"Я лично за сильную Россию"

Спустя полтора года после конфликта в Южной Осетии Москва и Тбилиси, по сути, находятся в состоянии холодной войны. Российские власти считают президента Грузии Михаила Саакашвили преступником и изгоем, а он их — оккупантами. Корреспондент "Власти" Владимир Соловьев встретился с нерукопожатным для Москвы грузинским лидером и обнаружил, что он вовсе не считает августовскую войну проигранной.

«В Кремле мы имеем дело с хирургами и фармацевтами»

— Власти РФ однозначно заявили: с нынешним режимом в Грузии, с вами лично они дело иметь не будут. Выходит, что до 2013 года (год окончания президентских полномочий Михаила Саакашвили) в российско-грузинских отношениях ничего не изменится?

— Во-первых, кто им сказал, что нынешнее руководство Грузии просуществует только до 2013 года? Да, я больше не буду баллотироваться в президенты. Но это совершенно не означает, что та идеология, которую я представляю, не будет и дальше приоритетом для населения Грузии. Не будет Саакашвили, будет кто-то другой. Но курс будет тот же самый. Во-вторых, нужно понять, что личность, конечно, может иметь значение, но эта идеология уже создана, это поколение уже существует и ничем этого не изменить. У нас были и митинги, и демонстрации, но популярность моего курса никогда не пользовалась поддержкой менее чем у 50% населения. А сейчас это 70% и больше. Эта страна четко консолидирована. Наш курс на либеральную экономику, демократию, свободное и открытое общество будет только крепнуть.

— Так что с российско-грузинскими отношениями?

— Медведев сказал, что они нам руки не подадут. Это самое безобидное из того, что мог сказать российский руководитель. Раньше они меня на словах подвергали тяжелым хирургическим процедурам, связанным с некоторыми частями моего тела, я уж не знаю, с ланцетом или без. Начинали снизу, потом Владимир Владимирович пространно говорил про мой галстук, а затем о том, как он надавал мне щелчков по носу. Когда я услышал о щелчках, мне стало легче: нос намного менее уязвимая часть тела, чем та, с которой он начинал. В Кремле мы имеем дело с хирургами и с фармацевтами. С непрофессиональными, но очень смелыми на выдумки. Это не вдохновляет. Негоже такой большой стране так мелко играть.

— А вы боитесь Путина?

— Нет, боже упаси! Проблема Путина в том, что он не умеет общаться с теми, кто его не боится. Я знаю несколько европейских действующих и недействующих политиков, которые его просто физически сторонились.

— Что-то не замечал такого.

— Он умеет круто с ними обходиться. Но для нас вопрос не в том, кто как с кем обходится. В конце концов, политика формируется интересами, а не личными отношениями. Да, в краткосрочном плане какие-то личные и даже уличные разборки могут подействовать, но в долгосрочном плане роль играет процент газа в твоем импорте, процент технологической зависимости, доход на душу населения. Это имеет решающее значение. А авторитарный мир всегда будет в меньшинстве и потерпит поражение. Это мой исторический инстинкт и историческое знание.

— Вы, пожалуй, единственный из лидеров постсоветских стран, который настойчиво старался дистанцироваться от России и уйти на Запад. Для чего?

— Я много раз говорил Путину: если вы будете уважать нашу независимость, вы не найдете более пророссийской страны. Но если будете продолжать такую политику, вы нас потеряете.

Я, может быть, не последний, но предпоследний грузинский лидер, который хорошо говорит по-русски, но, возможно, последний из тех, кто может бесконечно цитировать Есенина, Бродского, Пушкина или Высоцкого. Все может прийти к тому, что грузинские лидеры вообще не будут говорить по-русски, как Адамкус или Ильвес. Смотрите, что в Белоруссии сейчас происходит. Там уже больше 75% сдают экзамены в вузы на белорусском языке. Российская политика их подтолкнула к тому, чтобы искать свои национальные корни. Это не политика, рассчитанная на сближение.

Военной силой можно напугать на какое-то время определенное количество людей. В долгосрочной перспективе это ничего не дает. Культурное влияние России было безгранично. А когда нас бомбили российские самолеты, мой охранник сказал: неужели они не понимают, что с каждой бомбой они нас теряют.

«Нас не только выгнали, но и побили»

— Став президентом, вы объявили главной целью объединение страны. А спустя четыре года Грузия потеряла Абхазию и Южную Осетию — такое впечатление, что навсегда.

