"А где же прокурор?"

"Власть" продолжает публиковать отзывы на статью Вадима Кобзева "Россия под следствием"^*. Свое мнение о проблемах российского следствия высказывает бывший генеральный прокурор России Валентин Степанков.

Проблемы следствия всегда волновали общество, и эти вопросы активно обсуждались, и в том числе в кругах специалистов по правоохранительной деятельности. Многие болячки, которые затронул Вадим Кобзев в своей статье, были свойственны следственным органам и при социалистическом строе.

В первую очередь это действительно кадровое и материальное обеспечение. В советское время зарплата следователя районной прокуратуры была 150 руб., прокурор получал 200 руб., и только в 1979 году стали доплачивать за классные чины в размере 30-60 руб. Но тогда, надо заметить, не было такого сильного социального расслоения в обществе. Зарплата хоть и не была высокой, но считалась достойной. Тем не менее тогда так же все сетовали на недостаток материального обеспечения, упирая на серьезные психологические нагрузки и ненормированный рабочий день.

Я не согласен с Кобзевым в том, что низкая зарплата — это основной повод к уходу из следствия. Тот, кто выбрал эту профессию осознанно, а не пришел в прокуратуру за корочкой, чтобы потом уйти в бизнес с хорошей анкетой, по-другому относится к производственным проблемам. Конечно, люди, подготовленные в органах прокуратуры, всегда ценились и считаются хорошими кадрами для любого предприятия и компании. Но в следствие обычно идут по призванию души, без этого вряд ли там долго проработаешь. Это достаточно тяжелая физическая и эмоциональная работа. Однако ощущение торжества справедливости, которое испытываешь при раскрытии преступления, стоит многого. В конце концов, врачи, учителя тоже не так много получают, как хотелось бы. А там нет такой текучки кадров.

Почему сейчас уходят следователи — вопрос не риторический. Хотелось бы, чтобы в этой дискуссии принял участие следователь, который проработал больше 20 лет, продолжает заниматься следственной работой и готов поделиться своим видением проблем. Если журналистам не удастся найти такого, то это трагедия для следственного аппарата. А Кобзев вызывает симпатию только тем, что, увидев проблемы, нашел в себе смелость сказать о них. Но сил бороться у него не нашлось.

Надо отметить, что следователи — это в общем-то штучный товар. Система предварительного следствия должна обладать функцией самовоспроизводства. Когда молодой следователь приходит в группу, работающую в каком-то направлении, он должен рядом с собой ощущать людей, имеющих опыт. Я начинал следователем районной прокуратуры Перми. Кроме меня там работали еще два следователя. У одного был стаж работы пять лет, у другого три года. И они со мной ежедневно занимались, начиная с правильности подшивки самого уголовного дела и заканчивая обсуждением вопросов назначения экспертизы. И такая система существовала в органах прокуратуры практически повсеместно. То есть при отсутствии серьезной текучести кадров люди могли быстро совершенствоваться.

К сожалению, эта система воспроизводства стала разрушаться в начале 1990-х годов, когда произошли известные политические, экономические, социальные потрясения и начался массовый отток кадров. Я помню, как мне, генпрокурору России, звонил прокурор Москвы Геннадий Пономарев и докладывал, что в некоторых московских районах из 12-15 следователей всего два-три человека имеют опыт работы от двух до трех лет, все остальные без опыта. В таком коллективе воспитать и вырастить следователя, который не гнался бы за показателями, а думал о качестве следствия, стало абсолютно невозможно. И, как я вижу из статьи Кобзева, сегодня молодежь уже в 26 лет становится "важняком" в субъекте, а тогда это было исключением. Считалось, что для этого необходимо приобрести не только профессиональный, но и жизненный опыт.

Например, все следователи прокуратуры были специалистами с высшим юридическим образованием. Кадры прокуратуры считались на голову выше и профессиональнее, чем следственный аппарат в органах внутренних дел. До конца 1970-х годов органы прокуратуры расследовали все дела, связанные с преступлениями несовершеннолетних. В этих делах требовался особый подход, психологическая и нравственная работа с несовершеннолетними преступниками или несовершеннолетними жертвами.

Однако существование разрозненного следственного аппарата в милиции, в прокуратуре, в органах КГБ создавало проблемы, дублирование, споры о подследственности. Поэтому когда в России начались демократические преобразования и первый съезд народных депутатов России сформировал Верховный совет, был разработан проект закона "О следственном комитете". Но он не был принят, потому что возобладала точка зрения, что, когда в стране происходят революционные преобразования, объединение следствия лишь приведет к дестабилизации, а в условиях роста преступности это не нужно.

К сожалению, сегодня мы стали свидетелями полушаговой попытки по созданию следственного комитета, которая не только не устранила противоречия в организации предварительного следствия, но и усугубила их.

