— Ситуация с коробкой из-под ксерокса завершила некую логическую цепочку?
— Да, думаю, она стала последней каплей. Не секрет, что когда организовалась служба, я многое увидел по-новому. Стала поступать информация — и из отдела "П" (отдел СБП по борьбе с коррупцией в правительстве), и из отдела по регионам. Она докладывалась президенту. Он не хотел этого слышать. Президент должен работать с информацией. Он этого не делал.
— А что произошло 21 июня? Вы уже не могли войти в свой кабинет?
— Мог. И сейчас могу. У меня есть удостоверение СБП.
— Ходили слухи, что кабинеты опечатали.
— Позднее. Мне было все равно. Больше всего беспокоило, кто станет моим преемником. Кузнецов спокойно мог справиться с работой при тех заместителях, которые оставались. Потом замов тоже погнали. Разгон службы начался на второй день после второго тура выборов. Массовый разгон. И с нарушениями юридических формальностей. Видимо, торопились. Первым же указом ввели СБП в состав Федеральной службы охраны (ФСО).
— Федеральная службы безопасности президента была создана 11 ноября 1993 года. Вскоре после октябрьских событий. Это случайно?
— Нет. Президент решил, что необходимо свое мини-КГБ, которому он мог бы доверять.
— Это решил президент, или вы, или вы вдвоем с президентом?
— Так решил президент. Он не был уверен в существовавших на тот момент спецслужбах, не доверял их информации. Передо мной поставили задачу создания новой спецслужбы. Это была непростая задача. Мне до этого приходилось работать на вторых ролях — первым заместителем начальника главного управления охраны Михаила Барсукова. По крайней мере, не надо было решать какие-то хозяйственные и оперативные вопросы.
— По закону, если не ошибаюсь, СБП была самостоятельным органом государственной охраны...
— По закону о госохране ФСО и СБП имели автономный статус. А она собиралась с трудом, по крохам. Мы отбирали лучших профессионалов, которых ни ФСБ, ни МВД не хотели отпускать. Доходило до того, что человек увольнялся из старого ведомства под любым предлогом, а потом мы его принимали на работу.
Сейчас произошло фактическое уничтожение службы. Остались лишь функции физической охраны. То есть задачи службы безопасности президента сведены к тому минимуму, который был во времена событий, предшествовавших Форосу.
— Вы считаете, что охрана президента ненадежна?
— Я считаю, что сейчас президент от Фороса не гарантирован. Мы делали так, чтобы этого не допустить.
— Вы знаете, каково настроение тех ваших подчиненных, которые остались в Кремле?
— Настроение кладбищенское. Люди дорабатывают до пенсии. Мне стало известно, что один из руководящих чинов в правительстве позвонил начальнику ФСО Крапивину и посоветовал сдержать увольнения и постараться пристроить людей и дать им работу, потому что это обойдется дешевле, чем если эти люди уйдут к Коржакову.
— Но какие-то люди все же ушли из СБП с вами или пришли к вам позднее...
— В том числе и те, кто еще не заработал пенсию. Я наблюдаю за тем, как складывается судьба моих подчиненных, и стараюсь помочь, если могу. Многих уволили незаконно. Один из них, Миленко, подал в суд и выиграл. Его обязаны восстановить на работе. И другие выиграли бы, обратись они тоже в суд. Нарушения были даже в сроках отпусков — давали максимум две недели. Потом вмешался Крапивин, пообещал, что все будет нормально. И действительно жалоб стало меньше.
— Есть ли случаи, когда вашим людям препятствовали в поступлении на работу?
— Да, если ребята хотели вернуться в МВД или ФСБ. Их или не брали, или предлагали должности, на которые они заведомо не согласились бы пойти.
— Возможно ли восстановление СБП такой, какой вы ее создавали?
— Нет, она уже не будет восстановлена в прежнем виде. Веры нет. Хотя опыт нашей службы можно было бы использовать и на тех же принципах создать настоящее ФСБ, например, а не то жалкое подобие спецслужбы, какой она стала.
— Одной из задач СБП, как это декларировалось, было максимально полное информирование президента. Считаете ли вы, что президент сегодня получает полную информацию?
— Нет, президент не имеет полной информации. Думаю, что и не стремится к этому. Приятного узнает мало.
— А из чего вы делаете вывод, что президент не обладает информацией?
— При мне президент каждый день получал доклад от руководителей спецслужб из первых рук: и от нас, и от ФСБ. Так, кстати, было не только при Барсукове, но и при Степашине, и раньше — при Иваненко, Баранникове, Голушко. А сейчас директор ФСБ Ковалев даже боится спросить, как уволить Барсукова. Ведь и он до сих пор не уволен. И мой рапорт никак не могут до Ельцина донести. Боятся напомнить обо мне. В результате формально я так и не уволен. К тому же глава администрации фильтрует информацию.
