Фонтанирующий премьерами Театр имени Ленсовета представил публике новый спектакль режиссера Андрея Прикотенко, приуроченный к грядущему 150-летию Антона Чехова. АНДРЕЙ ПРОНИН не предполагал, что чеховские водевили могут показаться такими печальными.
Зрителя встречает изящная декорация (сотворчество режиссера и главного художника театра Марии Брянцевой), выполненная со множеством бытовых подробностей. Антикварный шкафчик, венское кресло, множество стульчиков и табуреточек, сочные приметы сельской усадьбы: сушится репчатый лук в авоськах, повсюду притулились корзины и лохани. Есть даже бочки — одна из них экстравагантно стоит не перпендикулярно полу, а под наклоном. "Пизанская бочка", — воскликнет по ходу действия героиня, с удивлением воззрившись на это чудо. С Чеховым в новом спектакле господина Прикотенко наблюдается та же аномалия. Он режиссером, несомненно, поставлен — это именно Чехов, и он не падает, стоит. Но под некоторым углом к поверхности земли. Такое неожиданное положение классика, по-видимому, объясняется углом зрения режиссера, склонившего голову набок в невеселом раздумье.
Нет, сначала можно подумать, что создателей спектакля распирает от радости и озорства. И знаменитый водевиль "Предложение", и менее популярный "Юбилей" (бочки уносят, приносят солидный стол для директора банка-юбиляра) разыграны в фарсово-балаганном ключе. Тонкие чеховские шпильки превратились в жирные гэги. Незадачливый жених Ломов (Александр Новиков) страдает нервным тиком, больше похожим на пляску святого Витта. Невеста (Ульяна Фомичева) груба и развязна. Помещик Чубуков (Евгений Филатов), заговорив о сумасшедших, тут же для наглядности изображает умалишенного, а коснувшись вопроса о дамах легкого поведения, танцует канкан. Директор банка (Олег Андреев) многократно на разные голоса повторяет свою фамилию: Шипучин, Шипучин, Шипучин. Еще ему нравится слово "жбан": как только чеховский текст в очередной раз доходит до этого слова, пиши пропало — персонаж Андреева готов смаковать "жбан" бесконечно. Жена банкира Татьяна (Александра Камчатова) и назойливая просительница Мерчуткина (Галина Субботина) ведут себя моветонно: при первой возможности раздеваются до неглиже. Еще в спектакле звучит песня Петра Налича и отсебятина самого простодушного свойства: "Моя любовь — моя морковь", — Антон Павлович этого не писал.
Вроде бы следовало за такого "косого" Чехова вменить режиссеру в вину заигрывание с невзыскательной публикой и дурновкусие: схожим арсеналом вооружен легион халтурных антрепризных комедий. Но разница вскоре становится заметна. У господина Прикотенко балаган доведен до такой запредельной, критической точки, что зал в какой-то момент проглатывает смех, чувствуя подвох. Кроме того, в "Чеховъ. Водевиле" удивительная, виртуозная партитура пауз: раз за разом на сцене воцаряется звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем часов.
Загадочная и безжалостная субстанция времени была главной темой весьма содержательного спектакля "Лерка" по пьесам современного драматурга Василия Сигарева, не так давно поставленного Андреем Прикотенко на сцене "Балтийского дома" (см. "Ъ" от 2 февраля). Новая ленсоветовская постановка "Лерке" постоянно подмигивает — и структурой, и прямыми цитатами. Речь снова о скоротечном времени, безвозвратно уносящем человеческую жизнь. А еще об абсурде крадущего жизнь повседневного быта, о котором режиссер отказывается говорить иначе, чем средствами злого балагана. Невиннейшие, казалось, водевили обнаруживают сходство с мрачнейшими из пьес абсурдистов — Ионеско, Беккета, Мрожека, Гавела. Ловко и отчаянно комикующие артисты последовательно приводят своих персонажей к трагическому немому вопросу: разве это кривляние и есть жизнь обетованная? До жутковатого апогея лейттема доходит в третьей части спектакля, в которой разыгрывается юмореска "О вреде табака". Вчерашние жених и невеста выходят на сцену располневшими стариком и старухой с потухшими глазами и тоской о несбывшемся счастье.
Главной проблемой спектакля оказывается сквозной образ Ивана Васильевича Ломова, несколько искусственно протянутый господином Прикотенко через три чеховских произведения. С одной стороны, режиссер пытается отстранить этого героя от общего действия, сделав его протагонистом, тщетно рвущимся прочь из абсурдистского балагана. С другой — трудно избежать соблазна использовать выдающееся комическое дарование исполнителя роли Александра Новикова. Поэтому господин Новиков вынужден работать "на две ставки": помогать партнерам в качестве соучастника фарсовых реприз, а потом бежать доигрывать тему "пропала жизнь". До тех пор, пока режиссер Прикотенко не придумает, как преодолеть это раздвоение, концепция его спектакля будет проседать. А при таком наклоне еще и проседать не очень позволительно.