— Такое впечатление может быть только у поверхностных наблюдателей. В Кремле точно такого впечатления нет. Если бы оно у них было, они бы так не волновались по поводу того, что происходит в Грузии. Сколько бы они себя ни уговаривали, что Абхазия и Южная Осетия — это Косово, никакие они не Косово. В Южной Осетии просто нет населения, а государства без населения не бывает. Бывает фикция. Можно найти себе какого-нибудь каскадера, который будет представляться президентом в Южной Осетии, и принимать его три раза в год в Кремле на красном ковре. Но это не меняет того, что в Южной Осетии не осталось населения. До 2008 года там еще оставалось половина того населения, что проживало здесь до 90-х годов. В 2008 было 50 тыс. человек, а сейчас меньше 10 тыс. человек и никакой перспективы роста населения нет. Это маленькое ущелье, которое на карте выглядит большим, чем в реальной жизни,— органическая часть остальной Грузии.

Что касается Абхазии — это депопулированная, оккупированная территория. Если бы даже существовали раньше какие-то шансы международной легализации создания там государства, с российской оккупацией эти шансы утрачены. Где есть оккупация, там не может быть государственности. Если бы Абхазия смогла прожить без российских войск, можно было бы говорить, что она потеряна. Проблема состоит не в том, что мы их потеряли, а в том, что Кремль понял, что он и их потеряет, и все остальное, если не возьмет всю Грузию. Поэтому вся его деятельность сейчас направлена на это.

— Для Грузии сербский путь исключен? Белград ведь, по сути, смирился с потерей Косово и устремился в ЕС.

— В Косово Милошевич провел этническую чистку. У нас такую чистку провело российское государство, ее итог — 500 тыс. беженцев. Если уж кто-то и является Косово, то Косово — это мы. Мы сейчас сильно облегчили визовый режим с ЕС, он станет почти безвизовым. Движемся к режиму свободной торговли с Евросоюзом. У нас свободная торговля с Турцией, с Кувейтом. Работаем с США. Грузия диверсифицировалась, и это был не наш выбор. Если тебя гонят на улицу, то надо искать другое пристанище. А нас не только выгнали, но и побили.

— Так или иначе, но в регионе сложилась новая реальность, в создании которой вы приняли участие. Она состоит в том, что отношения РФ и Грузии разорваны и возвращение Южной Осетии и Абхазии в состав Грузии невозможно.

— Россия попыталась легализовать свое военное присутствие в этих регионах путем делегитимизации Грузии как государства. Им это не удалось, и в Москве очень удивились тому, до какой степени это не удалось. Любая оккупация рано или поздно заканчивается. Особенно с учетом российских проблем. Если бы это был СССР или более солидная с точки зрения перспективы развития большая страна вроде Китая или США, я бы, конечно, не был особенно оптимистичен. Но мы имеем дело со страной, которая глубоко уязвима со всех точек зрения, по всем параметрам. Если они считают, что они решили для себя грузинскую проблему, то чего они так волнуются по нашему поводу? Зачем они по несколько раз в неделю делают заявления о Грузии? Мой пресс-секретарь шутит, что ей, маленькой девушке, надоело отвечать на заявления великих лидеров великой страны. То, что Кремль столько говорит про Грузию, доказывает, что там прекрасно знают, в каком состоянии сейчас находится российское государство, как в свое время КГБ лучше всех понимал, что СССР клонится к закату. Я лично за сильную Россию. Но мы очень хотим, чтобы она была демократичной и либеральной. Если считать новой реальностью большее присутствие здесь российских войск и этническую чистку — да, это новая реальность. Но считать эту реальность правовой — это фикция. Но все это чревато. Мы видим, что есть новая доктрина применения ядерного оружия, закон о вторжении на территорию иностранного государства. Вообще все, о чем мечтал в душе Советский Союз, но не произносил вслух, сегодняшний Кремль делает открыто. Это, конечно, что-то новое.

— С чего вы взяли, что Россия уязвима?

— Я считаю, что страна, которая зависит от цены на нефть, не может рассчитывать на долгосрочное развитие. До войны в Грузии Путин заявлял, что даже сталь для российского оружия должна быть изготовлена в России. Это типичный сталинский подход. А сейчас все на 180 градусов поменялось, и оказалось, что они зависят от закупок израильского, французского оружия. Это признание того, что Россия становится не только сырьевым дополнением к остальной части мира, но и технологически становится полностью зависимой даже в оборонной сфере. Не может великая держава зависеть от поставок оружия из других стран! Это официальное признание того, что великой державой Россия больше не является.

