 1624 году, в то время как на самом деле его сделали двумя столетиями позднее.

Не меньше скандальных историй происходило и в России, которая в деле изготовления фальшивок вовсе не плелась в хвосте у Европы, но даже смогла догнать и перегнать некоторые самые насыщенные производствами подделок страны.

Неуловимые поддельщики

Подделывать античные древности в России начали вскоре после того, как в ее состав вошли земли по берегам Черного моря, где греки когда-то основывали свои города-колонии. Первые находки сделали солдаты и офицеры российской армии, штурмовавшие турецкую крепость Очаков и завоевывавшие Крым. Рассказывали, что нижние чины находили древние монеты чуть ли не в степи неподалеку от древней Ольвии и на развалинах Херсонеса и отдавали их своим офицерам буквально за понюшку табака.

Со временем интерес к древностям в России развился настолько широко, что раскопки на местах греческих поселений стали вестись повсеместно, а любой помещик, на чьих землях находились хоть какие-то развалины или могильники, перерывал их с усердием крота. В ответ правительство запретило самовольные раскопки. Но, как писал вице-президент Одесского общества истории и древностей, известный отечественный археолог и коллекционер Александр Львович Бертье-Делагард в 1896 году, все это создало великолепную почву для злоупотреблений и распространения фальшивок:

"Прежде раскопки кладоискателей, счастливчиков производились с толком, найденное выбиралось все до тла, осторожно, с известным и немалым уменьем, почти ничто не пропадало, в этом была прямая выгода раскопщика. Делалось все это открыто, а стало быть, была возможность доискаться, кто, что, где и когда нашел, даже при каких условиях, и обманывать во всем этом не было нужды... Конечно, далеко не всегда следили за всеми обстоятельствами находок, не обходилось и без надувательств в этом смысле, но еще раз повторю, была возможность добраться до правды, в особенности после продажи вещи, когда скрывать что-либо или лгать почти никому и никогда не представлялось выгодным. Совсем иное дело теперь. Раскопка идет истинно хищническая, как ни попало и что ни попало, большею частью ночью, хватают что попадется под руку, невольно бьют и разбрасывают остатки; вывозят вещи как можно дальше, особенно за границу, непременно приписывают им самое невозможное происхождение и не только во время продажи, но и никогда ни в чем не сознаются, так как опасность законного преследования всегда остается".

Как только установление происхождения древностей превратилось в трудноразрешимую задачу, начались массовое производство и сбыт фальшивок, по большей части сделанных грубо и потому легко распознаваемых. На изготовлении поддельных греческих монет из дешевых сплавов специализировались мастерские в Ростове-на-Дону и Керчи. Однако, как отмечал Бертье-Делагард, встречались и подделки, выполненные на очень высоком уровне:

"Нам особенно интересны только наши монеты, т. е. монеты греческих колоний прибрежий Черного моря, особенно находившихся в пределах России. Подделкою этих монет за границею, к счастью, занимались слабо, а у нас это дело было в ходу только одно время, лет 10-15 тому назад, в Керчи. Тогда довольно значительное число любителей, собиравших наши монеты и плативших хорошие деньги, вызвало деятельность также любителя, подделывавшего особенно усердно и искусно серебряные автономные монеты городов боспорского царства, преимущественно Пантикапеи. Эти подделки, вернее сказать, подражания чеканились часто на древнем серебре и вырезывались так художественно и хорошо, что надо иметь весьма большую опытность для признания их поддельности. Никаких нелепых выдумок артист не допускал, все было просто, верно и строго выдержано, и только некоторая сухость резца выдает осторожность современной руки".

По большей же части, конечно, качество липовых древностей оставалось невысоким. Бертье-Делагард, например, рассказывал о коллекции одного из молодых коллекционеров:

"Я заметил, что уже и по первому взгляду вижу кое-что поддельное, и, между прочим, указал на большую чернолаковую амфору с черными рельефными фигурами. Владелец отвечал большими любезностями, но и безусловным отрицанием моего определения, так как ваза ему подарена хорошим знакомым, помещиком, тем, который ее сам и нашел на своей земле. До сих пор не могу забыть изумления молодого любителя, когда я, попросив спирту и тряпку, совершенно легко и просто стал стирать с вазы и ее фигур лак, оказавшийся простой масляной краской; а между тем в совершенной подлинности такой вполне патентованной и гарантированной посуды, казалось, уже не могло быть ни малейшего сомнения. Я не стал говорить о нелепости рельефных фигур, невозможности их стиля или уродливости рисунка, все это не всеми одинаково понимается, но проба лака спиртом убедительна для каждого, и сделать ее всегда и всем очень легко; я думаю, излишне прибавлять, что подлинный черный лак не только спирта, но и решительно никаких кислот и щелочей не боится и ни от чего не стирается. Такие подделки, как указанная, довольно часты".

