По знакомым адресам

...инспектируют Алексей Тарханов и Екатерина Истомина

Женевский часовой салон SIHH, хоть и расположен на окраине, уютен, как центр Женевы. Это выстроенный внутри огромного ангара городок в табакерке — с улицами, на которые выходят витрины часовых брендов, почище, чем в Столешниковом переулке. А если кто-то еще не укрепился у нас в Столешниках, тот прилагает все силы, чтобы туда попасть.

Когда-то выставка была выстроена в виде улицы роскоши, потом роскошь расплодилась, и вместо одной магистральной линии сделали несколько площадей. Теперь все так запутано, что, как в настоящем городе, здесь расставлены указатели с планом местности, а рядом с ними кричат в мобильные трубки растерявшиеся граждане, назначая встречи "напротив "Ланге"" или "на углу "Панераи" и "Одемара"".

К тому же на выставку пришли две новые марки — Greubel & Forsey и Richard Mille — в добавление к принятому в прошлом году Ralf Lauren Watch and Jewelry Co. Закрытый клуб стал чуть более открытым. Для Базеля с его тысячами участников это прошло бы незамеченным — в Женеве с ее 16 марками creme de la creme, стоявшими вместе целых десять лет,— это событие. Одни жалуются на нашествие молодежи, другие сожалеют о том, что новичков не стало больше. Хотя куда бы их в таком случае дели — салон не резиновый — и так уже пришлось потесниться. И если Ralf Lauren, любимому детищу группы Richemont, отвели прекрасное место на главной улице, то Гребель с Форсеем и Ришар Милль сели в бывших гардеробах и пресс-клубах. Конечно, эти гардеробы и пресс-клубы дивно декорированы и обстроены, как лофты на старых заводах.

Кипящий Ришар Милль постоянно на стенде, к нему стоят очереди желающих послушать его вдохновенные речи. Месье Милль изобрел свою марку и — даром что не часовщик по профессии — но поставил ее так хорошо, что дважды (невиданное дело для француза-нечасовщика) брал главные призы на Женевском часовом конкурсе. Его презентация — это ретроспектива непрерывного успеха, нам были показаны все его часы и подробно рассказана история знакомства с гонщиком Фелипе Массой. Ришар Милль полон оптимизма, потому что всюду востребован и всеми любим. Пусть и стенд пока совсем небольшой — вопрос времени, ведь Миллю стоит только начать.

Гребель и Форсей, напротив, прячутся в своих клетушках, как и подобает настоящим часовщикам. Сами Робер Гребель и Стивен Форсей на выделенную им крошечную жилплощадь не обижаются. Во-первых, они все-таки дебютанты салона, в спокойную величественную Женеву переехали из шумного демократичного Базеля. Их стенд на женевской выставке — это царский дворец, если вспомнить в какой подслеповатой каморке на задворках первого павильона BaselWorld ютились молодые часовые гении. Во-вторых, миниатюрное пространство отвечает и философии, и модельному ряду марки, 20% акций которой принадлежит сегодня Richemont Group — организатору SIHH.

Робер Гребель и Стивен Форсей — не сторонники поточного метода производства, они не выбрасывают десятки новых изделий ежегодно на прилавки. Серьезные ребята погружены в священные научно-технические исследования, и на одну свою модель могут потратить три года.

В 2010-м предмет гордости для них — это новая мануфактура в Ля-Шо-де-Фо. Производство Greubel & Forsey и раньше располагалось в этом достойном часовом городке, однако цеха находились в разных домах и на разных улицах. Часовщикам приходилось ходить с деталями корпусов и механизмов под мышкой в буквальном смысле через весь город. Минут пятнадцать на переход, а то и все двадцать. А теперь — все на своих местах, все наконец собрались под одной крышей.

Оба, что Greubel, что Forsey, надо сказать, исключение на Женевском салоне, где выставляются богатые и крупные игроки, целые финансовые группы. Но надо отдать им должное, они неплохо держатся. Ну а салон в их лице отдал дань новой тенденции — поднимать на щит независимых часовщиков, видя в них целебное лекарство против окостенения швейцарской часовой промышленности.

