Что делает город естественным организмом, а не просто суммой архитектурных шедевров? Ответ: нормальная средняя застройка, живая соединительная ткань города. В последнее время судьба этой соединительной ткани в Санкт-Петербурге вызывает серьезные опасения. Город уже потерял целый ряд добротных зданий и может безвозвратно утратить Фрунзенский универмаг. Обозреватель "Ъ-Дома" АЛЕКСЕЙ ЛЕПОРК считает, что охранять следует не только отдельные дома, но и городскую среду. И советского в этой среде тоже немало.
Петербургу в XX веке повезло. Городов XIX века осталось в Европе совсем немного. А в Северной столице слитность застройки вызывала и вызывает восторг. Ряды старых зданий, улицы, кварталы, целые районы, возникшие в исторически краткие промежутки времени. Где еще такое можно увидеть? Из больших европейских городов разве что в Вене. Во Флоренции, Венеции, Сиене XIX века не сыскать — их застройка сформировалась значительно раньше. А у нас его-то как раз много. И большой город есть, и XX века в центре практически не видно, словно бы попадаешь в прошлое, в XIX столетие. Даже развитой фантазии не требуется, чтобы представить себе ту среду, в которой вырастала русская литература, где писались главные русские романы. Она осталась прежней. В Англии такое можно наблюдать только в маленьких городах, в Лондоне же город Диккенса можно отыскать только по кусочкам.
Одной из главных трагедий немецких городов стало то, что после войны их восстанавливали поспешно, денег не хватало, потому только главные шедевры берегли и восстановили. А рядовую застройку, даже не полностью разрушенную, снесли. Потому, к примеру, и от Мюнхена, и от Кельна, и от Гамбурга (не говоря уже о практически исчезнувшем довоенном Берлине) остается впечатление некоей суммы памятников, между которыми какой-то странный, не связанный с ними город.
То же самое случилось и с подавляющим большинством порушенных войной советских городов. Новгород из наиболее печальных примеров. Детинец есть, главные церкви есть, а между ними советский новострой. Та же ситуация в Смоленске, уж не говоря о белорусских городах. Потому, к примеру, во Пскове так радуешься целым уцелевшим кварталам. На этом фоне Львов всегда казался каким-то совершенно особым городом — он как будто замер в 1920 году. У нас в разных районах до сих пор можно испытывать схожие ощущения применительно к самым разным периодам истории.
Уместная монументальность
По большому счету лучшими в советской архитектуре середины XX века были две черты. Первое — это то, что город строили старорежимно. То есть в соответствии с ренессансным представлением об идеальном городе, ставшим особенно актуальным во второй половине XIX века. Все проистекало от центра — от него шли главные магистрали, на них нанизывались площади и так далее. Формировавшееся гражданское общество требовало мест для прогулок, проявления общественных чувств, намерений и устремлений горожан. Советское время также нуждалось в больших пространствах для коллективного демонстрирования партийной воли. И их создавали. Но при этом к центру отнеслись крайне деликатно. Уже в 1920-е начали работать над площадью у Смольного, после войны сделали Сенную. Убрали неорусский стиль, оставив для живописности только Спас на Крови, а остальное сохранили.
Обводный канал опоясывает весь старый центр, как бы подчеркивая: то, что внутри, трогать не стоит. За Обводным все шире, мощнее, внушительнее. Московский стал главным проспектом нового города. Монументальность застройки буквально нарастает к Дворцу Советов. А на самой границе между старым Московским и новым, главным, проспектом города построили универмаг "Фрунзенский" (1934-1938). Стилистически он также стоит на переломе — от конструктивистских поисков 1920-х к классическим нормам поздних 1930─1940-х. Ясный, умный объем, не превышающий масштаб старой части города, — практически одной величины с расположенным на другой стороне проспекта доходным домом конца XIX века. Умеренно динамичное скругление со стороны Обводного и сдержанная строгость фасадов. Спаренные полуколонны на всю высоту фасада со стороны воды, мерная четкость. Руководитель стройки архитектор Евгений Катонин явно смотрел на немецкое посольство Петера Беренса на Исаакиевской и от него отталкивался, отсюда униформа ровности колонн, погашенный ритм фасада и одновременно монументальность, выделенная масса как таковая. Отличное здание для важного городского перекрестка. Акцент поставлен — здесь въезд в центр, но чрезмерного внимания не привлекает.
Подчинение среде
Второе, не менее важное достижение сталинской архитектуры — это стилистика. Это счастье для города, что классицизм был выбран главным стилем времени. Он стал идеально адекватным ответом на нужды Петербурга в "ленинградское время". При этом на Московском допускался гигантизм, а в центре поступали очень сдержанно. Чем больше проходит времени, тем больше удивляешься такту и вкусу советских архитекторов 1930─1950-х: важнейшее не просто не было утрачено, но, более того, приумножено. Отличный пример — послевоенная реконструкция площади Искусств (Евгений Катонин совместно с Николаем Барановым и Валерианом Кирхоглани). Филармонию расчистили от позднейших доделок. Фасады домов по Михайловской, выходящие на Невский, вернули к тому состоянию, каким оно было при Росси. В случае с гостиницей "Европейской" это особенно бросается в глаза. Стереть все наносы эклектики не смогли, но хоть кусок по Невскому отутюжили. Перед Инженерным продлили аллею до Манежной площади. Такие примеры внимания к структуре старого города можно продолжать.