— То есть вы видите решение проблем в том, чтобы дождаться, когда Россия ослабнет настолько, что можно будет вернуть утраченные территории?

— Нет. Я вижу выход в том, что рано или поздно эти или следующие российские лидеры поймут, что для России единственный путь — это модернизация, демократия и либеральная экономика. И тогда, я уверен, они не станут себя догружать искусственными проблемами. Любой представитель российского истеблишмента, как только выключаются камеры, начинает говорить о том, что он был против признания независимости Абхазии и Южной Осетии. И вообще против военных авантюр. Когда это происходит на уровне истеблишмента, это о чем-то говорит. Идет бурление.

Путин пошел дальше, чем Жириновский когда-либо мог себе представить. Жириновский развлекался. Но к власти в России пришел человек, который без юмора относится к таким вещам. И он идет еще дальше. Но такие вещи не долгосрочны. Посмотрите, что происходит с газом? Россия объявила энергетику политическим оружием и даже этого не скрывает. Как только она это сделала, в Европе испугались. Но на короткий срок. Да, некоторые европейские политики в краткосрочной перспективе готовы пойти на многие компромиссы с Москвой даже по вопросам морали, лишь бы не осложнить отношения. Но посмотрите, они сейчас все объявили стратегической задачей уменьшение энергозависимости от России. В ближайших планах довести зависимость от экспорта энергоресурсов из России до 15%, а затем до 7%. И это не столетняя перспектива, а максимум десятилетняя.

Все настолько нестабильно, что для России, с моей точки зрения, один выход — модернизироваться. Я далек от того, чтобы поучать Россию, но так видно со стороны. А модернизация возможна только в условиях свободного общества. Не будет свободного общества — не будет развития, не будет развития — будет зависимость от газа. А от газа зависеть — это неблагодарное дело. Все арабские страны уже это поняли. Посмотрите, что происходит в Эмиратах и в Саудовской Аравии. Везде идет либерализация. Они отчаянно пытаются открывать свое общество, потому что понимают: рано или поздно это все закончится. А для России это закончится еще раньше, потому что у них гораздо больше этого добра (углеводородов.— «Власть») на душу населения. Для меня надежда состоит не в том, что Россия ослабнет или распадется. Я ни в коем случае этого не желаю — не дай бог. Надеюсь, на каком-то этапе придет понимание, что во избежание негативных последствий нужно быть современным. А современным — значит либеральным. Так я считаю.

— Власти Грузии говорят о том, что они никогда не признают независимость Абхазии и Южной Осетии. Вы предлагаете какие-то стратегии в отношении «оккупированных территорий». На что вы рассчитываете?

— Ситуация такая, что в любом случае мы считаем людей, которые там живут, своими гражданами. Недавно несколько десятков семей этнических абхазов выехали оттуда и перешли на нашу сторону. Они точно знают, что теперешняя власть в Грузии не националистична. Единственное, в чем меня в свое время обвинял Шеварднадзе, когда я был в оппозиции, это в отсутствии грузинского национализма. Я много раз повторял, что если кому-то выгодно считать, что я осетин, а Саакашвили фамилия осетинская, пусть считает, что я осетин. Хотят считать армянином — пожалуйста. У нас не этническая страна.

Когда мы говорим о признании Абхазии и Южной Осетии, мы говорим не о признании отдельных стран. Речь идет о признании факта оккупации этих территорий другим государством. Мир эту историю хорошо знает, поэтому никто, кроме ненормального Чавеса и попавших в нужду жителей Науру, не признал эти регионы. В Никарагуа даже парламент не ратифицировал это соглашение, потому что Ортега Ортегой, а большинство парламентариев рассудительные люди. Время от времени говорят, что Абхазию и Южную Осетию собираются признать то Эквадор, то Куба. Но мы говорим с этими странами, и нам там отвечают, что это четкое нарушение международного права. Для них это вопрос принципа. И принцип этот универсален. Он подходит не только нам, но и России. Ведь там 12,5 млн граждан живут на Северном Кавказе, не говоря уже о Татарстане и других местах.

— Так в чем же смысл ваших предложений для Абхазии и Южной Осетии?