Однако к концу XIX века на юге России появились подделки, которые вызывали у такого маститого знатока не только удивление, но и возмущение:

"В последние годы поддельные вещи стали появляться в большом изобилии, преимущественно очень ценные, причем они заметно и быстро улучшаются в качестве и увеличиваются в количестве. Надувают на тысячи и десятки тысяч рублей — и вовсе не одних доморощенных любителей, перенеся свою деятельность за границу, с успехом обрабатывают крупных тамошних ученых и еще более крупные учреждения. Все это становится в высокой степени опасным, а потому и должно употребить всяческие способы для прекращения такого производства".

Но при этом сам Бертье-Делагард признавал, что наказать производителей фальшивок весьма затруднительно:

"Попробовав сделать кое-что в этом направлении в практической жизни, я тут же увидел, что одному и даже нескольким частным лицам это совершенно не под стать; сюда необходимо привлечь все археологические силы и, если возможно, внести в это дело меры правительственные и полицейские, ныне совершенно здесь не прилагающиеся. Грошовый обман продавца на рынке или в магазине, даже только предполагаемый, без затруднения будет преследоваться всякими судебно-полицейскими властями, а я знаю несколько примеров самых крупных и наглых обманов продавцов древностей, где потерпевшие совершенно отказывались от какого бы то ни было преследования, потому что в помощь им никто не хотел прийти, а всякие формальности делали преследование почти невозможным. Вещи подделываемые, даже подделанные и продаваемые, никто не может задержать, надо, чтобы прежде ими кого-либо надули, и тогда только потерпевший, и только он один, получает право жаловаться. Весьма часто обманутый даже этого и не знает, а узнав, всегда бросает все, лишь бы не пускаться в бесконечную процедуру, для которой у него нет никакого оружия, так как все продажи делаются не на площадях, а дома, без свидетелей или с помощью совершенно не находимых и неизвестных третьих лиц".

Именно благодаря безнаказанности стало возможным появление группы изготовителей фальшивой антики, сумевших продать свои произведения в собрания виднейших коллекционеров, более того, в Лувр и в собрания членов царской семьи.

Зафабриковавшиеся фабриканты

Как свидетельствовал известный коллекционер древностей — профессор Новороссийского университета Эрнст Романович фон Штерн, в коллекциях антики, собранных в России до конца 1870-х годов, золотых подделок практически не встречалось. Но с началом следующего десятилетия их становилось все больше. Первые образцы, как удалось установить тогда, изготавливались в Ростове-на-Дону и Новочеркасске известными своим профессионализмом мастерами золотых дел Маршандом и Зильберштейном. Правда, все они очень легко выявлялись, поскольку мастера делали фальшивки, ориентируясь не на древнегреческие образцы, а потакая вкусам публики и подражая работам французских ювелиров XIX века.

Однако их успех разбудил интерес к золоту у мелких фальсификаторов из Очакова — братьев Гохманов. Профессор фон Штерн замечал, что братьев подтолкнуло к изготовлению подделок их потрясающе удобное для подобного ремесла место жительства. В 30 верстах от Очакова вовсю шли раскопки древнегреческого города Ольвия, о богатстве которого еще во времена его расцвета слагались легенды. Так что создать новую легенду о нахождении там той или иной ценной вещи не составляло труда.

Как писал следователь Е. Колтовский, начинали братья с мелочей — посуды и стекла:

"Жители Очакова братья Лейба и Шапсель Гохманы, живя вблизи Очаковских раскопок и видя очень часто, какие большие иногда деньги платят любители древностей за разные, по их мнению, пустяки, додумались до того, что гораздо легче делать археологические редкости, чем находить их. Они мало изучали историю, но хорошо изучили вкусы и потребности археологов, которые часто приезжали в Очаков, ездили на раскопки в окрестности и приобретали там разные вещи... Сначала они осторожно подмешивали свои самодельные находки к настоящим древним вещам, найденным в разных местах по берегам Черного моря. На первых порах они изготовляли на своей фабрике только черепки и осколки от разных древних ваз, но скоро перешли к целым урнам и другим сосудам из очаковской глины. Изделия братьев Гохманов нравились многим археологам, любителям, которые находили их действительно древними. Фабриканты радовались, и их предприятие пошло в ход и начало развиваться".

