Трехкратный руководитель главного банка страны Виктор Геращенко составил летопись отечественных финансов второй половины XX века.*
— Виктор Владимирович, кроме тонкого сборника ваших лекций и статей, я ничего в книжных магазинах до сих пор не видел, и вдруг появился объемный труд - почти 600 страниц - с игривым названием "Жизнь и удивительные приключения банкира Виктора Геращенко". Пришло время воспоминаний?
— Летопись банковского дела пишу не я, а Николай Кротов. Он уже подготовил несколько книг, и в каждой есть главы про советские загранбанки, банковскую реформу, создание в России бизнеса с банковскими карточками. Ко всем этим делам я имею некоторое отношение и вынужден был бесконечно давать пояснения. В какой-то момент он предложил написать книгу моих воспоминаний. Но я не писал, я наговорил. Писательство отнимает много времени. А когда просто наговариваешь, то потом легко править и дорабатывать текст. Так что книга моих воспоминаний — это больше заслуга Николая Кротова.
— Наговорили много лишнего?
— Да нет. Меня упрекают в том, что написал мало, что надо бы еще добавить подробностей. Но я не очень люблю копаться в деталях. Тогда надо либо всех упоминать, чтобы никто не обижался, но есть же люди, о которых и сказать нечего.
— У вас в книге есть глава, которая называется "Золото партии". Так где оно, куда вы его припрятали как директор Госбанка?
— "Золото партии"-- понятие выдуманное. В СССР система была построена таким образом, что все добытое золото сдавалось в государственную казну и за ним присматривал Гохран. Продажами, движением золота и денег занимались другие ведомства. По-товарищески мы могли знать, примерно какую партию золота привезли к нам, например, в Сингапур для отправки куда-нибудь в Японию, но не всегда.
Как-то Явлинский заявил, что в момент распада СССР пропало чуть ли не 270 тонн золота. Ну не могло этого быть в принципе. На мой взгляд, это все высосано из пальца. Никогда в кругу серьезных западных банкиров я не слышал разговоров о пропаже советского золота. Я помню, как в Таиланде руководители Центральных банков устроили Явлинскому допрос. Они засыпали его вопросами: "А сколько у вас золота идет в ювелирку, сколько золота идет в электронику, в ракетостроение?" Он ничего не мог ответить. И я думаю, что цифру — 270 тонн золота — ему кто-то дал "с потолка". В принципе, при желании этот миф можно легко и просто разрушить. Значит, кому-то это важно, чтобы миф о пропавшем "золоте партии" жил.
— В 1992 году западная юридическая компания по договору с российским правительством искала деньги КПСС, но не нашла...
— А как может юридическая фирма прийти в швейцарский банк с вопросами: "У вас деньги есть на имя Горбачева, Кручины, Павлова, Геращенко?" Их ждал везде, уверен, лишь один ответ: "Иди, гуляй, парень!". А если серьезно, то к началу 90-х золотого запаса как такового не осталось. К этому вели разного рода метаморфозы. Например, Узбекистан, добывая уран, попутно добывал золото и ежегодно сдавал в Гохран примерно 40 тонн. И вдруг с конца 90-го года он перестал что-либо сдавать. Появились какие-то кооперативы, которые получали лицензии на добычу золота без всякого строгого учета, и так далее. Последние два года перед распадом СССР Горбачев и правительство мучительно искали по всему миру деньги, чтобы поддержать экономику и прокормить страну.
— Многие считают, что в совзагранбанках, где вы долгое время работали, как раз и прятали золото КПСС...
— Загранбанки занимались другим. Например, социалистические страны смогли пробиться на мировой кредитный рынок только через наши банки. Соцстранам западные банки боялись давать кредиты, и они выдавали их через наши банки и под наши гарантии. Работы было много, с развитием торговли наши банки очень быстро набирали обороты.
— Принято обвинять молодых реформаторов в развале СССР, но это же вы ввели российские рубли в обращение и таким образом оттолкнули от России бывшие республики Советского Союза?
— Впереди всегда идут политики, а уже за ними все подчищают банкиры. В 1992 году вся рублевая масса из других республик стала сваливаться на нас. Хотя мы и готовились к введению единого рубля согласно Союзному договору. Даже разработали новые дензнаки с Пушкиным, Шевченко, Янкой Купалой, Джамбулом. Но жизнь склоняла к другому сценарию. Казахстан уже заказал тенге, украинцы отпечатали свои деньги. К 1993 году оставались только узбеки, они просто не успевали. Мы с Черномырдиным ездили в Ташкент и уговаривали их не отказываться от российского рубля. Эстонцы, когда ввели свою валюту, прислали нам письмо с требованием зачислить все их рубли на спецсчет, чтобы они на них покупали в России товары. Я говорю: "Вы что, ку-ку? Сейчас вам сбросим все наши старые рубли, захлебнетесь". Так они потом все Дудаеву в Чечню продали. Не осталось у нас другого выхода.
— Вы удивили всех, когда пошли работать в ЮКОС в самый критический для компании момент.
