Невыносимая святыня

В нынешнем году уже политики включились в передачу музейных ценностей церкви. Однако злоключения святынь, уже переданных в ее пользование, заставляет относиться к этому процессу с большой осторожностью

Константин Михайлов

После обещаний руководителей государства передать церкви все музейные предметы религиозного происхождения, не говоря уж о зданиях храмов и монастырей, сообщество хранителей — музейщиков и реставраторов — раскололось. Одни предаются унынию, другие пытаются протестовать. И те и другие опасаются непоправимого вреда, который может в очередной раз претерпеть многострадальное культурное наследие, — на этот раз от имущественных манипуляций. Сторонники же "церковной реституции" в ответ призывают не нагнетать страсти и напоминают, что церковь занимается возрождением духовности, как будто музеи не занимались всю жизнь ее спасением.

Хроники вандализма

В атеистической, да и искусствоведческой литературе советских времен церковь часто критиковали за вандализм и невежество по отношению к старинным памятникам искусства. Примеры находили тоже старинные — как в конце XVIII века монахи Боголюбова монастыря собирались разобрать церковь Покрова на Нерли, да, на счастье, не сошлись в цене с подрядчиками, как обоз со средневековым архивом северного монастыря, направлявшийся на свалку, был случайно встречен путешествовавшим по провинции столичным историком и тем спасен, как иконы "Звенигородского чина" Андрея Рублева были найдены реставраторами в 1918 году на кадушках с солеными огурцами, коим служили крышками... Все это было правдой, да выглядело в тех книжках ложью, потому что в них ни слова не было о том, что проделывала с культурным наследием России просвещенная советская власть — ни о кострах из икон, ни о взрывах сотен храмов, ни о распродажах из музеев.

Теперь обо всем этом рассказано столько правд, что лучше не читать: количество переходит в качество, кто умножает познания — умножает скорбь. Государство, как принято ныне считать, "искупает вину" перед церковью. Почему-то жертвами искупления при этом делаются те, кто, как мог, все советские годы старались эту вину загладить, сохранить и спасти хотя бы часть погибающего церковного наследия — музеи. И, конечно, само это наследие.

Хроники вандализма нынешних времен разнообразны. Но прежде чем в них заглядывать, мне хотелось бы привести слова человека, которого никто не посмеет обвинить в предвзятом отношении к церкви и священнослужителям. Вот они: "При производстве ремонтных работ в храмах нередко меняется внутренняя и внешняя окраска здания. При этом все это делается "по вкусу" настоятеля. Известны случаи, когда с приходом нового настоятеля значительно изменялось внутреннее убранство храма, причем не в лучшую сторону. При воссоздании интерьеров порушенных церквей настоятелям необходимо согласовывать свои действия с Искусствоведческой комиссией при Епархиальном совете, которая и создана для того, чтобы помогать им и приходским советам в решении весьма непростых вопросов, связанных с эстетикой храмового пространства".

Эти слова принадлежат Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу (произнесены на Епархиальном собрании духовенства Московской епархии в зале церковных соборов храма Христа Спасителя 23 декабря 2009 года).

Не доверять словам Патриарха невозможно, следовательно, можно считать доказанным факт, что настоятели обращаются с храмами и росписями по своему "вкусу", не трудясь даже согласовывать свои действия с церковным начальством. К этому их Патриарх теперь призывает, не упоминая, правда, о том, что закон требует, если речь идет о памятниках старинной архитектуры и монументальной живописи, в первую очередь согласований с государственными органами охраны памятников.

Из описаний печальных результатов подобного хозяйствования можно составить целые книги. Собственно, они уже составлены. Специальная монография эксперта Александра Мусина, посвященная взаимоотношениям церкви и культурного наследия в наши дни, называется красноречиво — "Вопиющие камни". Назовем лишь несколько вопиющих случаев из жизни монастырей и храмов, возвращенных церкви. В Борисоглебском монастыре в Дмитрове снесена крепостная башня XVII века. Сгорела деревянная церковь 1757 года в чеховском Мелихове под Москвой. Отопление Троицкого собора в Пскове нанесло вред уникальному резному иконостасу. В Новгороде Великом снесен переданный епархии памятник архитектуры — дом Передольского.

