Старт с низкого пульса

// Вне игры...

...с Андреем Колесниковым

Екатерина Илюхина взяла в Ванкувере серебро в сноуборде, в параллельном слаломе, чего никогда не было в российской спортивной истории, а специальный корреспондент "Ъ" выяснил, что на самом деле параллельные прямые в ее жизни регулярно пересекаются.

На этой Олимпиаде столько расстройств, горя, отчаяния, столько самого черного в жизни спортсменов, то есть четвертых мест, что, когда видишь серебряную призерку Игр сноубордистку Екатерину Илюхину, даже неловко становится: она так улыбается, она так без конца хохочет, как будто и нет ничего, что сделало эту Олимпиаду позорной для нас. И то, что сделало ванкуверскую Олимпиаду такой, и в самом деле перестает существовать — по крайней мере пока я разговариваю с ней и пока она хохочет так, что потом начинает кулаками массировать скулы, потому что у нее их уже судорогой сводит от смеха.

Только что была короткая пресс-конференция, на которой один журналист спросил, что она ела на завтрак перед соревнованием. Катя удивилась и не сразу смогла вспомнить, что это были ананасы. Журналист так удовлетворенно кивнул, как будто это он ел на завтрак эти ананасы.

Катю этот вопрос удивил.

— Что это он? — поинтересовалась она после пресс-конференции.— Больше меня спросить не о чем, да?

Ей рассказали, что на самом деле журналист этот специализируется не на спорте, а на проблеме долголетия (с ней и живет) и питания. Она успокоилась.

Катя не производила впечатления человека, который часто дает интервью. Она думала над смыслом журналистских вопросов больше, чем следует, и придавала каждому из них, по-моему, эпическое значение. Вот Александр Овечкин, например, не думает — не только над вопросами, а и над ответами. И разве ему плохо?

— Но вы же не из-за ананасов выиграли, — сказал я ей.

Она задумалась и ответила:

— Мне кажется, нет.

— А из-за чего?

— Я на горных лыжах каталась с детства,— засмеялась она.— Вот такую меня на лыжи поставили (она показала какую.— А. К).

— Если такую, как вы показали, то вам было около года, наверное,— предположил я.

— Да нет! — смеялась она.— Я вообще-то очень маленького роста, вы обратили внимание? И если я такая была (она опять показала.— А. К.), то это значит, что мне было пять лет! Это было в Новосибирске, я из Академгородка. У меня там была гора длиной 200 метров. И я там проводила все свободное время, каталась на горных лыжах, на "плюшках"... ну, постоянно! Как только заканчивались уроки, я неслась переодеваться, чтобы успеть покататься, пока не стемнело!

— А домашку не делали, что ли?

— Я никогда не любила делать домашнюю работу! Я все схватываю на лету, а эти конспекты мне очень не нравятся! Но когда я начала выступать за школу, я все равно училась, не пропускала занятий!

Она попробовала себя в слаломе на этой горке: ставили деревянные вешки, засекали по секундной стрелке часов, кто быстрее пройдет. Спускались без шлемов, без комбинезонов. Хорошо, если очки у кого-то были. У нее не было. Не в очках было дело.

— Но занятия я не прогуливала! — повторила она.

Она смотрела на меня с тревогой: уж не подумаю ли я, что она была плохой девочкой и прогуливала уроки?

— Ой, как же это давно было!...— засмеялась она.

— Давно — это сколько? — попробовал уточнить я.— Не скажешь, если посмотреть на вас, что это могло быть давно.

— Как?! Конечно, давно! Восемь лет назад!

— И вы говорите: давно, — расстроился я.

— Ну, для меня это очень давно! — хохотала она.

Странное дело, на этой Олимпиаде медалей мало, а хороших людей, которые их получили, много. Чаще, наверное, бывает наоборот.

— А как вы соскочили с горных лыж на сноубород? — спросил я.

До сих пор я не интересовался подробностями ранней биографии спортсменов: и так было о чем поговорить с ними. Но сейчас мне хотелось знать эти подробности, потому что Катя Илюхина от ранних подробностей недалеко ушла — опять же судя по ее внешнему виду.