А если ты и не часовщик, так на то есть специальные бюро, которые разработают для тебя самые авангардные концепты, как это делает бюро Renaud & Papi, принадлежащее Audemars Piguet. Джулио Папи, глава бюро и знаменитый часовщик, кстати, сделал множество часов для того же Ришара Милля, да и для многих других. Господин Папи тоже был на выставке, и можно ли пропустить возможность встретиться со знаменитым конструктором. А его коллега, часовой конструктор Жан-Марк Видеррехт знаком нам по авангардному Opus 9, который он сделал для Harry Winston в 2009 году. На SIHH господин Видеррехт пришел по приглашению ювелирного дома Van Cleef & Arpels: Видеррехт делает механизмы для их чудесных поэтических усложнений, в частности для показанного в этом году "Моста влюбленных", о котором он нам с удовольствием рассказал.

Дальше по улице справа сидят английские денди и щеголи из Dunhill. Их стенд оформлен как старинный английский отель, откуда только что Уинстон Черчилль прогнал Оскара Уайльда. Dunhill привозят на выставку свои непромокаемые сумки, курительные принадлежности и ручки, которыми настоящие джентльмены привыкли подписывать долговые расписки. Ну и запонки, которые они, кстати, продают не в нагрузку к часам, как это повадились сейчас делать самые главные часовые бренды.

Напротив, британские сэры привозят сюда часы даже с некоторой неохотой — ну неудобно быть в Женеве без часов. Нате, пожалуйста, целых три линии приличных, действительно красивых часов — круглые, прямоугольные и круглые спортивные, которые можно надеть на охоту или, например, на неспешную велосипедную прогулку. Между прочим часы Dunhill укомплектованы механизмами Jaeger-LeCoultre.

Мы бы сказали "на скачки", но эта тема жестко узурпирована соседями напротив, где разместилась призовая "конюшня" Ральфа Лорена, знаменитого и опытного модника, но часового неофита. На его стенде, завешанном фотографиями видных жеребцов и очаровательных кобыл, застланном коврами и шкурами, показывают довольно скромные пока часовые результаты. Это совместный проект главы Richemont Иохана Руперта и Ральфа Лорена — два достойных господина объединились для того, чтобы создать новую марку часов. Подчиненные Руперту бренды, разумеется, взяли под козырек и выделили по разнарядке свои самые лучшие механизмы. Линии Ральфа Лорена Арсо, Classic и Sport укомплектованы шедеврами IWC, Jaeger-LeCoultre и Piaget. В прошлом году говорили, что это ненадолго и мистер Лорен скоро разработает свой собственный механизм, но в кризисный год об этом предпочли забыть, и глава марки Ги де Шатийон показал новые варианты уже пройденного. Основная новость — это изменение размеров корпусов, приспособление классики к дамской ручке (видимо, обнаружилось, что на модную марку клюет больше мисс, чем мистеров), а также соответствующее украшение корпусов драгоценными камнями. Украшение тоже производится в лучших ювелирных "конюшнях", подчеркнул мистер де Шатийон.

Далее по левую руку раскинулся стенд старинной женевской мануфактуры Baume & Mercier. Нам эта мануфактура ни в коей мере не чужая, не только потому, что мы ценим ее вкус и умеренность амбиций в смысле цен на готовые изделия, но и потому, что в истоках ее есть и русская кровь. Бом — он, конечно, Бом, коренной швейцарец и инженер, а вот Мерсье — никакой не Мерсье, а Поль Чередниченко, выходец из царской России, антрепренер дягилевского типа, придумавший многое для марки — в том числе новую систему маркетинга и позиционирования, и всего того, о чем в те годы рассуждали не в бизнес-школе "Сколково", а в парижском Maxim`s за ананасами с шампанским.

