В Венесуэле, в Каракасе, поздней ночью я спросил у портье в отеле, где можно поменять деньги. Несмотря на то что ночь была даже очень поздней (а скорее всего, благодаря этому), есть хотелось просто отчаянно.
Сдерживало, кроме отсутствия денег, воспоминание о поездке в Гватемалу, после которой я, хотя и пил воду только из бутылочки, которую сам вскрывал, получил все-таки где-то свой гепатит и маялся с ним потом положенные три недели. Но потом я уговорил себя: одна и та же вода не может войти в тебя вместе с гепатитом дважды.... Короче говоря, всегда есть что себе сказать, когда хочется немедленно что-нибудь съесть.
Драма состояла в том, что портье отказывался поменять доллары на боливары. Не из идеологических соображений, а просто потому, что у него не было боливаров. Я спросил его насчет банкомата, он так вежливо улыбнулся мне в лицо, что уже было за что дать ему в морду. И тогда я решил выйти на улицу. Боже, как отчаянно нас предупреждали, что ночью в Каракасе нельзя выходить на улицу! Нас отговаривали все, кто с нами вообще заговаривал. Отговаривали с такой страстью, как будто каждый из этих искренне сочувствующих нам людей по крайней мере хоть один раз вышел на улицу и чудом, просто чудом остался в живых, и до сих пор недоумевает, как это ему повезло-то так.
В рассказах фигурировали пистолеты, бейсбольные биты, цифра "200" (столько людей погибает каждый день ночью в Каракасе в результате неудачных грабежей: после удачных люди остаются живы и отговаривают остальных выходить по ночам на улицу).
Но я вышел. Сам не знаю почему. Вряд ли голод пересилил чувство самосохранения. Просто я не чувствовал никакой опасности. Так бывает: на пустом месте, из ничего, там, где ее не должно быть и никогда не будет, ты вдруг ее физически ощущаешь, останавливаешься в каком-то даже недоумении... и дальше либо поворачиваешь обратно, либо идешь дальше. Это уже как ты решишь. Но именно тут я никакой опасности не чувствовал, и значит, я понимал, ее нет. Просто я привык доверять своим ощущениям... да к тому же именно тогда, в те дни, мне, честно говоря, все вообще было как-то все равно...
В общем, я вышел и пошел направо. Портье сначала бросился за мной, потом махнул рукой. В голове его, видимо, мелькнуло: "Минус один..." Может, он даже дошел до стойки администратора, и они вычеркнули мою фамилию из списка постояльцев — так, на всякий случай, если к ним придут спрашивать насчет меня, то они и не знают ничего, и откуда им знать-то?..
Рассказывали, что по ночам в Каракасе темно, потому что у Уго Чавеса проблемы с электроэнергией, причем непреодолимые. В Каракасе, подтверждаю, по ночам и правда темно. Я шел по темной улице, она была пустынна, но, повторяю, не враждебна. Если бы ко мне сейчас кто-нибудь подошел с кастетом и забрал бы у меня кошелек или жизнь, я бы перед смертью успел сильно удивиться. Но никто не подходил ко мне. И мимо меня тоже никто не шел. Наверное, те, кто мог бы пройти, тоже были напуганы всеми эти рассказами про ночной Каракас и сидели дома или где они там сидят, если у них чаще всего нет дома, как это тоже утверждается теми знающими людьми, которые не советуют по ночам выходить на улицу в Каракасе.
И тут я увидел ресторан. Сначала вывеску, разумеется, а потом ресторан. Это был, вернее, джаз-клуб. Возле него стояли две девушки с парнем и курили. Видимо, внутри запрещали курить. Я перешел на другую сторону улицы, подошел к ним. Они говорили по-английски и объяснили, что сегодня у них выступает очень хорошая американская группа...
— Какая группа?! — переспросил я. — Из США?
Да, подтвердили они, оттуда.
Я зашел внутрь. В Москве я не был в таких заведениях: может быть, потому, что их там нет. Ничего лишнего, все только очень личное: тихие разговоры приятных друг другу людей, негромкая музыка (джаз-бенд только еще готовился к выступлению). Один парень меня спросил, кто я. Когда они узнали, что я русский, обрадовались как дети. Угощали, я отказывался. Улыбались, я кивал. Потом на сцену вышли музыканты из США, ни одного белого, конечно... Ну и больше к этому добавить нечего, кроме того, что вечер и ночь были очень хороши и что за нашим столиком до утра весело ругали Чавеса и говорили, что ему недолго осталось, потому что все нормальные люди в Венесуэле недоумевают, почему у них такой президент? А держится Чавес только за счет бедняков, которые у него не платят за свет и воду, потому что ни того, ни другого почти уже и нет в стране...
— Как ты себя чувствуешь, — спросил меня один. — Ты откуда вообще взялся тут?
Я рассказал. Он покачала головой.
— Что-то не так? — спросил я.
— Да нет, — говорит, — все нормально. Я только одного не понимаю: как ты из своей гостиницы дошел сюда и тебя никто не убил по дороге?