В Театре оперетты продюсерская фирма "Постмодерн-театр" представила бенефис примы-балерины Мариинского театра Ирмы Ниорадзе в сопровождении "звезд балета Северной столицы". Их совокупное северное сияние не ослепило ТАТЬЯНУ КУЗНЕЦОВУ.
Ирма Ниорадзе принадлежит к старшему поколению звезд Мариинского театра. Тактичнее, к дореформенному: начальство не занимает ее в амбициозных проектах последних сезонов — Форсайта--Доусона и Лакотта она не танцует. А танцевать хочется. И бедной балерине приходится самой заботиться о своем репертуаре.
Два года назад Москва увидела плод ее усилий: балет "Сапфиры", созданный грузинско-русским коллективом (либреттист Гоча Чхаидзе, хореографы Георгий Алексидзе и Егор Дружинин, композитор Дато Евгенидзе, художник Александр Васильев) в честь русского грузина Георгия Баланчивадзе, известного миру под именем Джорджа Баланчина. Его роль в балете исполнял народный артист СССР Михаил Лавровский. По сюжету (основанному на биографическом факте) герой заходил в ювелирный салон и, вдохновившись камнями и хозяйкой, сочинял балет "Драгоценности". Вернее, его четвертую, так и не поставленную реальным Баланчиным часть — "Сапфиры". Поэтому все на сцене было голубым и синим, а ответственный за "классику" балетмейстер Алексидзе с чувством собственной правоты заимствовал целые блоки фирменных баланчинских движений и мизансцен. Выглядело это довольно беспомощно (особенно комично — "биографическая" половина балета), и неудовлетворенные авторы, поколдовав над своим детищем, представили его под новым именем — "Игра драгоценностей" — как премьеру.
Смена названия, пожалуй, самое заметное изменение в спектакле. Из прочих следует отметить исчезновение чудовищных голограмм пролога, швырявших в зрителей имена спонсоров и исполинские глыбы "драгоценных камней". Авторы также попытались избавиться от "реализма", заретушировав роль Баланчина, — он лишился пантомимного монолога о грузинских корнях своего творчества и активного участия в "постановке" первого дуэта. Это решение, хоть и смягчило комизм сценической ситуации, окончательно ее запутало. Теперь уж совершенно непонятно, кто такой этот пожилой дядька с царственными жестами, так интимно уводящий героиню за кулисы, и к чему тут болтаются манекены с ручками свастикой и ножками циркулем (раньше-то нам популярно объясняли, что это светская чернь Нью-Йорка пришла отовариваться ювелиркой). Совсем загадочным выглядит явление человека в костюме, укладывающегося на пол посреди салона и приникающего ухом к полу. Прежде-то можно было догадаться, что это молодой Баланчин вслушивается в зов родной земли, который побуждает его станцевать классическую вариацию с грузинским орнаментом в виде рук орлом и проходок на пальцах. Теперь ясно одно: кроме этого выхода с фирменными шпагатными ножницами-жете, мариинскому премьеру Илье Кузнецову в "Игре драгоценностей" танцевать нечего.
Героиня Ирмы Ниорадзе, напротив, почти не уходит со сцены, представая в разных ипостасях — от ювелирши до балетной примы в пачке с сапфирами. Лучше всего ей удалась роль музы-ученицы в голубом комбинезоне с тряпочкой на бедрах — в этом кротком чистеньком адажио трогательно проявилось ее трепетное отношение к балетному ремеслу. На темповую часть балета и его бравурный финал у балерины не хватило то ли сил, то ли техники: засбоили ноги в неотчетливых releve, смазались ракурсы, запаниковали руки, забарахлили стопы.
Шансов поправить впечатление бенефициантка оставила себе немного: во втором отделении у нее было всего два номера из числа "шедевров". Выбор сцены "В комнате" из "Кармен" Ролана Пети по-человечески понятен: какой женщине не хочется почувствовать себя желанной и соблазнительной? Увы, полвека назад влюбленный француз поставил слишком интимный дуэт с учетом специфического шарма своей жены Зизи, которая ради получения этой роли подстриглась чуть не под ноль. Мальчишка-Кармен — пикантный, наглый, расчетливый, капризный, циничный, неотразимо распутный, непостижимый, — что может быть более несхожим с внутренним миром и внешними данными добродетельной грузинки? Госпожа Ниорадзе передергивала плечами так, что, казалось, трещали кости, с вымученной улыбкой и ужасом в распахнутых глазах проводила рукой по груди и ляжкам, бросалась головой к чреслам Хозе, будто сигала в ледяную воду с десятиметровой вышки. Справедливости ради можно сказать, что артист Кузнецов мало помогал своей партнерше: в его страсть не верилось и с бельэтажа, зато бросались в глаза плохо замазанные "швы" поддержек. Вечный "Умирающий лебедь" оказался самым убедительным созданием балерины. Лучше пачки я не видела: пышная, с натуральными "дышащими" перьями, она выгодно подчеркивала длину ног бенефициантки. Надрывные изломы рук госпожи Ниорадзе напоминали о пленительной додягилевской эпохе — тех неуловимых годах, когда молодой реформатор Фокин второпях придумывал для еще не великой Павловой номерок к благотворительному балу. Только зря балерина Ниорадзе временами порывалась изображать руками "девятый вал": "волны" выходили зигзагами, а за советской иллюстративностью тонул шарм декаданса. Впрочем, "умерла" она прекрасно: сдержанно сникла, избежав истерической последней судороги.