Опять с плюсом
НОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ ЕВГЕНИЯ ГРИШКОВЦА «+1» В ПЕРМИ
В апреле к нам приедет Гришковец производить ревизию наших чувств. Раскавычивать слово «люблю», освобождать его от привкуса вторичности, воскрешать ощущение его свежести. А заодно возвращать себя себе и зрителю.
Спектаклем «+1» Евгений Гришковец прервал восьмилетнее молчание, вызванное, как он признался, «тяжестью возмущения» современным театральным контекстом, в котором ему остро недостает подлинности и откровенности. Жалости ко всему исчезающему, безвременно уходящему, желания все это остановить и прижать к сердцу. Как говорил один из героев Венички Ерофеева: «Я мог бы утопить себя в своих собственных слезах, но у меня не получилось».
Гришковец же верит, что у него получится — если уж не быть счастливым (ведь он всегда «плюс» к человечеству, а не одно из его слагаемых), то хотя бы быть любимым, «пусть не очень сильно». Любви женщины, конечно, мало, ведь до сих пор «широк русский человек», и никакими технологиями не сузить. Ему, тоскующему по советскому детству, память о котором «никогда не окуклится», нужно признание мамы-Родины. Желательно — безусловное. Однако, замечает Гришковец, нас «любят по своим причинам, не по нашим», поэтому приходится делать «что-то очень внятное». Высаживаться на Марс, чтобы об этом рассказали в новостях по всему миру, а потом в космонавтском костюме махать триколором и кричать: «Мам, смотри, как я могу!». Или уйти на Крайний Север, затеряться во льдах и, замерзая в кожанке, думать, что тебя обязательно ищут, даже какой-то там австралиец по утрам спрашивает соседа: «Не знаешь, нашли того русского?». В точности как у Нины Садур: «Он первый в мире открыл этот нестерпимый снег, эту окраину мира, этот полярный круг и остался в нем навеки… вехой, меткой, флагом, вымпелом, стягом». Все уже было сказано до Гришковца, только почему-то слова он все равно не находит, из чего делает вывод, что его «никто не знает», поэтому «одиночество не только неизбежно, но и обязательно».
В общем, хочется не вздохов на скамейке, а езды в незнаемое, чтоб внять и «неба содроганье, и горний ангелов полет». Тем более что сценография Ларисы Ломакиной это позволяет. С островка квартиры можно шагнуть направо — в космос, и оказаться среди подвешенных на веревочках лампочек-звезд; налево — в Рай, и из-под ног встанет трава и цветы, а в голове промелькнет Гумилев, уже проходивший «по пропастям и безднам» и отдыхавший в «радостном саду»; вперед — значит во льды, и сверху посыплется театральный снежок.
А еще можно завоевать время, пересказав всемирную историю с портняжным метром в руках и, ревнуя любимую к Дарвину, самоотверженно «уйти в науку» и вернуться, лишь став нобелевским лауреатом. И в театре это удается, но вот в жизни, пожалуй, только за несколько лет до могилы.
Гришковец растет, но, так как ни одна организация не может застраховать его жизнь от болезни роста, ему приходится самому нарезать витки вокруг себя, пользуясь тем, что доктор Чехов прописал.
Театр-Театр, 17 апреля