Мы любили прежнего главу Baume & Mercier, юркого, как ртуть, Мишеля Ньето, но на этом салоне его уже сменил новый человек, серьезный и основательный Алан Циммерман, поработавший до того на Cartier и на IWC. Впрочем, иных кадровых перемен пока вроде бы не ожидается, а значит, нам не грозит опасность потерять из виду замечательного бомовского дизайнера Александра Перальди, одетого по обыкновению в длинную юбку — знатока восточных единоборств и мастера боя на мечах. Путь самурая не уведет его из родной мануфактуры. Тем более что герр Циммерман, похоже, придумал совершенно верный ход. Он решил напомнить о том, что Baume & Mercier — долгожитель швейцарского часового небосвода, настоящая мануфактура с выдающимися достижениями. Нет, речь не идет пока о возвращении к собственным механизмам. Как комплектовались покупными калибрами ЕТА, так и будут комплектоваться, но Baume & Mercier обратили внимание на не менее, а может быть и на более важное для часов — легенду. Пораженный историей вверенного ему предприятия Алан Циммерман разыскал правнучку Поля Бома, и не только разыскал, но и уговорил почтенную даму Симон Годар завести страничку на фейсбуке, чтобы делиться с владельцами часов Baume & Mercier семейными преданиями и выслушивать их ответные признания в любви к марке.

Что же касается новинок года, коллекция проста: она состоит из самой успешной линии Baume & Mercier Classima — классической, как ясно из названия, но и местами вполне авангардной, особенно когда речь идет о серии ХХL. Такие модели были уже у Baume & Mercier в линии Riviera Hampton, а теперь дошла очередь до Classima. И этот ход оказался очень кстати на салоне, который в данные кризисные времена более всего был вдохновлен классикой.

Напротив Baume & Mercier горой стоит Montblanc. Марка, заложив все свои ручки за спину, выходит теперь навстречу с часами, сделанными на собственных фабриках в Ле Локле (часы чуть проще) и Виллере (сильно сложнее). Гордо выступавший некогда весь в перьях король пишущих инструментов теперь все больше сворачивает на часы и делает это с немецкой основательностью. В Montblanc чтят заветы великого военного теоретика Карла фон Клаузевица — "можно и на неприятельской земле защищать свою собственную страну". Часовое мастерство — чужая территория, но Montblanc на ней укрепился и не собирается сдавать плацдармы. Глава марки Лутц Бенге на подначки журналистов жестко отвечает: "Приходите через сто лет, увидите". Ясно, что на этом мафусаиловом рандеву господин Бенге надеется доказать, что большей и лучшей частью продукции Montblanc станут часы.

Montblanc, который в прошлом году представил сделанный на своей новой мануфактуре в Виллере Grand Tourbillon Heures Mysterieuses в золотом корпусе яйцевидной формы, сегодня усовершенствовал свое магическое яйцо. В нынешней коллекции SIHH это концепт часов-трансформеров. Раскрывающийся на наших глазах циферблат прячет шкалу хронометра, вот шкала раздвигается, и, как подводная лодка, наверх всплывает вечный календарь. Часы по имени Metamorphosis de Montblanc разработаны двумя молодыми часовщиками из проектного бюро, образованного Montblanc на базе славной мануфактуры Minerva, Джонни Жирардан и Франк Орни. Вокруг этого яйца с удивлением бродила публика, а Франк Орни с бородкой под нижней губой объяснял принципы действия своей адской машины.

Van Cleef & Arpels держат лавочку на углу, такую маленькую на первый взгляд, но уходящую вглубь, как магазин волшебника. Van Cleef & Arpels знамениты своими драгоценностями, целыми семействами многомиллионных украшений, которые при этом удивительно хорошо придуманы и очень персональны — несмотря на то что в ювелирном деле глобализм победил еще в XVIII веке, когда королей стало больше, чем ювелиров. На часовом салоне парижские ювелиры показывают часы, используя свою собственную блестящую идею "поэтических усложнений" (Poetic Complications).