— Лет в 13 соскочила. Мне принесли доску, но мне на ней не понравилось кататься. Она была слишком мягкая. Я вообще не хотела после нее кататься на сноуборде. И ботинки были 41-го размера! Я попыталась покататься, у меня ничего не получилось, я поняла, что это не мой вид спорта.

— И кто же с вами так поступил?

— На горнолыжной базе, из проката принесли... Да мама у меня тогда в этом прокате работала!

Потом у нее появился жесткий сноубород, она вставила в него свои горнолыжные ботинки, и ей понравилось больше. Настолько больше, что она ушла из горных лыж раз и навсегда.

Рядом, за столом, сейчас сидели ее тренеры. Они прислушивались к нашему разговору.

— Катя, расслабься уже — и все! — сказал один.— Ты уже в историю вошла. Но ты для нас слалом еще не выиграла! А должна выиграть! Ты настраиваешься? Это твоя трасса! А кто еще его выиграет?!

— Подождите! — взмолилась она.— Давайте не будем об этом! Когда вы надеетесь от меня что-нибудь получить, у меня ничего не получается. А вот когда вы не надеетесь, тогда вот да!

— А когда вы первый раз за границей оказались, какое впечатление она на вас произвела? — поинтересовался я.

— В 2003 году, Австрия, Хинтертукс. Я до этого никогда за границей не была. Сначала мне очень понравились люди, которые постоянно, каждый день мне говорили "Гутен морген!", улыбались мне постоянно, а от русских же этого не дождешься... а эти именно улыбались. Я потом поняла, что они не такие уж доброжелательные. Там сложно у них все... Но улыбаются хорошо.

— Но вы не у них научились улыбаться, это точно,— сказал я.

Ее просто распирало от счастья. Она не могла не улыбаться, не смеяться. Ее веселил каждый вопрос. Если бы я не видел, какой она трогательно серьезной вдруг становится, когда задумывается над моими вопросами, я бы подумал, что она, может, покурила перед стартом. Говорили же недавно, что у одного горнолыжника нашли в крови следы марихуаны. Снимал человек напряжение... А может, и не напрягался.

Но это был не тот случай. Тем более странно.

— А вы давно замужем?

Я заметил у нее на пальце кольцо.

— А я не замужем! — расхохоталась она, повернула колечко, и стало понятно, что на самом деле оно усыпано полудрагоценными камнями и уж точно не обручальное.— Иногда я его вот поворачиваю, чтоб никто не приставал.

К этой девушке должны приставать часто. Просто обязаны.

— И я говорю им: "А я замужем!" Они говорят: "У-у-у..." — и все.

— И где же вы с людьми-то встречаетесь? Все время ведь на сборах, наверное.

— С людьми и правда мало общаемся. Мы о-о-о-чень много времени проводим на тренировках.

— Семьи не хочется еще? Тихого семейного счастья...

— Да как не хочется!? — спросила она.— Хочется!

— Особенно когда приходишь вечером и спать ложишься...

— И устаешь,— она сделала вид, что не заметила того, что я сказал,— видеть одни и те же лица (я мельком посмотрел на двух тренеров.— А. К.), каждый день одно и то же... Хочется домой... Перед Олимпиадой я ездила на три дня домой... Я наслаждалась родителями, собаками своими...

— Сколько их у вас — я собак имею в виду?

— Сколько?!..— хохотала она.— Как вы догадались?!. Десять собак у меня! Два кавказца, русская борзая, две таксы, две лайки... У нас свой дом, две таксы в доме живут, они маленькие, с ними удобно, захотела гулять — дверь ей открыли, пошла... Далеко не уйдет.

— Ноги-то короткие.

— Ну да,— согласилась она.— Борзая в подвале живет. Остальные на улице.

— Интересно, они смотрели трансляции из Ванкувера? — прямо спросил я.

— Кто? Собаки?! Две-то точно смотрели, две мои девочки, которые в доме. Мелкая вообще спать не могла, когда я уезжала. Она потаскает Чебурашек по всем углам, сядет и смотрит на меня, и все понимает...

