В Центральном Доме художника на Крымском валу с 8 по 12 ноября прошел первый Российский антикварный салон. Какова бы ни была критика в его адрес, сам факт его проведения является неопровержимым доказательством того, что в стране существует рынок художественных ценностей.
В 1913 году Столпянский, автор лучшего до сих пор исследования русского художественного рынка в XVIII веке, писал: "Если сегодня в России нельзя найти ни одного удовлетворительного места, торгующего антиквариатом, то что же можно сказать о прошлом!" Нам остается только перифразировать его: если в 1913 году знатоки были преисполнены горькой иронии по отношению к отечественному антиквариату, то что же можно сказать о сегодняшнем дне!
То, что российские коллекции создавались за границей, естественно и неудивительно. Но продавать их тоже предпочитали за границей — в первую очередь из-за отсутствия в России отлаженного рынка художественных ценностей. Так, коллекции Демидова и Базилевского были распроданы на Западе, и, чтобы приобрести что-нибудь из них, русским приходилось ехать в Париж. Россия была выключена из европейского рынка.
Всего дважды антикварный рынок России мог претендовать на некоторое, весьма относительное изобилие. Первый раз это произошло после реформы 1861 года, когда из разоренных и распродаваемых усадеб в Петербург хлынул поток ценностей. Именно в это время начал формировать свою уникальную коллекцию голландских мастеров Семенов-Тян-Шанский, но этот поток довольно быстро себя исчерпал. Тот же Семенов-Тян-Шанский уже в конце века большую часть картин покупал в Берлине, в Петербурге делая лишь разовые приобретения.
Второй раз отечественный антиквариат поражал невероятным богатством после октябрьского переворота. В 20-е годы, когда в Эрмитаже работали специальные комиссии, отбиравшие произведения для продажи за границей, на улицах за гроши можно было купить подлинные сокровища. Стихийное изобилие определялось всеобщей нищетой и узаконенным грабежом.
Вскоре советское государство наложило на антиквариат лапу, и торговля древностями, так же как и валютные операции, стала рассматриваться как его прерогатива. Образ частного коллекционера и торговца антиквариатом стал ассоциироваться с уголовным миром, и, что самое печальное, это имело под собой основания: советское законодательство поставило всех, кто профессионально был связан с антиквариатом — коллекционеров, торговцев и искусствоведов, перед необходимостью так или иначе его нарушать.
Поэтому одно из главных достоинств салона в том, что впервые за долгое время русский антикварный рынок внятно и публично заявил о своем существовании и о своей легальности. Можно сколько угодно упражняться в остроумии, делая невыгодные для Москвы сопоставления с Лондоном, Парижем, Берлином, Веной и Римом. Можно иронизировать над выставленными предметами, способами их подачи, атрибуции и ценами на них. Дело в том, что русский антикварный рынок сейчас таков, каким он представляется на Крымском валу, и констатация этого факта имеет огромное значение. В дальнейшем он может улучшаться (ухудшаться ему некуда), но так или иначе точкой отсчета должна быть именно эта выставка.
Ноздрев и Плюшкин в одном флаконе
В героическое время русского коллекционирования, в царствование Екатерины II, когда в Берлине, Париже и Лондоне покупались огромные собрания, пользующиеся европейской славой, распродажи в Петербурге были редки, их каталоги демонстрируют очень неприхотливый вкус отечественного покупателя. Первый магазин по продаже предметов искусства был открыт в Петербурге лишь в самом конце XVIII века заезжим итальянцем. В дальнейшем в России возникает все больше магазинов, торгующих произведениями искусства, но ни одного крупного торгового дома, хотя бы отдаленно напоминающего ставшие мифологическими Sotheby`s и Christie`s, так и не возникло. Русский антиквариат всегда тяготел к типу "curiosity shop" — лавке древностей, воспетой Диккенсом, где собраны старые предметы совершенно разного достоинства. Случайно там может оказаться и шедевр, но его появление объясняется не результатом спланированной профессиональной деятельности владельца, а лишь удачным стечением обстоятельств.
