Твердо уверившись в том, что без троицы дело не строится, редакция Ъ в третий раз решила угостить читателей дежурным блюдом — разогретым в микроволновой печке ген. Лебедем. Известно, что длительное, и к тому же неоднократное воздействие токов высокой частоты на подогреваемые в печке кушанья приводит к чрезвычайному ухудшению вкуса — блюдо делается жестким, пересушенным и неугрызаемым. Конечно, тороватые хозяева так не делают, но ведь и редакция не совсем виновата: схарчившие Лебедя его прежние соратники по Кремлю столь усиленно пытаются разогреть вроде бы уже вполне съеденное и даже обглоданное кушанье, что прессе особенно некуда деваться.
Заметка о том, как новые чекисты, т. е. Черномырдин и Чубайс, побывали в гостях у старых чекистов, т. е. работников ФСБ, и там разоблачили заговор, замышлявшийся ген. Лебедем, наиболее съедобна, ибо жанр рассказов о чекистах издавна любим читателем. Незримо проникнув — благодаря творческому искусству обозревателя — в собрание рыцарей революции, читатель ощущает себя героем-разведчиком, что чрезвычайно возвышает его в собственных глазах. Антураж заметки хорош еще и своей амбивалентностью — вне зависимости от того, то ли чекисты открыли реальный заговор, то ли они сами решили составить заговор и облыжно осудить народного любимца, необходимый налет конспиративности держит читателя в неослабевающем напряжении.
Рассказы про Чечню без Лебедя, конечно, уже не вытягивают на Юлиана Семенова, но от того они не менее поучительны, ибо до боли напоминают рассказы про Приднестровье без того же Лебедя. С 1992 по 1995 годы читатели газет регулярно узнавали, что, как только славный генерал оставит 14-ю армию, так тут же взорвется Приднестровье, затем Молдавия, затем Румыния, затем Балканы — и далее полным ходом вплоть до третьей мировой. Затем выяснилось, что уже больше года армией командует другой генерал, а третьей мировой все нет как нет. Немедленное возобновление чеченской войны и слезы российских матерей, обещанные Лебедем в качестве неминуемого следствия его отставки, также пока откладываются: и русские, и чеченские политики — и голуби, и ястребы — философически размышляют о грядущих перспективах, если и поминая генерала, то лишь в глубоком плюсквамперфекте.
Мысленный диалог автора и читателя о судьбе ген. Лебедя начинает все более напоминать беседу Дона Гуана и Лепорелло о некоей черноглазой Инезе: "Муж у нее был негодяй суровый. Узнал я поздно... Бедная Инеза..." — "Что ж! Вслед за ней другие были". — "Верно!" — "А будем живы, будут и другие". Однако в тот момент, когда окончательно воспрянувший духом читатель готов воскликнуть: "Ну, развеселились мы! Недолго нас покойницы тревожат!", является блиц-анализ Степана Киселева, развивающий довольно свежую мысль о демонических наклонностях Чубайса, упорно домогающегося российской короны. Заметка представляет прежде всего лингвистический интерес, как попытка перевода Симеона Полоцкого ("Изложена бысть сия рукописная книга// Про похождения чудовского мниха.// Понеже бо он бысть убогий чернец// И возложил на ся царский венец,// Все царство великое России возмутил //И диадему царскую на плечах своих носил".) на бодрый язык прогрессивной новорусской журналистики.
Описание планов демонического политика особенно интересно читать синхронно с ответами знатных людей на вопрос: "Кто управляет страной?". Опрос, представляющий блиц-фотографию нынешнего положения дел, свидетельствует о полной аморфности нынешней политической ситуации, когда никто толком не понимает, что происходит, — тогда как блиц-анализ представляет собой описание выверенной до малейших деталей форсированной комбинации по взятию власти. Читатель, склонный к метафизическому подходу, может отдаться размышлениям о том, бывало ли когда-нибудь, чтобы на столь хаотическом материале кому-либо удавалось как по нотам разыграть многоходовой сценарий восхождения к власти. Менее интересующемуся метафизикой читателю может прийти в голову, что налицо совсем простодушный обмен любезностями: Чубайс рассказывает про лебедевскую маниакальную жажду власти, Лебедь устами своих приверженцев рассказывает про сходные наклонности Чубайса.
Возможно, для современного российского политического издания известная доля паранойи необходима, ибо таким образом обеспечивается необходимый плюрализм мнений, однако на иной взгляд куда привлекательнее смотрятся материалы, посвященные не столь захватывающей материи, а именно губернским выборам. Преодолевая соблазн написать материал о демонических наклонностях Руцкого, ставшего курским генерал-губернатором, авторы предпочли спокойно доказывать, что герой Афганистана и Белого дома, который теперь намерен явить собой гибрид Лужкова и Столыпина, в своих мичуринских начинаниях скорее всего быстро укатается на крутых горках и перейдет к традиционному образу жизни всех губернаторов, положение которых по нынешним временам еще хуже губернаторского. А именно, будет под сурдинку торговаться с Москвой о субсидиях и поблажках. Если описание верховных дел мало кого может вдохновить, то заметка про Руцкого вселяет в душу так необходимую ныне каплю оптимизма: "Чтоб русская держава спаслась от их затеи, повесить Станислава всем вожакам на шеи".
Не менее оптимистична и заметка о новостях в жизни НФС, выдержанная в духе "Оды Спорту" барона де Кубертена: "О Спорт! Ты — мир! О Спорт! Ты — благородство! О Спорт! Ты — справедливость!" etc. Главный герой современной "Оды Спорту", Борис Федоров, пройдя, подобно Руцкому, через тяжкие испытания, вновь вернулся на прежнее поприще и готов опять окормлять российских атлетов, о каковом окормлении, а равно своей борьбе с врагами он и рассказывает на спортивной страничке Ъ. Немалое восхищение вызывает мужественный поступок Владимира Васина, олимпионика 1972 года, изъявившего готовность занять в НФС кресло зиц-председателя Фунта, однако следует учесть, что Васин завоевал олимпийское золото, соревнуясь в прыжках в воду, а этот вид спорта, как никакой другой, воспитывает отчаянную решимость: головой — и в омут.
Главное, чтобы подобная решимость не обуревала читателей современных российских изданий, ибо при передозировке смелое разоблачение демонических замыслов правительства может вызвать у них разве что такое же в корне вредное желание.
МАКСИМ СОКОЛОВ