Следующим этапом развития бизнеса стало изготовление древностей из мрамора и бронзы с древнегреческими надписями. Правда, ни сами братья, ни их помощники языка древних эллинов не знали, так что надписи получались бессмысленными — профессионалы сразу же распознавали подделку. Но любители брали мраморные плиты и различные бронзовые предметы с охотой и платили за них приличные деньги. Ведь в подобном бизнесе главным было не качество продукции, а правильная обработка покупателя.

"Лейба Гохман,— писал Колтовский,— больше занимался изучением спроса и изобретением с каким-то ученым сотрудником археологических находок, а брат его Шапсель в большинстве случаев вел переписку с учеными людьми и с разными учреждениями. Обыкновенно он сначала писал своим клиентам предварительные, так сказать, подготовительные письма, которые должны были возбуждать у них археологический зуд. Такие письма иногда он заканчивал следующей фразой: "Вы будете обладать такой редкостью, какой никто иметь не будет"".

Гохманы сами не занимались подделкой золотых вещей, а заказывали их опытным ювелирам, как правило в Одессе. Но вот свои операции они проводили с подлинно ювелирной точностью. Так, в 1895 году они продали свои подделки за огромные для того времени деньги — 3 тыс. руб.— коллекционеру Фришену, разыграв настоящий спектакль с помощью нанятых крестьян.

"Братья Гохманы,— свидетельствовал Колтовский,— являлись в контору г. Фришена с вещами только два или три раза, и при этом их привозили туда всегда мужики. Первые серии состояли из настоящих и нескольких мелких фальшивых предметов. Постепенно число фальсификаций увеличивалось и предметы становились крупнее и ценнее. Наконец в 1895 г. летом братья Гохманы, приохотившие г. Фришена уже в известной степени к покупке древностей, решились на coup d`etat. В контору г. Фришена приехали два мужика из Парутино с известием, что ими открыта богатая могила, "стены которой все блестят золотом". В этой могиле ими будто бы найдены, между прочим, большая золотая корона и короткий меч с богато украшенной золотой рукояткой; как на короне, так и на рукоятке меча надписи. Мужики просили купить у них эти предметы, иначе они должны будут уступить их евреям. Рассмотрев эти вещи, г. Фришен решился на довольно крупный расход и заплатил за них мужикам более 3000 руб. Вслед за этим его племянник приехал в Одессу, рассказал г. фон Штерну все подробности этой покупки, спросил его, должен ли он эти вещи представить в Императорскую Археологическую Комиссию, и просил его приехать в Николаев осмотреть его коллекцию. Оказалось, что во всей этой коллекции, стоившей более 7000 руб., настоящих предметов древности было всего на десятую часть этой суммы — все остальные предметы, а в том числе и пресловутая золотая корона, были ловкие подделки. Корона эта в общем сработана превосходно: вставлены настоящие древние камни и куски античного стекла, золоту придан темно-красный отлив античного золота, и в виду этого по первому впечатлению возможно было принять эту корону за первоклассный предмет древнего искусства".

Еще одну корону Гохманы смогли в 1896 году продать в Лувр. И эта история принесла им всемирную славу. В Одессе изготовили корону, владельцем которой Гохманы объявили скифского царя Сайтаферна, который время от времени брал дань с Ольвии. Первоначально братья собирались сбыть изделие в Императорский музей в Вене. Приглашенные дирекцией музея ученые подтвердили ценность и подлинность короны. Но у австрийцев не нашлось запрошенных Гохманами 100 тыс. руб. Однако в Вене Шапсель Гохман отыскал посредников, взявшихся продать корону в Лувр. При этом Шапсель взял на себя работу по разогреву интереса французской профессуры. По отработанной методике он писал письма членам Французской академии, обещая уникальную вещь Франции, и только Франции. Но у Лувра также не нашлось запрошенной огромной суммы. Согласие на выделение денег из казны должна была дать палата депутатов, но только после подтверждения подлинности вещи французскими учеными.

