Кто бы ни был чернорабочим террора, на самом деле его питают система чиновничьего насилия и блокада объективной информации.
Начиная с 1995-го редкий год в России проходил без террористических акций, и чаще всего эти акции случались в Москве. В списке важнейших событий 1995-1996, 1999-2004, 2009 годов россияне, по опросам Левада-центра, неизменно выделяли теракты, а нередко такие угрожающие события и возглавляли список, их отмечали в качестве значимых свыше половины населения. Отсюда и горизонт ожиданий, ставший для наших сограждан в последнее десятилетие вполне будничным: от 86 процентов взрослых россиян в 1999 году до 68 процентов в 2009-м высказывали опасение, что они и их близкие могут стать жертвами террористов. Думаю, взрывы 29 марта вряд ли сильно увеличат такие цифры — с чувством повседневной тревоги в России и без того свыклись, как видим, практически все.
При этом от трех четвертей россиян в 2004-2005 годах до 40 процентов в 2009-м уверены, что российские власти не сумеют их защитить от новых терактов (доля уверенных составляла в этом последнем году 45 процентов). Не случайно среди мер безопасности, которые нужно было бы предпринять властям для снижения террористической угрозы, в общественном мнении лидирует "борьба с разложением и коррупцией в правоохранительных органах". Вместе с тем преобладающее большинство наших соотечественников, даже осознавая необходимость реформирования правоохранительных структур, не видит себя деятельными участниками таких реформ, уповает здесь на те же верхи, ведомственные ли, государственные ли, и пуще всего страшится, как бы эти реформы не были "решительными".
Пока что версии расследования случившегося указывают на приезжих "чужаков". Что ж, уровень ксенофобии среди российского населения в последние 15 лет и без того высок (в поддержку лозунга "Россия — для русских!" выступают до трех пятых взрослого населения страны). Но, скажем, за прямую депортацию всех чеченцев и заподозренных в связях с чеченскими боевиками и террористами высказываются, по данным 2004 года, все-таки лишь 23 процента опрошенных. Думаю, что и эти оценки более или менее удержатся сейчас в привычных рамках. Вероятно, рейтинг первых лиц на короткое время несколько снизится, но вскоре, как можно предположить по аналогии с подобными чрезвычайными событиями в недавнем прошлом ("Курск", Дубровка, Беслан, "Невский экспресс" и др.), вернется на прежний уровень. Вряд ли население России, чурающееся сейчас, особенно после начала экономического кризиса, любых крайностей, потребует от руководства страны и силовых ведомств каких-то драконовских мер. Не думаю, что и руководство страны, разные силы и фракции "наверху" какие-либо меры, кроме декоративных и демонстративных, предпримут: себе дороже. Да и чего ради? Большинство россиян уже давно ничего от властей не требует, а разве что обессиленно ждет и смиренно благодарит.
И вот здесь начинается, вернее, должен был бы начаться совсем другой разговор. Суть его в том, что большинство россиян в дни, подобные нынешним, уже столь же давно и столь же привычно не обращаются ни к нарушителям порядка — террористам и силам, стоящим за ними, ни к представителям государственной власти, первым лицам своей страны. Им как бы нет места в подобных событиях, они по собственной воле, кажется, вообще ни с кем, кроме близких родственников, уже не вступают ни в какие активные и осмысленные коммуникации. Или это не их страна?
Глядя на экраны телевизоров, где одинокая толпа из тысяч понурых спин утром 29 марта двигалась от метро "Парк культуры" через Крымский мост, чтобы добраться до работы на своих двоих, а сотни таксистов вдесятеро взвинчивали при этом цены за проезд, нельзя было не вспомнить этот же мост 20 с небольшим лет назад, в 1988-1989 годах: там — в противоположном направлении — проходили демонстрации из десятков тысяч людей, камеры снимали их лица, эти лица были другими. Так же как нельзя было не вспомнить, скажем, многомиллионные демонстрации испанцев на улицах Мадрида с протестами против терактов в их стране. В первом ряду этих демонстраций шагал, кстати, испанский король.
Но возможно ли такое в сегодняшней России, где первые лица, окружающие их люди в форме и без того должны были бы нести ответственность за идущую уже 16 лет чеченскую войну и сохраняющуюся на Северном Кавказе напряженность (ее с привычной тревогой отмечают сегодня свыше трех пятых россиян, а до половины их уверены, что федеральные власти и сейчас не контролируют тамошнюю обстановку)? Разве не эта повседневная чрезвычайность, не ставшая обыденной ситуация государственного насилия, как и блокада полной, объективной информации о нем и его последствиях, составляют питательную почву актов террора, кто бы ни был его конкретным рядовым исполнителем? Однако о подобных материях речь сегодня практически не заходит, по крайней мере, в пользующихся зрительской популярностью передачах на основных каналах огосударствленного телевидения. Безответственность власти и подначальных ей медиа покоится на безответности пассивно созерцающего экран населения. Если это и не прямая причина произошедшего, то, по крайней мере, самая благоприятная для него среда — в прошлом, в настоящем, а потому и, никак нельзя исключить, в будущем. И это "стабильность и порядок"? И это "великая (она же сильная) держава"?