Урезав процессуальные полномочия прокуроров в надзоре за следствием, мы придем к тому, что через пять-семь лет в органах прокуратуры будут специалисты, осуществляющие надзор за следствием без личного опыта расследования уголовных дел. И с каждым годом, возможно, будет происходить ухудшение этого надзора. И это уже не вина прокуратуры, а вина законодателей. Так что помимо проблемы формирования следственных кадров мы получим проблемы в профессиональной прокурорской подготовке, осуществляющей надзор за следствием. Эту опасность пока видят только профессионалы, оставшиеся внутри системы.

Мы ругаем следователей за то, что они склонны к обвинению, и называем это статистикой, но не задумываемся, что такая статистика привнесена людьми, руководством, это не выстраданное самой системой решение. Подобная статистика нужна только для того, чтобы была возможность облегченным путем показать эффективность своего управления. Но ведь следователя нельзя ругать за то, что у него существует определенный обвинительный уклон. Следователя и готовят к тому, чтобы он был способен активными наступательными действиями уличить преступника. Но раньше рядом с ним всегда находился прокурор, понимающий, что его обязанность не в раскрытии преступления, а в обеспечении законности при его раскрытии. Это разные вещи! Прокурор обеспечивал эту законность в выдаче санкций на арест, санкций на обыск. Давал обязательные указания следователю, передавал одно уголовное дело от одной группы к другой или в другой регион для более объективного или эффективного расследования. Ныне этих механизмов в арсенале прокурорского надзора нет. Сегодня рядом со следователем находится такой же следователь, только в другом чине и в другой должности — начальник следственного подразделения. Получается, что тот, кто породил эту статистическую отчетность, о которой говорит Кобзев, сам же ее обеспечивает. А где же прокурор? А прокурор сегодня лишен оперативного воздействия на обеспечение законности в ходе расследования.

В ответе Генеральной прокуратуры РФ на просьбу редакции прокомментировать проблемы следствия (см. N 49 от 14 декабря.— "Власть") сказано, что за полугодие прокурорами направлено 802 постановления для решения вопроса об отмене постановлений о прекращении дел и 2388 требований о возобновлении производства по приостановленным делам. Но не сказано, сколько таких требований удовлетворено в следственном комитете, который теперь может и не согласиться с требованиями прокурора.

Раньше прокуратуру упрекали за то, что она сама расследует уголовные дела и сама же направляет их в суд. В этом видели только отрицательную сторону. Я же выше хотел сказать о положительной стороне этого. В результате реформирования сегодня прокурорский надзор почти заменен контролем начальника-следователя над своим подчиненным, у которых одни цели и одни задачи. Вот в этом и есть серьезные просчеты, которые приводят к проблемам в следствии.

Кроме того, нельзя проблему предварительного следствия рассматривать в отрыве от судебной и правоохранительной систем. Ведь понятно, что это сообщающиеся сосуды. Нельзя проводить судебную реформу, подняв на большие высоты зарплаты, социальную защищенность судей и забыв о тех же следователях. Можно, конечно, вырастить независимого судью, но когда ему следователь принесет шитое белыми нитками дело, то это не приведет к справедливому приговору.

В 1992 году были законодательно утверждены принципы судебной реформы. Говорилось не только о том, что суд должен стать независимым, но и о том, что прокуратура должна стать полноценным органом уголовного преследования. Я считаю, что в последующие годы законодатели скорректировали эти принципы. Наделив суд правом дачи санкций на целый ряд следственных действий, дав ему право на арест и на продление срока содержания под стражей, они приравняли в этих процессуальных полномочиях суд к органам борьбы с преступностью, а не к органам правосудия. И судьям в результате приходится как-то оправдывать решения, которые их коллеги принимали еще в досудебный период.

Поэтому я сторонник того, что прокуратура должна быть полноценным органом предварительного следствия, но для этого ей надо вернуть право на санкционирование всех процессуальных методов борьбы с преступностью. А суду дать право судебного контроля над санкциями прокурора. Тогда судья, получив завершенное расследованием уголовное дело, не будет связан своими предыдущими решениями.

Вот пути, которые могли бы повлиять на сегодняшнее положение дел и на восстановление в самой системе следствия авторитета и уважения к следователям. Раньше любой оперативный работник знал, что следователь — главный на месте преступления и его поручения обязательны к выполнению. А сегодня это все нивелировано, и люди, отличающиеся только по цвету погон, могут сидеть вместе и думать, как смухлевать по какому-нибудь делу. А следственное сообщество размывается изнутри в силу отсутствия высоких профессионалов.

Когда борются только за конкретные показатели, ни о каком духе борьбы за справедливость говорить уже не приходится.