— Вы сказали, что президент и раньше не всегда реагировал на ту информацию, которую получал. Можете привести конкретный пример?
— Например, по НФС. 2 апреля 1996 года Барсуков принес мне бумагу. Президент не очень хорошо себя чувствовал, и поэтому Барсуков пошел не напрямую, а через меня. Это был сводный трехстраничный документ: сколько денег поступало, тратилось, сколько валюты, акцизных марок. В общем, полный расклад. Подсчитанный в документе ущерб государству от НФС составил $1,6 млрд за два года деятельности Федорова. Работало над документом экономическое управление ФСБ. В документе предлагалось, чтобы контрольное управление при президенте провело ревизию. Президент собственноручно написал: "Поже". Именно так. Поставил число и подпись.
— Но если все обстояло так, то какой же смысл был во всей этой вашей работе — в оперативной, в аналитической, в оперативно-технической. Собственно, в той, ради которой, как я понимаю, и расширялись полномочия первоначальной охранной структуры? Если президент не хотел ничего знать, то ваша работа была ни к чему. Почему вы оставались?
— Нас связывали мужские отношения, и я поклялся быть с президентом до конца. Я не считал себя вправе уйти. Слишком много соли мы съели вместе.
— Вам предлагали какую-то другую работу. За границей, как принято?
— Да. Чтобы я заткнулся. Предлагали устно. Я попросил, чтобы это сделали в письменном виде. Принесли на бумаге, но без подписи и не на бланке.
Сначала предлагали перевести меня в МВД и послать их представителем в Словакию. Я отказался. Потом предложили перевести в МО и послать в аппарат представительства МО в НАТО — в Брюссель. Я сказал, что уже довольно долго проработал начальником и писать бумажки в аппарате не смогу. Тогда мне предложили место нашего представителя в НАТО. Я ответил, что это новое дело, что я не знаком с дипработой, надо к этому как-то готовиться. Отказался. Тогда последовал новый вариант — представителем ФСБ в Испании. Это с моим-то лицом, которое все знают. Короче, я поблагодарил и объяснил, что хочу просто уйти на пенсию по реорганизации. У меня выслуга 38 лет. Для 85-процентной пенсии достаточно 32, так что я уже проработал лишних 6 лет.
— Совсем недавно уволили пятерых ваших бывших подчиненных...
— В этой ситуации меня волновало не столько увольнение ребят, сколько метаморфоза, которая произошла с президентом. Когда Коржакова уволили из КГБ на второй день после того, как он поздравил тогда министра Ельцина с днем рождения, Борис Николаевич страшно возмущался, переживал за меня. Поливал Горбачева, Крючкова, Плеханова. И этот же человек увольняет людей за то, что они поздравили Коржакова с победой на выборах в Туле.
— Как это было?
— Мне позвонил мой референт Козлов и сказал, что ребята хотят поздравить меня с победой. И пять человек — каждый из них сказал по телефону свою фамилию — по очереди меня поздравили. Все пятеро уволены. Был еще и шестой человек, который позвонил в тот день. Он работает. Я делаю из этого свои выводы.
— Пока вы работали в Кремле, общим местом стала фраза: "Коржаков всех слушает". Вас теперь слушают?
— Думаю, что телефонный контроль есть.
— А наружное наблюдение?
— Думаю, что за мной нет. А за некоторыми соратниками есть.
— Что вы ставите себе в заслугу на посту шефа СБП?
— Основная заслуга, что нашему президенту ни разу не съездили по физиономии и ни один волос с его головы не упал. Так что главная задача была выполнена. Сильным ходом я считаю также вхождение СБП в состав администрации президента. Это напугало многих чиновников.
— Вы жалеете о тех годах, которые провели рядом с Ельциным?
— Я не жалею об этих годах. Я жалею о том, что так бездарно разрушили службу. Ее могли бы использовать. Тот же Черномырдин, например. А по поводу президента... Знаете, месяца за два до того случая с коробкой у меня был разговор с Татьяной. Он был связан с определенной ситуацией, и Татьяна просила, чтобы я поговорил с отцом, "чтобы он больше так не делал". Я спросил, почему то же самое не может сказать семья? Она ответила: "Вы же так его любите". Тогда я ей сказал: "Если я вам скажу, что я его не люблю, я слишком мягко скажу". Она прищурилась и попятилась из кабинета.
НАТАЛИЯ ГЕВОРКЯН