Доделки, вкрапления нового были исключительно тактичными. Вряд ли кто заметит, что внутренние корпуса бывшего "Кабинета", примыкающего на Фонтанке к Аничкову дворцу, сделаны в середине 30-х годов прошлого века (архитектор Александр Гегелло), — выглядят как Кваренги. Бывший Куйбышевский райсовет (1947 год, архитекторы Игорь Фомин и Борис Журавлев), конечно, очень пафосен, но на углу Невского и Фонтанки этот масштаб идеально работает. Лишь детали и цвет выдают его позднее происхождение, внешне же вполне 1830-е. В школе на углу Вознесенского и канала Грибоедова (восстановлена в 1946─1947 годах, архитектор Модест Шепилевский) вообще только старики да знатоки-краеведы увидят произведение сталинской эпохи. В некоторых же западных путеводителях ее выдают за подлинный классицизм. Дома на Мойке по обеим сторонам от Мариинского дворца — блестящая стилизация под 1840-е, а ведь это Валентин Матвеев, конец 1940-х.
Это все большие примеры, значительные. Есть масса и менее крупных. Школа #190 на Фонтанке (дом 22, архитектор Николай Всеволожский, также конец 1940-х) — вписывается в набережную первой половины XIX века абсолютно безукоризненно, все детали одна к одной. Только если очень вглядываться, увидишь, что окна чуть другие. Пройдитесь по Литейному проспекту и порассматривайте внимательно фасады домов, сколько там послевоенных построек, особенно между Артиллерийским переулком и улицей Некрасова. На них не обращаешь внимания, воспринимая ровный строй зданий как единое целое. Таких примеров очень много. Но удастся ли их сохранить?
High-tech на въезде в старый город
В последние месяцы много говорят о возможности сноса "Фрунзенского" для строительства на этом месте гигантского офисного центра, спроектированного Норманом Фостером. Но нужен ли здесь, на въезде в старый город, high-tech — громада стекла и металла? Катонин, создавая здание, столь уместное на границе старого — имперского и нового — советского мыслил городом, а Фостер и заказчики проявляют подростковую индивидуальность, и эту старую слитность пытаются взорвать. "Фрунзенский" хорош тем, что не разбивает цельности среды. Зачем же здесь наносить удар? Это может создать опаснейший прецедент, и тогда нашему старорежимному городу не поздоровится. Ведь при нынешнем недостатке земли в центре такие поздние здания, выполняющие роль городской соединительной ткани, — первые кандидаты на слом. Первым был ДК Первой пятилетки, за ним последовал стадион имени Кирова. Потом без всяких объяснений исчез ДК имени Капранова на Московском (1930─1931, архитектор Михаил Рейзман, хороший памятник нашего конструктивизма). Тогда же снесли бывшей заводской корпус на Обводном рядом с Балтийским вокзалом (конец 1950-х, архитектор Георгий Вайтенс). Была малозаметная классика с пилястрами, добротный фасад по набережной, теперь пустырь и в глубине дешевые столбы "Ленты". На Литейном так рьяно взялись за изничтожение советского здания рядом с домом Мурузи, что и памятник дал крен. А поверить в то, что здание было так плохо, что его надо было выкорчевывать, сложно. И на этом вряд ли остановятся.
Советскую архитектуру охраняют слабо, да, впрочем, и досоветскую не лучше. В самое последнее время в центре на смену уплотнению пришел снос домов. На углу Невского и площади Восстания снесли полквартала, два гигантских дома конца XIX века и еще один более ранний. Обещают, что внешне сделают "точную копию". В самом начале Вознесенского проспекта тоже обрушили один дом эпохи эклектики и ничего не обещают. То же самое начали делать на углу улицы Чайковского и Литейного проспекта, но тут неожиданно вмешалась администрация, и стены сохранили. Можно сказать: ну и что, ведь восстановят же. Но не верится, что копия будет так же хороша, как оригинал. Совсем не верится. Посмотрите на новое здание Внешторгбанка на Большой Морской. Кто же поверит, что это улучшенный стеклом первого этажа XIX век. Да никто. Если так пойдет дальше, то лет через десять мы будем жить в другом городе: достопримечательности останутся, но атмосфера и цельность городской среды исчезнут. Чтобы этого не произошло, надо бережнее относиться к исправно работающему прошлому, даже недавнему. Не надо лучшего, если есть много хорошего. В этом смысле "Фрунзенский" просто грех сносить — хорошее здание.