Когда Госкомстат зафиксировал некоторый рост ВВП в начале этого года, многие решили, что официальная статистика произвела переоценку масштабов теневой экономики. Это верно лишь отчасти — теневая экономика до сих пор не оценена по достоинству. И это удобно не только самой теневой экономике.
Сокрытие ВВП в особо крупных размерах
Публикации Госкомстата о развитии страны в начале нынешнего года вызвали оживление в деловых кругах. Еще бы — из этих сводок следовало, что экономика России впервые за годы реформ достигла долгожданного роста: ВВП увеличился на 0,1%. Однако тут же прошел слух, что рост выявлен потому, что Госкомстат перешел на новую статистическую систему, лучше учитывающую нелегальный сектор.
И то и другое на поверку оказалось несколько преувеличенным, хотя от этого ситуация не стала менее интересной. Но обо всем по порядку.
Во-первых, никакого экономического роста из данных Госкомстата по-прежнему не следует. Рост получается от привычки сравнивать показатель текущего года с показателем годичной давности. В январе текущего года ВВП действительно превысил показатель прошлогоднего января. Но в сравнении с предыдущим месяцем — декабрем 1996 года — валовый внутренний продукт упал аж на 12%, и вообще, столь низкого месячного показателя ВВП не наблюдалось с марта 1996 года.
Во-вторых, что касается революции в статучете ВВП, то это действительно слухи. Правда, нет дыма без огня — сейчас в Москве работает группа консультантов МВФ, которая совместно с российскими специалистами подводит итоги корректировки методов статучета. Однако, по единодушной оценке специалистов, это не повлечет изменения принципов статучета. Настоящий переворот, утверждают они, произошел в 1993 году, когда Госкомстат впервые начал учитывать теневую экономику. С тех пор методы этого учета постепенно совершенствуются, но принципы не меняются.
По официальным оценкам Госкомстата, доля теневого сектора составляет 23% ВВП, а в некоторых отраслях — половину и более (см. рисунок). Для сравнения: в славящейся своими мафиозными традициями Италии он оценивается в 15-18% ВВП. Однако и такие оценки российской теневой экономики чересчур оптимистичны. Даже в самом Госкомстате признают, что на самом деле теневой сектор еще больше и может составлять до 30% легального. А некоторые эксперты и официальные лица допускают, что его размер составляет не меньше половины всей экономики. Так, секретарь Совета безопасности России Иван Рыбкин заявил, что доля теневой экономики уже достигла 50%.
Косвенные доказательства
Выводы о том, что часть той или иной сферы производства скрывается в тени, Госкомстат делает на основе косвенных данных, путем сопоставления разных показателей. Наиболее яркий пример — оценки Госкомстатом масштабов теневого сектора в ликеро-водочной промышленности.
В 1981-1984 годах мощности по производству пищевого спирта составляли примерно 100 млн декалитров в год. Затем, во время антиалкогольной компании, они существенно сократились. С началом экономической реформы мощности очень быстро, уже к 1993 году, восстановились до уровня начала 80-х годов. В это же время объем официального производства продукции начал стремительно сокращаться. Это был первый признак сокрытия производства. Второй признак — возрастание потребления спиртного с 1991 года.
Однако для более или менее точного определения объема нелегального производства остается слишком много неизвестных. Так, неизвестны объемы реального производства, продаж и импорта. Поэтому Госкомстат может вычислить лишь возможные пределы, в которые укладывается объем теневого производства. Эти пределы очень широки. Зная, что официальный объем поступления водки на рынок (производство плюс разница между импортом и экспортом) в 1996 году составил примерно 80 млн декалитров, а потребление, по неофициальным оценкам, составляет 230-270 млн декалитров, Госкомстат может предполагать объем дополнительных поступлений водки на рынок в пределах 150-190 млн декалитров, что соответствует 60-80 млн декалитров нелегального спирта. Остается только гадать, в каком соотношении друг к другу находятся объемы нелегального производства и нелегального импорта, доходы российского и зарубежного теневого сектора.
Очевидна главная особенность российского статучета — он оценивает экономику, и в частности теневой сектор, по косвенным признакам, главным из которых является физический объем продукции (произведенной, потребленной, ввезенной). В развитых странах объем ВВП оценивается на основе объема доходов и расходов населения. Объем производства западную статистику мало интересует.
Значит, достоверно оценить масштабы теневой экономики удастся лишь тогда, когда Россия перейдет на принципиально иные, западные методы оценки ВВП. Но это, как говорит зампред Госкомстата Владимир Соколин, дело будущего.
Почему? Что мешает Госкомстату перейти на западные принципы учета и получше оценить теневой сектор?
Ответ, который статистики "кладут" на поверхность, — технические трудности. Госкомстату трудно получить достоверную картину доходов и расходов населения. Ведь только по официальным данным, нелегальные доходы в 1996 году составили 170 трлн рублей, то есть около половины тех самых учтенных Госкомстатом теневых оборотов. Однако вряд ли является большим открытием, что проблема достоверного учета доходов-расходов технически легко разрешима и упирается лишь в чьи-то интересы.