— Мы им говорим, что не будем применять военную силу по отношению к нашим гражданам. Кроме того, мы считаем, что сейчас, когда они увидели результаты российского военного присутствия, особенно в Абхазии, то выбор у них очень четкий. Ведь многие абхазы переходили к нам не потому, что они нас вдруг полюбили, а потому что им войска иностранные не очень понравились на своей родной земле. Мы считаем, что нам следует привлечь их на свою сторону своим экономическим успехом. Показать, что мы не этнически ориентированная страна. Это нулевой фактор в грузинской политике и это моя идеология. Мы должны это им показать. И рано или поздно правда найдет свой путь.

— Перспектива выглядит очень далекой.

— Я думаю, что нет. Кто мог подумать в 80-е годы, что СССР распадется? Я помню, что, когда меня в 1986 году призвали в славные пограничные войска, Советский Союз был в зените. А когда я в 1988 увольнялся, он явно катился к закату. Россия не Советский Союз. Это страна, где живут умные люди. Союз контролировал полмира, а России дай бог контролировать свою собственную территорию до конца. Постсоветский мир после войны 2008 года практически разрушился. Посмотрим, где мы теперь находимся: даже те страны, которые культурно и исторически были близки России, стали более независимы. То, что грузинская власть не пала, а Грузия сохранила независимость, продемонстрировало, что даже самые маленькие и уязвимые государства готовы постоять за себя.

Сегодня российские солдаты, офицеры, прапорщики бегут в Грузию, переходят на сторону не существующего с точки зрения российской пропаганды государства. Это риск. Это вам не бегство из Восточной Германии в Западную, под крыло США. Они рискуют, потому что их же начальники говорят, что скоро Грузии вообще не будет. А для меня это самый большой комплимент то, что они бегут сюда. Хотя в Кремле думают, что все это ЦРУ подстраивает.

«Эта война Грузию сильно отбросила назад»

— Когда-то вы говорили, что с надеждой ждете прихода к власти Дмитрия Медведева. До войны вы с ним активно налаживали контакты, а пресса много писала о планах урегулирования замороженных конфликтов в Грузии. Что пошло не так?

— Первая наша встреча была очень хорошей. Но потом мои попытки с ним встретиться одна за другой заканчивались ничем. Затем я ему послал письмо, которое здесь окрестили продажей интересов Грузии. В нем мы предлагали легализовать все финансовые интересы России в Абхазии, открыть транспортные коммуникации, оставить вопрос статуса открытым и организовать там свободную экономическую зону со смешанной администрацией. В том числе так называемые миротворцы остались бы на месте, только размещены в Кодори и в регионах Гали и Очамчире. То есть, не решая вопрос политически, заняться проблемами людей. Я долго сидел со своими советниками и думал, чего же предложить России такого, на что бы она пошла, если она не желает войны? Если она просто желает легализовать свои интересы на эти пляжи, на эти старые цековские дачи, генеральские санатории, открыть коммуникации для сочинской Олимпиады и Краснодарского края, не ущемляя интересов оставшегося населения Абхазии. И придумали то, о чем я сказал выше. А так как предложения были рискованными, мы, не обсуждая это публично в Грузии, просто переправили письмо в Москву.

— Когда это было сделано?

— В июне 2008 года. А через неделю это письмо было опубликовано в российской прессе. Я был шокирован. Утечка произошла моментально, причем в «Коммерсанте». На этом все, конечно же, закончилось. У меня сложилось впечатление, что в июне, когда у меня была первая встреча с Медведевым, ему еще не объяснили, какие у России планы в отношении Грузии. А вот когда у нас состоялась последняя встреча в Астане, он уже был хорошо информирован о планах тех людей, которые все решали.

Высокопоставленные чиновники в российском руководстве рассказывали мне, что незадолго до августовского конфликта грузинские силовики настоятельно просили Москву помочь им, я цитирую, «открутить головы сепаратистам».

Единственным официальным российским лицом, которое тогда приезжало в Грузию, являлся Юрий Зубаков (заместитель секретаря Совбеза РФ.— «Власть»), который с нами говорил таким тоном, что это вряд ли было похоже на дипломатическую миссию. Поэтому вряд ли к такому чиновнику кто-то мог обращаться с подобными просьбами, даже если это и было у кого-то в мыслях. Особенно, учитывая тот тон, начальственный окрик, которым он пытался общаться даже со мной. Поэтому разговор у нас с ним тогда был короткий и сухой. Хотя мы очень хотели воспользоваться той возможностью.

У нас никогда не было никаких иллюзий насчет того, что такое сепаратистская проблема. Сепаратисты Южной Осетии сейчас сидят в Тбилиси в кабинетах. Это Дима Санакоев, Алан Парастаев, которого наши войска освободили из подвалов тюрьмы в Цхинвали. Вот этих сепаратистов мы знали с начала 1990-х. Они стреляли в центральные войска, они создавали нам проблемы. Зачем было откручивать им головы, если они уже были на нашей стороне?