В самом ее начале, когда циферблат в движении открывал картины четырех времен года, эта концепция казалась нам слишком элементарной, но с тех пор появились дрыгающие ножкой балеринки и машущие волшебными палочками феи — и даже целая семья, выходившая на циферблат под солнце парижского дня. На этот раз хит Van Cleef & Arpels — "Мост влюбленных", где Жан-Марк Видеррехт, знаменитый специалист по ретроградным стрелкам, устроил влюбленным (движущимся навстречу друг другу фигуркам из белого золота) затянутое рандеву. Мужчина, представляя минуты, должен был одиннадцать раз пройти свою часть пути, пока, наконец, девушка, как часовая стрелка, делала свой шаг. На последней минуте полудня или полуночи влюбленные встречались и, простояв секунду в нежном объятии, возвращались на свои стороны моста.

На углу напротив Van Cleef & Arpels расставил цветы Parmigiani. На самом стенде гостей особенно не ждали. Дело в том, что основные козырные сокровища таились в соседнем со стендом круглом выставочном зале, и любого, кто заглядывал именно на стенд марки, его служащие незамедлительно делегировали в музейный отсек. Козырные сокровища Parmigiani 2010 года — это экспонаты из фамильной коллекции семьи швейцарских фармацевтов Сандоз, которой принадлежит мануфактура. Автоматоны, модные в конце XVIII — начале XIX веков, часы с подвижными барельефами, часы, инсталлированные в крохотную подзорную трубу, в зеркало, в карманный нож, пистолет или во флакон для духов: итак, на авансцене 25 поистине бесценных предметов, отреставрированных мастерами Parmigiani на их же фабрике Vaucher в горной деревушке Флерье. Такой ход — развлекать публику хитроумной карнавальной часовой стариной — правильный, интересный ход, но отчасти и грустный. После посещения выставки Sandoz Collection любые современные турбийоны и репетиры выглядят солдатами разбитой армии. Какой бриллиантовый хронограф, будь он трижды от Bugatti (и вот единственной новинкой этого года Parmigiani стала круглая модель Atalante, сделанная в честь столетия французской компании болидов), сможет противостоять в сражении, например бесстрашной маленькой белой мыши, видевшей еще Суворова, сделанной из золота и украшенной жемчужинами? Сия сложная мышь приучена перед публикой и хвостом вертеть, и ловко двигать круглыми ушами. Рядом с ней, на подушке, как на кочке, восседает престарелый золотой принц — лягушка, автоматон, покрытый зеленым лаком и способный двигать лапками. Однако в Parmigiani все-таки настаивают на преемственности традиций, вот и новое хитроумное творение — монументальная часовая скульптура "Кот и мышь", сделанная часовщиками мануфактуры в честь семьи Сандоз и торжественно выставленная в витрине. Новоиспеченным "Коту и мыши", как нам показалось, и самим как-то неловко от соседства с раритетами. "Кот и мышь" догадываются, как далеко им до подлинного мышиного величия.

Слева от Parmigiani, как на бивуаке, расположились лихие авангардисты Roger Dubuis, по праву называющие себя высокоточными механиками. У Roger Dubuis, как у истинных авангардистов, в собственном хозяйстве наблюдается легкий художественный беспорядок. Вот, наконец, публике торжественно вынесли в тяжелейших коробках часы: большие, еще больше, еще наряднее, оранжевые, розовые — размером корпуса они уже почти сравнялись с телефоном Blackberry.

Часы Roger Dubuis заряжены некоторым детским испугом: а вдруг не заметят, вдруг пройдут мимо и не увидят меня, меня, меня, такого оригинального, такого заводного? Так больше стрелок, так больше кнопок, больше запихивайте в меня пружин, колес и тонких балансиров! В то же время в Roger Dubuis всегда подчеркивают: "Мы не просто дизайнеры, мы не простые рисовальщики. Мы здесь, в этих важных стенах, свои. Мы часовщики-конструкторы!" Однако классический часовой "гном", спустившийся с гор Юра, если бы довелось ему столкнуться лицом к лицу с воинственным, словно крестоносец Людовика IX, двойным турбийоном от Roger Dubuis, подумал бы, что мир сошел с ума, а коровы в Ле Брассю вместо молока цедят чистый абсент.