Наконец, в сентябре 2002 года в костромском Ипатьевском монастыре сгорела находившаяся на территории, контролируемой монашеской общиной, деревянная церковь из села Спас-Вежи. Это была культурная трагедия национального значения. В течение ста с лишним лет ни одно издание по истории русского искусства не обходилось без описаний и фотоснимков этого хрестоматийного памятника, который в 1950-е годы был перевезен в Кострому и стал экспонатом музея деревянного зодчества под открытым небом. Но Россия этого попросту не заметила, даже Министерство культуры не выступило хотя бы с кратким заявлением. Бог дал — Бог взял...

Да что провинция, если и в Москве, где памятники формально находятся под строгим присмотром городских и федеральных органов охраны наследия, церковная старина то и дело бесследно исчезает. Из недавних примеров — кованые решетки 1680-х годов в храме Введения в Барашах, выпиленные из окон и замененные новыми, ограда и ворота храма Ильи Пророка в Черкизове, замененные грубым новоделом. Древний храм Всех Святых на Кулишках, что у Варварских ворот, собираются поднимать на домкратах на 4-5 метров — официально для воссоздания древнего облика, нарушенного культурным слоем, попутным результатом будут полезные квадратные метры.

Влажная уборка

О древних иконах, которым противопоказаны лишние перемещения, но которые музеи все время призывают "выдать", как будто это заложники, написаны уже тома — от "Троицы" до "Владимирской". Вот не столь еще известные злоключения Боголюбской иконы Божией Матери, по преданию, написанной в 1158 году по заказу князя Андрея Боголюбского (документальная история изложена на официальном сайте Владимиро-Суздальского музея-заповедника).

Икона экспонировалась в музее, неоднократно реставрировалась за государственный счет, в 1993 году была передана в собор возрожденного Княгинина монастыря. Музей заказал и изготовил для нее уникальную герметичную витрину со специальными приборами, обеспечивавшими благоприятный для сохранения уникального памятника древности температурно-влажностный режим. Далее музейные работники деликатно пишут: "К сожалению, мы сталкивались с непониманием со стороны монастыря уникальности этого памятника и хрупкости состояния иконы". Состояние святыни стало вызывать тревогу, и после обращения музея к архиепископу Владимирскому и Суздальскому Евлогию епархия заказала новый футляр-витрину, в комплекте с четырьмя специальными обогревателями для поддержания щадящего режима. Но в конце 2008 года выяснилось, что один обогреватель в монастыре отключен ради экономии электроэнергии, а другой просто продан. Вдобавок "неоднократно были отмечены факты уборки нижних ярусов фресок влажными тряпками". В 2009-м специалисты подвели предсказуемые итоги эксперимента: три очага плесени, отставание и шелушение красочного слоя. Икону забрали обратно в музей и теперь опять спасают, после чего намереваются вернуть в монастырь...

Страсти и законы

Конечно, можно привести и массу позитивных примеров возрождения храмов и монастырей, плодотворного сотрудничества епархий и приходов с музеями. Но анализировать нужно в первую очередь примеры негативные — хотя бы для того, чтобы они не множились.

При этом сторонники "реституции", к сожалению, думают в первую очередь не о погибающих в запустении храмах Русского Севера, не о московских церквах, занятых банковскими (Бутырский Вал, 26) или даже партийными (ул. Малая Андроньевская, 15) офисами. Нет, речь идет о Новодевичьем монастыре, о Рязанском и Ростовском кремлях, о музейных комплексах, которые создавались и реставрировались десятилетиями. К гибнущим от свечей рублевским фрескам в Успенском соборе Владимира, которые оплакивают уже несколько поколений российских музейщиков, видимо, рискуют добавиться прославленные росписи ярославских храмов, уникальные стенописи Мирожского монастыря в Пскове и Ферапонтова монастыря под Вологдой.