— А чего было бежать от ЮКОСа? Крупнейшая компания в стране. Компания, за 45 процентов акций которой в 2003-м американцы предлагали 25 миллиардов долларов. Я думал, что буду работать в Думе, чтобы законодательную основу приводить к большему порядку, но оказалось, что в парламенте я не нужен, делать там нечего. Пришло предложение от ЮКОСа, и я согласился. Я Ходорковского знаю с 90-го года. Он вокруг премьера Силаева крутился. Я виделся с его родителями. Они производят очень приличное впечатление. И он, я считаю, не уехал заграницу из принципа, хотя его уговаривали и предупреждали. А компанию разрушили зря. Мы написали письмо, что готовы заплатить все дополнительные налоги, которые считали несправедливыми. Мы просили лишь два года рассрочки, но нам ответили, что на такого рода задолженность рассрочка не дается. Я приобрел очень интересный опыт, он не связан с нефтепроизводством, а связан с деятельностью компании и с нашим правосудием. Не исключено, что замахнусь на книжку об этом когда-нибудь.
— Знаю, что вас привлекают сейчас в правительство в качестве эксперта, а обращаются ли к вам за советом банкиры?
— Когда начался кризис, меня все-таки позвали, чтобы узнать мое мнение, что делать и как быть. Я настаивал на том, что надо использовать Стабфонд. Западные банки отзывают средства из России не оттого, что не верят нашим банкам, а потому что эти средства сейчас им нужны самим. Поэтому давайте использовать наши валютные резервы, Стабфонд. Меня позвали как лакмусовую бумажку. Но я сейчас не особо слежу за тем, что творится в банковском секторе. Там тоже какой-то свой междусобойчик. Банки жалуются, но в чужие дела я лезть не привык.
— Из почти 600 страниц треть посвящена вашей семье и отцу, который был одним из руководителей Госбанка СССР...
— Банкиром я стал случайно. С седьмого класса хотел стать юристом. Но в семье мне говорили, что становиться юристом не имеет смысла, поскольку Советский Союз — государство справедливое, и юристам заниматься особо нечем. Меня уговаривали идти на экономиста, и я подал документы в Государственный экономический институт. Но там сняли ректора, прислали комиссию, председателем которой был мой дядька — чиновник Министерства высшего образования. Отец мне сказал: "Витя, не ходи в этот институт. Вдруг тебя возьмут и зарежут на экзамене из-за того, что твой дядька тут всех шерстит. Иди в финансовый". Туда и поступил, написав в заявлении: "Прошу меня зачислить на финансовый факультет". Меня зачислили на кредитный (отец же из банковского сектора), думали, что я ошибся с названием факультета. Мне все было безразлично, потому что я собирался через год переводиться в экономический институт, но прикипел, прилип и остался. Отец же с 58-го года уже не работал в банке — занимался преподавательской работой. А я пришел в банк из института, на самую простую работу. Поэтому каких-то разговоров я никогда у себя за спиной не слышал.
— В советские времена даже просто выехать за границу на неделю считалось невиданным счастьем, а вы там 20 лет руководили отделениями советских банков. Вас не мучают подозрениями в том, что вы — спецбанкир, намекая на погоны офицера КГБ?
— За все время, что я провел в разных банках — в Англии, Ливане, ФРГ и Сингапуре,— я знал только одного товарища со спецсвязями из спецслужб. Он приехал в Лондон из США в 1958 году и после небольшого дорожного происшествия тут же был отозван в Москву. Никому не нужны скандалы в банке. Хотя он наверняка не был активным разведчиком, может что-нибудь и передавал через дупло, но этого я сказать не могу. У нас была своя специфика работы, и банки старались не вовлекать в секретные дела КГБ, чтобы не подрывать имидж советских банков. Сфера-то деликатная.
— Вы своих детей тоже направили в банковское дело?
— Я не настаивал. Сын отучился в экономстатистическом. Из института его забрали в армию, он отслужил в морской пехоте. Вернулся, пошел работать и параллельно учился на вечернем. Сейчас работает в коммерческом банке. Дочь работает в страховой компании, но это не ее призвание. Старший внук после института работал в банке, но перешел в компанию, которая занимается операциями с ценными бумагами. Второй внук учится в институте и работает в банке. Третий внук собирается окончить банковскую школу, потом пойдет в финансовый институт. Я, конечно, оказал на них влияние, но только собственным примером. Я считаю, что банковское дело — стабильное дело. Оно всегда будет, несмотря на все метаморфозы на рынке. Это профессия интересная и на много лет.
— В своих воспоминаниях вы остановились на 1998 годе и дальше не пошли. Будете продолжать наговаривать?
— У меня никаких планов сейчас нет. В книге мы дошли до 1998 года, и я решил этим ограничиться. В 1998 году было слишком много всяких перипетий, и можно очень быстро дойти до нынешнего времени. Многие вещи, на мой взгляд, делаются не продумано, не правильно, но об этом — позже.
— А что сегодня больше всего заботит?
— Смешно, когда Кудрин признается, что мы ждем вторую волну кризиса. Зачем людей будоражить? Наоборот, успокой всех, скажи, что если будет вторая волна, мы готовы. А то сначала заявляем, что Россия — это остров сокровищ в море удовольствия, а потом через полгода оказываемся ... в другом месте.