"Зачем вам два турбийона в одних-единственных часах?" — задали мы роковой вопрос новому президенту марки Матиасу Шулеру. "Второй турбийон стабилизирует первый турбийон!" — таков был ответ. Нам остается только догадываться: кто же стабилизирует второй турбийон, стремительно теряющий последнюю потенцию в стабилизации первого?

Часовые саксонцы из A. Lange & Sohne всегда приветливы, радушны, но немного подозрительны: "Все ли наши продукты понравились? А какие особенно? А всем ли ясно, как работает наша новинка? Точно? Нет, вы уверены, что вы все правильно поняли? Ах, вот, тут не 745 деталей! Тут все 746 деталей! И это крайне важно. Напишите, что мы, "Ланге и сыновья", еще со времен Фердинанда Адольфа Ланге, великого дрезденского механика, ни разу не сокращали количество деталей, даже если об этом нас просил отдел маркетинга! Никогда!" Представители отдела маркетинга при этой сцене густо, достойно, по-немецки краснеют.

Но саксонцы только с утра такие серьезные: во второй половине дня на задках их большого и просторного павильона, выстроенного столь же прочно и надежно, сколь и дворец Августа Сильного, варят и пьют пиво. Это настоящее немецкое пиво, за пол-литровую кружку которого можно легко отдать целый контейнер с белым шампанским Pommery, которым на SIHH потчуют ровно с 12.00. Пиво притекло из самого Дрездена, что на прекрасной речке Эльбе. О турбийонах уже все, кажется, забыли. Prost! Zum voll! У русских гостей пивной вечеринки спрашивают о Путине, да и как он там? Что-то давно его не видели в Дрездене. Значит, забыл. Обидно. Под конец вечеринки вновь сгущается черная турбийоновая туча: "Нет, про наши детали вы все же напишите! Не сокращаем их, нет, даже если сам отдел маркетинга..."

В A. Lange & Sohne, кстати, в этом году завелся новый господин президент, пришедший на смену любимцу всех журналисток Фабьену Кроне. Похоже, он примерил маску Зорро: интервью не дает, на широкой публике не появляется, пиво с трудовым народом не пьет.

Туманным ранним женевским утром в гламурных кулуарах у Piaget играет тягучий джаз чернокожий саксофонист. Рядом, грациозно пошатываясь, пританцовывают на длинных ногах модели, похожие на наряженных цапель. Из их модельных ушей льется поток белых бриллиантов. На их модельных пальцах мерцает черная шпинель, приехавшая из Мадагаскара. В глубокие декольте небольших модельных грудей торжественно спускается мелкий сапфировый дождь... "Наша новая коллекция посвящена джазу, веселым 1920-м годам",— бодро гудит цветной экран. Всем очень, отчаянно хочется спать, причем и саксофонисту, и моделям, и даже горящему от новых изделий экрану. Секрет в том, что вчера Piaget давали грандиозные ужин и вечеринку в городе и все мы с трудом разошлись в три утра.

Но команда Piaget выглядит так свежо, как будто они все вместе провели ночь в SPA La Prairie в женевском отеле La Reserve. А рыжий, словно одуванчик из Переделкино, Жан-Бернар Форо, директор ювелирного направления Piaget, вообще явился рано утром в черном бархатном пиджаке с атласными лацканами. Ему так и положено. Месье Форо, во-первых, значительная художественная величина, артистический директор. Во-вторых, он отвечает за бриллианты чистой воды. В-третьих, он обедает сегодня с нами. За обедом речь о свободе прессы в России. Оказывается, эта глупость всех до сих пор страшно волнует. Так и знайте — мы совершенно свободны, месье Форо, писать о ваших турбийонах, что нам вздумается. Нам разрешили.