А ведь есть еще проблема доступа граждан к культурному наследию, гарантированного, между прочим, Конституцией России. Попробуйте, например, в будний день зайти в московский Донской монастырь и подобраться к замечательным скульптурам некрополя или к укрепленным на стенах фрагментам снесенных в 1930-1950-е годы памятников архитектуры. Не выйдет — пройти можно лишь по дорожке от монастырских ворот до дверей собора, шаг вправо — шаг влево бдительная охрана пресекает. Как-то раз я осмелился приблизиться ко входу в старообрядческий монастырь на Преображенке — охранник в черной рубашке, выросший как из-под земли, загородил мне дорогу со словами: "Это частная территория" (!).

Да, если бы процессом "церковной реституции" руководили люди калибра о. Павла Флоренского, создателя знаменитой концепции "живого" музея в Троице-Сергиевой лавре, за судьбы наследия можно было не тревожиться. Но где они, нынешние Флоренские? Батюшки, настоятели и прихожане, распоряжающиеся теперь уникальными памятниками старины, как, впрочем, и подавляющее большинство их светских "коллег", арендаторов и инвесторов, не имеют специального искусствоведческого и исторического образования и не страдают от излишних тягот контроля со стороны госорганов охраны памятников.

Нельзя обвинять людей — что светских, что церковных — в том, что они не искусствоведы и не специалисты по охране памятников. Они и не обязаны ими быть. Если уж искать виноватых, то среди тех, по чьей инициативе уникальные реликвии вырываются из рук профессиональных хранителей.

И в самом деле, не нужно нагнетать эмоции и страсти. Страсти вообще излишни в деле, которое регулируется законами.

Государство демонстрирует намерение вернуть церковные ценности из музеев церкви. Прекрасно, но намерения угробить эти ценности оно ведь не демонстрирует? И намерения делать это вопреки закону тоже не демонстрирует, поскольку речь идет о подготовке специального законопроекта на эту тему.

Следовательно, нужно помнить о том, что это не только религиозные, но и общегосударственные реликвии. И о том, что святыня должна быть не выносимой из музея, если это угрожает ее сохранности. И о том, что нужно соблюдать имеющиеся законы.

Например, Федеральный закон "О музейном фонде Российской Федерации". А он гласит, что "музейные предметы и музейные коллекции, включенные в состав Музейного фонда Российской Федерации, являются неотъемлемой частью культурного наследия народов Российской Федерации". И "музейные предметы и музейные коллекции, включенные в состав государственной части Музейного фонда Российской Федерации, не подлежат отчуждению, за исключением случаев утраты, разрушения либо обмена на другие музейные предметы и музейные коллекции". И "музейная коллекция является неделимой".

А это значит, что о перемене собственности на экспонаты государственных музеев по закону речи идти не может. А если речь по-прежнему о передаче в пользование — на то есть охранные обязательства, которые должны исполнять обе стороны, даже если одна из них церковная.

В теории все просто. Если епархия или приход претендует на обладание старинной и ценной иконой из государственного музея — значит они должны гарантировать ее сохранность и обеспечить условия ее бытования в храме как минимум не хуже музейных. Заказывать специальные капсулы, обеспечивать охрану здания от воров и т. п. Если "поновляется" интерьер или внешний облик памятника архитектуры — это может происходить только по закону об объектах культурного наследия, с санкции уполномоченных органов охраны памятников. И ответственность должна наступать по закону, если обязательства нарушаются.

На практике все это возможно, если в "церковно-музейном конфликте" государство займет единственно возможную позицию — станет на сторону безусловного сохранения национального достояния. Тогда ведь и конфликта никакого не будет.