Антикварная торговля понималась широко и подразумевала торговлю стариной вообще. Это определялось, с одной стороны, вкусами и потребностями русского общества, а с другой стороны, их определяло. Типичный коллекционер редко собирает вообще западное искусство, или вообще графику, или вообще Восток. Его интересы гораздо уже: фламандский пейзаж школы Франкенталь или гравюры школы Фонтенбло. Отечественный же рынок был рассчитан на "любителя редкостей", с одинаковой пылкостью покупающего и фарфоровую табакерку, и японскую гравюру, и венецианскую ведуту. Такой вид собирательства определил тип знатока, ставший для России в некотором смысле идеалом. Он разбирается в мелких деталях лучше, чем патентованный специалист. И величайшим триумфом его деятельности станет находка треснувшей чашки редчайшего немецкого фарфора среди завалов продукции Кузнецова и ЛФЗ. Соответственно, подбирать какую-либо коллекцию уникальных и выверенных вещей определенного периода, как это делают все крупные фирмы на Западе, не имело смысла. Русскому потребителю должен был предлагаться стихийный развал, где он имел бы иллюзию возможности самостоятельно найти важнейший шедевр, вроде воспетого в повести Гоголя портрета.
Конечным итогом подобного собирательства становится интерьер в широком понимании. Он включает многое — не только мебель, люстры и ковры, но и бездну мелочей: чашки, блюдца, камеи, табакерки, миниатюры, кошельки, то есть все, что создает материальную ткань духовной культуры. Таково большинство отечественных коллекций, чье лицо определяется не произведениями, а вещами. В некотором смысле Плюшкин является образцом русского коллекционера, а Ноздрев — русского артдилера. В борьбе между Ноздревым-продавцом, пытающимся продать репродукцию по цене "Сикстинской мадонны", и Плюшкиным-покупателем, пытающимся купить "Сикстинскую мадонну" по цене репродукции, и родился отечественный антикварный рынок.
Вошь and go
То, что показал русскому зрителю салон на Крымском валу, можно принять за исходную данность отечественного антикварного рынка. Первое, что он с наглядной очевидностью демонстрирует, — это то, что золотые дни антикварных развалов и торжества неорганизованных случайностей ушли в прошлое. Теперь любой потребитель искусства, желает он этого или нет, должен иметь дело с цивилизованной системой антиквариата. Соответственно, в некотором зачаточном состоянии в салоне определена специализация отечественных антикварных фирм: хочешь купить икону, иди в "Купину", советский классицизм — в "Арт Академию", очень дорогие вещи для интерьера или драгоценности — в "Метрополь".
Ясно также и то, что времена, когда Айвазовский и Шишкин вывозились контрабандой за границу, прошли. Сегодня мы наблюдаем обратный процесс, так как только в России существует покупатель, желающий платить столь большие деньги за национальное достояние. Если там Айвазовский третьестепенный маринист, то у нас он самый известный художник — это так же естественно, как и то, что только в Америке американская живопись стоит астрономических денег. Удивляться ноздревским ценам на весьма скромные достижения отечественной живописи не нужно — вскоре, если удастся придти к некоему удовлетворительному решению проблем законодательства, на российский рынок обратно устремится поток русского искусства с Запада, мало востребованный тамошними коллекционерами. Это, скорее всего, не собьет цены, но придаст большее разнообразие и повысит качество выставляемых на продажу шедевров.
Поражает лишь одно — невероятно завышенные цены на западную живопись при ее очень низком качестве. Цена в пятьдесят тысяч долларов за посредственный итальянский пейзаж второй половины XVII века произносится столь же естественным тоном, каким Ноздрев выдавал дворняжек за грудастых. Такие цены возможны только на русском рынке и больше нигде, разве что где-нибудь в техасской глубинке. Изменение конъюнктуры возможно лишь при расширении русского рынка.
В ближайшее время специфика русского рынка вряд ли изменится. То, что сегодняшний салон дает возможность как-то обобщить этот процесс и вообще говорить о какой-то специфике, — великая заслуга отечественных антикварных фирм и устроителей этой выставки. Избавится ли он от своих недостатков, будут ли они прогрессировать или обратятся в свои достоинства, покажет время. Но тот факт, что он существует, сегодня очевиден.
АРКАДИЙ ИППОЛИТОВ
--------------------------------------------------------
ЭНТОНИ БРАУН, Christie`s International
Вот теперь так же еще триста лет
Все это производит очень хорошее впечатление, десять лет назад ни о чем подобном нельзя было и подумать. Но российский антикварный рынок находится в самом начале, ему предстоит развиваться. Многое теперь будет зависеть от законов. России предстоит понять, что не надо бояться либерализации экспортного законодательства. Если открыть рынок, вещи будут не столько уходить, сколько приходить, и тогда все станет нормальнее. Но для этого понимания нужно время, такие вещи быстро не происходят.