За Piaget встает Vacheron Constantin, который не перестает удивлять гостей — причем удивлять своим прошлым, блестяще конвертированным в современность. "Вашроны" связаны, как семья, обожают вместе посидеть за столом, послушать русские песни, они не любят спешить и очень расслаблены на первый взгляд. У каждого, кто здесь работает, немного загадочный и довольный вид, как будто бы в кармане у него лежит карта с сокровищами. В сущности, такое сокровище — история. Когда у тебя 250 с лишним лет за спиной, все-таки легче понять, как именно ходит по кругу мода. В этом году все захотели классики, и "Вашрон с Константином", переглянувшись, достали две свои классические модели со сверхтонким механизмом — круглую и квадратную, продемонстрировав, что в классических часах с ними не посоревнуешься. Механизм размером со швейцарскую монетку в 20 сантимов. И это хорошее сравнение, потому что монеты в Швейцарии не менялись уже век, и в принципе в горстке сдачи вы можете получить 20 сантимов, которые еще Ленина видели. Точно так же ценность классических швейцарских механизмов не меняется с годами, они не подвержены инфляции — попробуйте, найдите на нынешнем рынке что-нибудь моднее этих простейших часов с двумя стрелками — замучаетесь искать. Спасибо часовщикам, которые пятьдесят лет назад подумали о нас.

Но чтобы не перелистывать одни и те же страницы, Vacheron Constantin сделали новую серию из своей художественной линии Metiers d`Art, и эта линия посвящена японскому лаку. Партнером выступила японская компания Zohiko, которая 250-летнему "Вашрону" в отцы годится, ей 300 лет в обед. Японские мастера сделали изумительно расписанные рамки-тондо, в которые поместили тонкие скелетированные швейцарские механизмы. Редкий случай, когда обрамление ничуть не хуже содержания.

Лучший стенд на салоне выстроили себе IWC — это верхняя палуба яхты: не современного чудовища из углеводородного пластика, а такой, на которой хоть сейчас можно идти на поиски капитана Гранта. Небольшую тревогу вызывает легкий наклон, но нам показалось, что это просто момент, когда штурвал переброшен и парусник режет волну, ложась на левый галс. Ветер встречный, кризис ревет, надо бороться — и IWC высвистывает наверх лучшую из своих коллекций, морские Portuguese. У мануфактуры из Шаффхаузена немало славных и знаменитых моделей, но с точки зрения полноты линии ничто не сравнится с Portuguese — крупными круглыми классическими часами, рожденными в 1939-м, существующими уже не первое десятилетие и становящимися с каждым годом все лучше и лучше. Это часы, которым действительно можно довериться в плавании, где до ближайшей гарантийной мастерской — тысячи морских миль. В серии есть и часы с ручным заводом, и автоматы, простые часы с тремя стрелками, турбийоны и вечные календари, спроектированные старым механиком Куртом Клаусом. Мы встретили Курта Клауса на палубе IWC и поздравили этого старого часового волка с новым успехом его любимой линии. А заодно и с успехом его капитана — гендиректора IWC Жоржа Керна, хозяйскому глазу которого поручена теперь и мануфактура Baume & Mercier, куда он прислал своего старпома господина Циммермана.

Одна из самых энергичных, изобретательных и мощных мануфактур Jaeger-LeCoultre, как всегда, обрушила на головы посетителей огромное количество новинок — одна другой интереснее. Говорят, новинок было бы и больше, но, оглядев все предложенное, командиры марки решили половину сохранить в секрете до следующей оказии. Считается, что человек может удержать в голове семь задач одновременно, восьмая вытеснит первую. Так и часовые журналисты, у которых голова еще меньше человеческой: им нельзя показывать слишком много и сразу.