А если говорить о бандите Кокойты, то какой же он сепаратист? Он обычный ставленник ФСБ. Когда ФСБ посчитала, что местные сепаратисты не тянут на настоящую сецессию, на настоящую проблему, они привезли туда Кокойты. На первом же совещании в Цхинвали он сказал, что Южная Осетия станет независимой в результате новой войны. Ему тогда ответили: «Тебя здесь не было, а у нас тут родственники гибли. Не хватало нам еще другой войны с Грузией!» Тогда Кокойты в течение месяца уволил несогласных и заменил российскими офицерами, у которых там не было ни семей, ни каких-то родственных чувств. Они были там с конкретной целью.

— Но ведь есть объективные вещи, исходя из которых можно прийти к другому выводу. Это рост расходов на военные нужды Грузии, вооружение грузинской армии ударными темпами. Кто хочет мира, тот себя так не ведет.

— Мы и сейчас будем всячески укреплять резервные силы. Потому что нам все время угрожали минимум с двух сторон. В 2004 году летом нам создали большие проблемы в Цхинвали, а потом в 2006 году Путин мне заявил, что он устроит нам Северный Кипр. Он об этом сказал и генсеку НАТО. Это совершенно конкретный военный сценарий. То есть он нас реально предупредил. Что, мы должны были превращаться в идеальную жертву? Для нас сценарий военного вторжения России самый катастрофический. Попытаться предотвратить это, повышая цену для тех, кто собрался вторгаться, это важно. Кроме того, мы готовились к НАТО и сейчас готовимся.

А потом, если сравнивать наши военные расходы с остальными, то видно, что у нас был самый маленький военный бюджет на Кавказе, один из самых маленьких на постсоветском пространстве и самая маленькая армия. Не считая Молдовы.

— Хайди Тальявини в своем докладе написала, что Грузия нанесла первый удар.

— Тальявини так не написала, Тальявини так сказала. Вы читали полностью доклад? Я очень рекомендую почитать. Почему, вы думаете, Лавров все меньше говорит про этот доклад? Почему о нем в Москве очень быстро забыли? Потому что в докладе все четко расписано, и в нем нет ни одного слова осуждения Грузии. И фразы о том, что Грузия начала войну.

— Москва и Тбилиси его трактуют каждый на свой лад.

— Там написано, что конфликт большого масштаба последовал сразу за грузинским ударом по Цхинвали и что грузинский удар последовал после многочисленных провокаций и обстрелов, которые продолжались не один месяц и после вхождения определенного количества российских войск, что, по мнению авторов доклада, не составляло техническую интервенцию. Это, конечно, самый спорный вопрос в докладе. Потому что если уж было военное вторжение, то о чем тогда говорить? А они сказали: да, войска вошли, но это в принципе было не вторжение. Я считал, что я специалист международного права, но, может, оно сильно поменялось? Если вооруженные силы входят на твою территорию, вряд ли это можно назвать чем-то иным, кроме как вторжением. Или это был военный туризм и они там грибы собирали?

— Я хорошо помню 8 августа 2008 года. Еще до того, как РФ объявила о начале операции по принуждению Грузии к миру, я дозвонился одному из ваших высокопоставленных соратников, который, к слову, и сейчас работает в правительстве. И он мне тогда сказал: а у тебя нет ощущения, что русские нам все сдают? Я до сих пор думаю, что означала эта фраза.

— Не знаю. У меня такого ощущения никогда не было. Мы утром поняли, что входят российские колонны, и как только первые стычки возникли, когда мы попытались это предотвратить, моментально было сообщение из Москвы, что армия РФ начинает полномасштабное нападение на Грузию. Так что утром только у не информированного человека могло возникнуть ощущение, что нам что-то сдают. Все мои заявления были о России, а не о сепаратистах. А если бы мы не сопротивлялись, начались бы этнические чистки, в которых нас бы еще и обвинили.

— Сейчас, когда прошло больше полутора лет после войны, вы можете сказать, была ли она неизбежна?

— Ее можно было бы избежать, если бы международное сообщество, как в 2006 году, остановило Путина.

— Лично вы можете сказать, что сделали все, чтобы избежать войны?