Однако посредники знали свое дело — ученые единогласно подтвердили подлинность тиары Сайтаферна, а венские газеты, видимо подкупленные посредниками-антикварами, подняли страшный шум из-за того, что шедевр купят какие-то французы, а не австрийцы, и требовали от правительства немедленно отыскать средства для выкупа короны. Подобного натиска на национальное достоинство французы не выдержали, и группа меценатов выделила требуемые продавцами короны 200 тыс. франков, что тогда равнялось 100 тыс. руб. Правда, немалую часть — 114 тыс. франков — взяли себе посредники, но и оставшиеся 86 тыс. позволяли Гохманам чувствовать себя королями. Однако после этого они продолжали торговать поддельной антикой.

Следующую корону они решили продать своему давнему покупателю помещику Ивану Касьяновичу Суручану, жившему в Кишеневе.

"И. К. Суручан,— писал следователь Колтовский,— хорошо знал условия нахождения разных древностей на местах раскопок, так как сам на свои собственные, кажется, даже средства произвел раскопки нескольких курганов в Крыму и в Бессарабии и ездил на раскопки в другие места, напр., в Египет, откуда он, между прочим, привез в свой музей великолепный экземпляр мумии. Поэтому обмануть г. Суручана какой-нибудь простой подделкой древней вещи было трудно. Гохманы все это хорошо знали и вели свои дела с ним очень ловко и осторожно".

Скорее всего, Суручан не питал никаких иллюзий относительно Гохманов. Однако поскольку они, как правило, продавали ему смесь подлинных вещей с фальшивками, стал их постоянным покупателем. Существовали свидетельства того, что опознанные фальшивки он затем не без выгоды для себя сбывал менее квалифицированным коллекционерам. То же самое произошло с проданной ему Гохманами короной. В итоге взаимовыгодное сотрудничество партнеров продолжалось больше десяти лет. Но Гохманы, пересмотрев в одностороннем порядке условия сотрудничества, стали сбывать постоянному покупателю одни подделки.

"Однажды г. Суручан,— вспоминал следователь,— купил у Гохманов золотую статуэтку Купидона, едущего верхом на Центавре, будто бы найденную при раскопках древней Ольвии. Заплатил он им порядочные деньги, а впоследствии статуэтка эта оказалась таким же фабрикатом, как и многие другие произведения Гохманов. Но Суручан простил им и эту их проделку. Такое к ним отношение в глазах Гохманов имело значение того, что их статуэтка имела успех, и они решили выпустить из своей фабрики другую золотую статуэтку в виде Летящей Виктории. Виктория эта тоже попала в музей Суручана за 350 руб. и снова оказалась мифологической выдумкой братьев Гохманов. Тогда уже у Суручана лопнуло терпение, и он решил наказать не в меру зафабриковавшихся фабрикантов: заявил полиции об их проделках, и началось дело".

Процесс 1897 года оказался весьма громким, и в ходе дачи показаний, как описывал Колтовский, братья сознались во множестве подделок, включая и корону Сайтаферна. Но в Лувре не хотели верить очевидному и забрасывали русских ученых письмами и телеграммами, умоляя подтвердить подлинность короны. Самое замечательное заключалось в том, что экспертизу предлагалось провести заочно, по фотографиям, поэтому русские знатоки древностей отказались от предложенной им чести удостоверить подлинность подделки. Лишь после долгого сопротивления дирекция Лувра признала, что стала жертвой аферы, но сохранила хорошую мину при плохой игре: корону Сайтаферна как выдающееся произведение ювелирных мастеров перенесли в зал современного искусства.

А вот о мере наказания, назначенного судом братьям Гохманам, следователь Колтовский в своих воспоминаниях скромно умолчал. По всей видимости, людей, располагающих такой наличностью, отечественная Фемида и в те времена карала без излишнего рвения. По свидетельствам одесских историков, братья уже в начале XX века возобновили свою деятельность. Их новые подделки оказывались в коллекциях членов царской семьи и в лучших отечественных и зарубежных музеях.

Возможно, их продают и перепродают и ныне. И тем, кто невзначай купил античные древности от Гохманов, остается утешать себя тем, что они приобрели вещи с богатой и яркой историей и уж точно столетней давности. Если, конечно, кто-нибудь не начал подделывать и их.