Jaeger-LeCoultre правы. В сущности хватило бы одного Master Compressor Extreme Lab 2, чтобы заставить о себе говорить. Эти часы сочетают всевозможные новейшие материалы таким образом, что механизм их не нуждается в смазке и техническом обслуживании, которое нормальные часы должны проходить хотя бы раз в пять лет. Или, например, Master Memovox — часы с сигналом-будильником — перевоплощение их знаменитой модели 1950-х годов, которую знатоки и любители уже устали разыскивать на аукционах. И вернулась она совершенно в новом виде, как и появившиеся в линии Duometre часы Duometre a Quantieme Lunaire — календарь с фазами луны и открытым по последней моде механизмом. Так же замечателен Master Grande Complication, который начинает новую серию Grande Tradition. Оно и понятно — с большими традициями здесь все в порядке, и дом, уже разработавший за свою жизнь тысячу механизмов, не намерен останавливаться.

В тайной комнате Jaeger-LeCoultre показывали то, что делают их ювелирные мастерские. Это очень изобретательные часовые драгоценности, использующие совершенно неожиданные камни — вроде рутилового кварца с вкраплениями рыжих и серых волосков-искр или переливающиеся фосфоресцирующими цветами птичьи перья. Таких изделий будет немного — создатель коллекции итальянка Анна Мачери слишком любит природу, чтобы ощипывать птиц на потоке, организовав на мануфактуре в Вале-де-Жу особый птичий двор.

В этом году было значительно меньше вариаций культовой модели Reverso, но это объяснимо — в 2011-м у нее юбилей, который будет пышно отмечен. Так пообещал нам глава Jaeger-LeCoultre Жером Ламбер, которому теперь за успехи повесили на шею новую работу — присматривать за мануфактурой A. Lange & Sohne.

У дома Cartier на SIHH — два самых больших на всей выставке павильона. "Король ювелиров, ювелир королей",— сказал о французской марке английский монарх Эдуард VII. Итак, королю можно то, чего нельзя другим. И вот два павильона Cartier — это две циклопические красные, с золотыми вензелями, "коробки". Попадая внутрь, вы начинаете сказочное путешествие, где такой персонаж, как британский монарх, уже не кажется величиной значительной. Вот слева от вас мигает изумрудным глазом бриллиантовый дракон. Справа свернулась невероятным бриллиантовым узлом огромная пантера. Впереди по центру горит неистовыми бриллиантовыми огнями загадочная химера. Вот плывут лебеди, вот кувыркаются панды, вот трубят победу бриллиантовые слоны.

Красный павильон Cartier — это всегда оперная сцена, это Большой театр, это царская ложа, это капище ювелирного искусства. Здесь говорят приглушенно, шепотом. Здесь интервью берут в специальных кабинетах, по освещению похожих больше на будуар или гримерку дивы. Здесь вы всегда будете чувствовать себя на каблуках, даже если пришли одетыми по зимней женевской погоде — в австралийских валенках.

В хороводе огней, отбрасываемых грандиозным бриллиантовым бестиарием Cartier, речь ведут о новых часах. У Cartier теперь имеется настоящий часовой завод, мощностей которого, кажется, хватит на века. Сегодня завод поставил на конвейер несколько новых коллекций, и это сложнейшие механические часы, сделанные в соответствии с законами и кодами великого дома. Cartier посылает всем сигнал: "Мы теперь серьезный часовой дом, мы сами разрабатываем и делаем механизмы, причем такие, которые способны конкурировать с калибрами ветеранов швейцарского часового фронта".

Заметно отличился в этом году стенд Girard-Perregaux. Раньше, еще три года назад, здесь мило тренькали серенадами розовощекие минутные репетиры. Здесь чинно шел вперед, борясь с последствиями гравитации, трехмостовый золотой турбийон, эта полуторавековая техническая гордость марки. В 2009 году почтенные модели дополнили винтажной коллекцией "1966", и это пополнение в ассортименте даже не выглядело особенной новостью. Ведь испокон века в Girard-Perregaux механику складывали к механике. Но сейчас на стенде веет вихрями техническая перманентная революция. Софитами славы согрет некогда презренный кварц: звезда швейцарской механики отмечает 40-летие своих первых кварцевых часов. Не сошли ли с ума? Нет, убеждены в Girard-Perregaux. И кварцевые часы могут быть легендарным точным продуктом, если их правильно сделать.

