Смерть Дэн Сяопина, если и является событием огромной важности, то только для него самого. Вопреки надеждам христианского и мусульманского миров она не станет катализатором распада Китая. Не остановит она и его стремительного экономического развития.
Китай в себе
"Не будите Китай. Никто не знает, что будет, когда он проснется". Западные профессора затаскали это высказывание Наполеона Бонапарта, но именно оно описывает происшедшее с КНР лучше всего. Китай будили почти два века, и он наконец проснулся. Обладая колоссальной инерцией развития, Китай, набрав скорость, не сможет просто так остановиться. Жизнь или смерть одного человека, даже такого хитрого и по-своему политически мудрого, ставшего такой поистине культовой фигурой китайской истории, как Дэн, не может теперь уже что-либо кардинально изменить. Впервые за последние полторы тысячи лет, прошедшие с героических времен великой Танской империи, Китай вновь стоит на пороге реализации своего экономического, а следовательно, и политического потенциала.
Еще несколько лет назад "китайский фактор" практически никем не принимался всерьез. Политологи были уверены в неминуемом ослаблении страны в результате потрясений, — в том, что Китай ждет углубление внутренней социально-экономической дифференциации, идеологический кризис и перманентный конфликт с Тайванем. Как многонациональной стране КНР постоянно предвещают территориальный распад и даже жестокие национальные войны.
Сегодня стало ясно, что сбыться этим предсказаниям не суждено.
Наиболее отсталые районы Китая в последние годы демонстрируют темпы развития, превосходящие средние по стране. Поэтому разрыв в уровне благосостояния между различными провинциями (а для политической стабильности территориальная дифференциация значительно более опасна, чем социальная) сокращается.
Конфликт с Тайванем не настолько драматичен, насколько привыкли считать во всем мире. Тайвань — воронка, через которую капиталы всего мира вливаются в континентальный Китай. В высшей степени конкурентоспособная экономика Тайваня активно экспортирует товары, но не может дополнить этот экспорт экспортом капиталов. Отсутствие политического признания делает недоступными жизненно необходимые для такого экспорта соглашения — в первую очередь о защите капиталовложений и избежании двойного налогообложения. Именно в этом, кстати, и состоит экономическая причина столь резкого неприятия материковым Китаем любых шагов, ведущих к дипломатическому признанию Тайваня третьими странами. В результате Тайвань поневоле становится накопителем капитала, основной сферой прибыльного и производительного приложения которого становится континентальный Китай. Поэтому сколько-нибудь значительный конфликт "двух Китаев" принципиально невозможен: любое серьезное противостояние с Тайбэем автоматически посадит Пекин на жестокую инвестиционную диету. Будущее отношений "двух Китаев" может быть только мирным.
И поэтому огромное значение приобретает величайший эксперимент, который предстоит Китаю, — поглощение Гонконга.
Китай для себя
Присоединение Гонконга, точнее, "возвращение в лоно матери-Родины", как принято говорить в Китае, стало уже подобием национальной паранойи. Дэн Сяопин не раз повторял, что величайшей мечтой его жизни является посещение Гонконга, после того как тот из британской колонии превратится в пусть и особую, но все же китайскую провинцию. В июле, когда официально над 1000 квадратных километров южного полуострова и прилегающих к нему островов взовьется флаг КНР, и начнется самый, пожалуй, непростой экзамен для Китая.
Те, кто по инерции видит в Китае не динамичную экономику с неисчислимыми ресурсами, а последнюю мировую империю, отягощенную коррумпированной бюрократией и глубокой социальной и региональной дифференциацией, предсказывают упадок Гонконга. Но даже вполне благопристойное поддержание Гонконга в нынешнем цветущем состоянии, простое сохранение status quo будет для современного Китая безусловным поражением — верным признаком того, что он еще нескоро сможет стать для развитых государств действительно опасным стратегическим конкурентом.
Напротив, новый расцвет Гонконга, дополнение преимуществ мирового финансового центра преимуществами качественно нового укрепления связей с материковым Китаем станет признаком близкого увеличения мирового влияния последнего.
Этот расцвет создаст сильнейший стимул к интеграции не только для Тайваня, но и для всей Юго-Восточной Азии и приведет к формированию нового центра силы, в какой-то степени начинающего уравновешивать Соединенные Штаты и ориентирующуюся на них группу развитых стран.
В этом случае мировая конкуренция будет развиваться уже не между Востоком и Западом и тем более не между Севером и Югом. Основное экономическое противостояние будет происходить по оси "G7 --Юго-Восточная Азия", или конкретно — "США — Китай". Окончательное оформление такого противоборства даже в случае успешной сдачи Китаем "гонконгского экзамена" займет, конечно, длительное время. И станет величайшим политическим и экономическим явлением будущего века. Но влиять на мировую политику это противостояние начнет уже в ближайшие годы.
Будучи одним из активных проводников курса экономической реформы и построения "социализма с китайским лицом", утвердившегося в экономической политике КНР с 1978 года, Дэн Сяопин, может быть, и не ставил перед страной столь глобальных целей. Однако Китай, каким бы — имперским, ортодоксально коммунистическим, маоистским или буржуазным — он ни был, всегда останется страной, стоящей особняком. Единственной самобытной цивилизацией, пережившей всех своих ровесников. Что бы ни делали и ни говорили китайские политики, они в отличие от европейцев и американцев всегда будут прежде всего китайцами, а уже потом коммунистами, социалистами, монархистами или консерваторами.
Именно поэтому бессмысленно искать ответ на вопрос: "Дэн Сяопин, он кто? Коммунист, открывший формулу подлинного социализма? Оппортунист, подрывавший коммунистическое движение изнутри? Или коварный националист, грубый солдафон, мечтавший о власти и мировой гегемонии?"
Нет. Это было бы слишком просто. Он — китаец.
ЮРИЙ ГОРСКИЙ