— Я много раз возвращался к этому вопросу и много раз болезненно и мучительно это обдумывал. Думаю, что практически почти все. А может быть, и все. Но в 2006 году, когда Путин в первый раз едва на нас не напал, его остановила позиция ЕС на саммите в Финляндии и жесткая позиция Америки. А в 2008-м саммит НАТО, а потом встреча в Сочи с Бушем послали ему неправильный сигнал. Во всяком случае, он его так принял. После Сочи он счел, что никто ему не помешает. И на 80% оказался прав.

— А вы никогда не думали, что, не отмени вы в ночь на 8 августа свой же приказ о прекращении огня, и война бы не началась?

— Нет. Я так не считаю. К тому моменту два грузинских миротворца уже были убиты в деревнях, находившихся под нашим контролем. Министр обороны умолял меня открыть огонь, чтобы под огнем эвакуировать раненых. Я сказал, что мы не откроем огонь, даже если все раненые погибнут. Люди просили открыть дорогу, чтобы эвакуироваться, а для этого нам нужно было очистить проход. Но на самом деле мы опоздали к Рокскому тоннелю, опоздали с выдвижением к той дороге, по которой шло вторжение. В принципе мы все время были в режиме реагирования и ни разу не упредили российскую сторону. Так что единственное, в чем я себя упрекаю, это в том, что мы опаздывали. Но я опаздывал сознательно. В надежде, что мир увидит, что делается. Но до этого дела никому не было. Эта война Грузию сильно отбросила назад. Я в этом не сомневаюсь. Лучше, конечно, было бы ее избежать. Но, к сожалению, не мы одни делали выбор в той игре. Танго танцуют вдвоем, а не в одиночку.

«Мы первый борец с коррупцией в мире»

— Вы уверяете, что Запад вас поддерживает. А я зашел на ваш сайт и посмотрел, с кем из лидеров вы за последнее время встречались. Во время недавнего визита в Лондон с вами общался глава МИДа, а не премьер.

— Визит в Лондон был инвестиционным. Я в последнее время летал в несколько европейских стран, а не только в страны Балтии, как говорят в России. У меня были официальные визиты после войны во все Скандинавские страны, в страны Восточной Европы. Вице-президент США был два дня в Грузии и настолько эмоционально с нами говорил и так нас поддержал, что даже Буш никогда так не поддерживал. У меня приглашение Обамы в Вашингтон лежит. Но надо понимать, что Грузия сейчас занимается экономической дипломатией. Я езжу много в Катар, в Кувейт, в Эмираты. Это все страны, которые сейчас имеют свободные капиталы. Наш товарооборот, несмотря на кризис, растет. Мы нашли много новых друзей. Нас с удовольствием кредитуют. Что касается Лондона, то туда я заехал на обратном пути с Олимпиады в Ванкувере.

— Украина и Грузия до недавнего времени были самыми успешными проектами демократизации постсоветского пространства. Потом Грузия втянулась в войну, Ющенко бесславно проиграл на Украине. Что происходит с передовыми демократиями?

— То, как на этот раз на Украине выиграл Янукович, и есть победа демократии. А что касается Грузии, то ее успех в том, что, несмотря на вторжение России, это не завершилось концом страны. Мы развиваемся. Наше развитие основано на инвестициях, которые поступают сюда несмотря ни на что. Мы первый борец с коррупцией в мире, мы на 11-м месте по инвестиционному климату. Мы давно не играем в постсоветской лиге. Мы играем в высшей лиге мировой экономики наряду с англосаксонскими странами. То, что Грузия сделала в смысле экономических реформ, это уникально. Если бы Путин вторгся к нам в 2006 году, он был бы более успешным. А в 2008-м уже было поздновато.

— Вы говорили, что после 2013 года как политик умирать не собираетесь. А что собираетесь делать? Превращать Грузию в парламентскую республику?

— Последнее, что я буду делать, это приспосабливать конституцию под себя. Я считаю, что в Грузии должна быть сильная президентская власть. Кроме того, у каждого человека в любом случае есть свой ресурс. К 2013 году как лидер страны я свой ресурс, наверное, более или менее исчерпаю. Может быть, через несколько лет произойдет восстановление. Не знаю. Но это правильно, что есть ограничение по срокам правления. Не думаю, что Грузия будет парламентской республикой. У нас столько сейчас вызовов. Реформы, которые мы проводили, требовали определенной концентрации власти, чтобы какая-нибудь маленькая группа не могла блокировать серьезные реформы. Но любая власть должна быть уравновешена свободной прессой и другими институтами. Без этого не может быть свободной страны.