— А потом говорит: "Возвращайся быстрее..." Да? — предположил я очень вероятное развитие этих событий: так уж она про собак рассказывала.

— Ну да,— опять согласилась она.— Я так разволновалась...

— Как перед стартом?

— Странно, я, наверное, вчера, еще до старта, отволновалась,— призналась она.— До этого я очень переживала за наших, считала медали нашей сборной... Вы не представляете, как я хотела медаль принести! И как переживала за хоккейную нашу сборную... И говорила себе: не надо, ну тебе нельзя... А вчера я уже вообще не могла ходить, не могла думать... Я представляла себе все время эту дорогу... ой, то есть трассу... Я не могла понять, что со мной происходит: ноги не держали, я не преувеличиваю. Потом заснула — встала, а все вроде нормально. Попыталась подумать о старте — а нет больше никакого волнения! Только я и трасса — ничего вообще больше не существует. Вошла в четвертьфиналы... Блин, думаю, надо бороться! А то, когда волнуюсь, иногда падаю!

Она хихикнула.

— Потом все-таки упала. Но прошла дальше, собралась. Потом ехала вместе с немкой, и она не выдержала, мне кажется, психологически, она полетела на флаг, неправильная тактика, техника... она падает... А с австрийкой рисканула, потому что мы с ней шли вровень, вышли на последний крутяк, на последний поворот трассы, и я понимаю: надо что-то делать... Я просто отпускаю доску, пусть она идет сама, и ноги только на автомате работают вместе с ней... И я вхожу, и потом смотрю — я выиграла 14 соток! И я в шоке! А когда я вышла в финал, я подумала: блин, вот это круто! И могла золото выиграть... Мне кажется, я могла...

— Может, не рисканула вовремя? — спросил я.

— У меня не получилось,— вздохнула она.— Но я хорошо трассу отколбасила!

— Такой старт, наверное, не выиграть, если в какой-то момент доску не отпустить? — предположил я.

— Не выиграть,— подтвердила она.— Знаете, во всем этом только одно плохо: я не люблю все эти пресс-конференции! Я не могу показываться на людях... Это не мое, мне тяжело, я страдаю... Я никогда не буду публичным человеком...

— У вас в команде, говорят, психолог есть.

— Есть. Психолог — это человек, которому ты должен доверять,— объяснила Катя.— Некоторые вещи ты не можешь сказать тренерам, девчонкам... Мелочи жизни, с которыми надо с кем-то поделиться, а ты не хочешь, чтобы это не разносилось потом дальше. Перед стартом меня психолог проверяла, так удивилась: "У тебя сегодня самый низкий пульс, самый лучший результат за все полгода!" Я говорю: "Да у меня сердце долбится!" "Настраивайся,— говорит,— ты можешь... Я знаю: ты можешь по своему потенциалу!"

— А вы понимаете, что она это и всем остальным девушкам говорила?

— Да! Она каждому пытается внушить, что он лучший.

— Просто вы поверили, в отличие, может, от всех остальных. Вот и выиграли свое серебро.

— У меня же два года последних очень тяжелых были. Я не выигрывала... Не понимала ничего... Чудом на Олимпиаду отобралась...

— А парень ваш не приехал на Олимпиаду с вами? — рисканул я.

— Нет! — засмеялась она.— Не приехал! Он не попал на Олимпиаду!

— А он тоже в сноуборде, в параллельном слаломе?

— Ну да...— призналась она.

— То есть параллельные прямые иногда все-таки сходятся...

— Да мы всегда вместе! Тренируемся, выступаем... Мы давно вместе...

— Опять давно!

— Уже шесть лет...

— А и правда давно.

Я сразу понял историю насчет кольца и насчет того, что приходишь с тренировки — и хочется семейного тепла... У нее все это уже есть.

Она рассказала, как часто за эти дни гуляла по олимпийской деревне и как к ней постоянно подходили, хотели сфотографироваться, заговаривали с ней...

— И всем нужно-то ведь одно...— вздохнул я.

— Да,— подтвердила она.— Вот это.

Она достала и показала свою серебряную медаль.