Прежде всего — в интересы массы предприятий, представляющих практически все отрасли. Даже умозрительные исследования Госкомстата оказываются для них весьма небезобидными. Так, Госкомстат сравнил данные производства, импорта и экспорта автомобилей с цифрами их учета в ГАИ. Получилось, что в год в стране откуда-то берется от 40 до 100 тысяч нелегальных автомобилей. Какая-то их часть поступает в виде нелегального импорта. Но не все.
— Нестыковки служат для нас сигналом, что в этом секторе укрываются доходы, — говорит зампред Госкомстата Владимир Соколин.
— Надо полагать, вы сигнализируете дальше — в ГНС, налоговую полицию, а теперь это все ложится на стол Анатолию Куликову?
— У нас все оценки открытые, это не какие-нибудь служебные записки. Есть очевидные случаи. Например, зарплата в промышленности 600 тысяч рублей, а в банковском секторе — 637 тысяч рублей. Так что, с предприятий в банки бегут из-за 37 тысяч?
— Вы ощущаете противодействие других ведомств вашим исследованиям теневой экономики?
— Иногда наши цифры для некоторых ведомств становятся не очень удобными. Например, наши данные по экспорту отличаются от данных ГТК всего на 3-5%. А вот по импорту мы стойко расходимся на 25%. Это занижение импорта только из стран дальнего зарубежья.
Заметим, что слишком быстрая переоценка масштабов теневой экономики противоречит и общегосударственным интересам. Так, в начале 70-х годов Южная Корея вдруг в одночасье реформировала свою систему статистического учета. В результате МВФ на два года приостановил сотрудничество с этой страной, ввиду того что его специалистам требовалось полностью разобраться с новой картиной ее экономики. Поэтому российское правительство старается не делать резких движений и не распахивать весь теневой сектор перед международными финансовыми организациями.
Прямые улики
Понятно, что недоучет теневого сектора приводит к занижению ВВП. Размер этого занижения впервые попытались определить в 1995 году, когда оформились методы оценки теневой экономики. Тогда пересмотрели размер и динамику ВВП за предыдущие годы реформ. Получилось, что размер ВВП ежегодно недооценивался на 9-10%.
Но с тех пор теневой сектор не стоял на месте. По данным Госкомстата, в 1995 году его доля в экономике не превышала 20% ВВП, в 1996 году составила 23%, а после нынешнего пересмотра, даже по уже описанной выше методике, она, как полагают специалисты, может составить 27%. Не исключают, что даже 30%. Изменение этой цифры обусловлено не столько совершенствованием методов учета, сколько экономическим ростом в теневом секторе, чего власти ждут не дождутся в легальной экономике.
Таким образом, падение легального производства в той или иной мере обусловлено его уходом в тень. Госкомстат согласен, что более точная оценка теневого сектора заставит пересмотреть динамику ВВП в более благоприятную сторону. По мнению специалистов этого ведомства, в прошлом году ВВП упал не на 5-6%, а скорее на 3-4%. Впрочем, если учесть, что власти заинтересованы в минимальной переоценке теневого сектора, то можно с уверенностью утверждать, что уже в 1996 году (вопреки официальным утверждениям о продолжающемся кризисе) ВВП России стабилизировался. Иначе чем объяснить то, что на фоне официальных данных о падении производства наблюдаются известные следствия стабилизации экономики: рост реальных доходов (например, в январе 1997 года они превысили показатель годичной давности на 9%), рост вкладов населения (с февраля 1996 по февраль 1997 года объем вкладов населения в банки вырос на 50%, средний размер вклада — на 76%), рост потребления предметов длительного пользования (парк легковых автомобилей ежегодно растет на 10-12%), строительный бум, рост иностранного туризма, деловой активности на многих крупнейших предприятиях вопреки проблеме неплатежей и т. д.?
Противоборствующие школы в экономике сходятся в одном: для разной конъюнктуры следует применять разную экономическую политику. Основным показателем экономической конъюнктуры служит динамика ВВП. Искаженные представления о ВВП, а значит и об экономической конъюнктуре, приводят к неадекватной экономической политике, что и происходит в России. Во-первых, власти оправдывают неблагоприятной конъюнктурой свою неторопливость в реформировании фискально ориентированной налоговой системы. Во-вторых, становится понятным, почему предприятия испытывают сильный дефицит живых денег, а Минэкономики и ЦБ вполне убедительно, с цифрами в руках доказывают, что объема эмитированных денег вполне хватает. Ведь нелегальный аппендикс экономики тоже требует денег. Даже если ЦБ и согласился в полной мере снабжать деньгами учтенный статистикой теневой сектор, то из-за неучтенной его части в экономике не хватает десятков триллионов рублей. Этот дефицит денег стимулирует неденежные формы расчетов, которые, в свою очередь, питают теневые обороты. Круг замыкается.
ИНГАРД ШУЛЬГА