Нельзя забыть приютившийся рядом павильон JeanRichard — где показывают "вторую линию" славной марки Girard-Perregaux. На самом деле не вторую линию, а отдельную марку, обладающую собственным модельным рядом. Беда лишь в том, что эти часы до России почти не доходят, а если и доходят, то по таким же ценам, как и у отцовской марки — что делает их малопригодными к искусствоведческому анализу.

У гиганта Audemars Piguet царит привычная суета. Зал презентаций забит битком, и даже представитель марки в России — господин Осоргин вынужден тереться у темной стенки, давая возможность присесть на корточки опоздавшим деятелям часового пера. Карбон, черный карбон, вот еще один карбон, оправленный в золото. А вот пошло вперед и золото, и еще золото плюс карбон, плюс титан, помноженный на хронограф, увеличенный на турбийон. Часовые презентации Audemars Piguet чем-то напоминают аукционные торги: на экране — не новинки, а готовые лоты будущего аукциона. Если взглянуть в ценник, сравнение не покажется таким уж преувеличением.

Стенд итальянских Panerai тоже посвящен морской теме, как и у IWC. В конце концов, своей первоначальной славой часы были обязаны красивой легенде о том, что их разрабатывали для подводных диверсантов итальянского флота. Их рекламная компания стоила союзникам во время Второй мировой войны нескольких мощных боевых кораблей. Прижимная скоба над заводной головкой стала главным отличительным признаком новой марки. Надо отдать должное Panerai — они не увлеклись своим милитаристским дизайном. С одной стороны, теперь Panerai часы необычные, но сугубо штатские. С другой — они не изменили своей исторической формы, и даже в самых сложных моделях дизайн 1930-х годов остался узнаваемым.

В этом году они продолжили линию самых старых и строгих часов Radiomir, построенных еще без фирменного зажима. Это совершеннейшие классические часы с простым массивным корпусом и тонкими старомодными скобами для ремешков. Образцовые винтажные модели, но, как и современные вариации старинных спортивных машин, они начинены совершенно новыми механизмами, которые Panerai теперь производят сами, не одалживаясь не только у ETA, но и даже у самих Jaeger-LeCoultre. В их линейке есть и турбийоны, и календари. Они делают керамические корпуса, но керамика, вероятно, не очень технологична для их сложной формы. Нет худа без добра — помучившись с классической керамикой, инженеры Panerai изобрели способ сообщить керамическую твердость алюминиевому корпусу. Легко обрабатываемый мягкий металл, которому уже придали всю необходимую форму, окисляется при температуре 10 тыс. градусов. 30-60-микронная пленка оксида алюминия надежно защищает корпус, превращая его в полный аналог керамики. Новый материал называется Panerai Composite. Часы из нового композита Radiomir Composite Marina Militare 8 Giorni невероятно прочны и очень легки, при этом корпус выглядит, как окрашенный метал — никаких ассоциаций с пластиком. Так что лист корабельной стали с заклепками, украшающий стенд Panerai, при ближайшем рассмотрении может оказаться типичным композитом. И такое творческое и технологичное отношение к традициям можно только приветствовать.

Приятно видеть, что у старых знакомых на салоне и дела идут по-старому, то есть, несмотря на кризисный год, неплохо. В конце концов, у нас общие задачи. Салон SIHH — закрытое заведение: он не для публики, а для профессионалов. Здесь часовщики показывают свои произведения закупщикам и журналистам. Одни выбирают то, что понравится читателям, другие — то, что читатели купят. Считается, что это разные вещи, но в нынешних условиях наши цели близки — донести часовые ценности до читателя или их довезти.