Маршал Сената Богдан Борусевич сейчас по Конституции второе лицо польского государства. В интервью "Огоньку" он объяснил, что изменилось в отношениях между Польшей и Россией после трагедии
— Примерно за месяц до авиакатастрофы во время вашего визита в Москву вы говорили, что в Катынь не поедете, потому что ехать туда хотят все, а кому-то надо остаться и в Польше — мало ли что... У вас что, было какое-то предчувствие?
— Я всегда считал, что руководителям государства нельзя одновременно покидать пределы Польши. В Катыни ведь было две церемонии, но я специально не поехал ни на одну. Это не прописано у нас в законе, но я стараюсь придерживаться такого правила. Хотя я тоже очень хотел посетить Катынь.
— Почему именно Катынь стала символом для Польши, хотя поляков при Сталине убивали в разных местах?
— О Катыни узнали буквально через 3 года после преступления — первыми об этом заговорили немцы в 1943 году. О других местах массовых расстрелов польских граждан стало известно только в 1990-х годах.
Фашисты убили больше поляков, чем коммунисты,— примерно 5,4 млн поляков было уничтожено немцами во время войны. А за все время советской власти по разным причинам — от голода, от болезней в Сибири, в лагерях ГУЛАГа — погибло, как мы считаем, 300 тысяч польских граждан. Это не сравнить с количеством убитых Гитлером. Но Катынь превратилась в символ, потому что целенаправленно убивали элиту. Эти люди не были профессиональными военными. Это были резервисты — врачи, профессора, инженеры.
Еще Катынь стала символом, потому что это преступление пытались скрыть. Из-за этой лжи Катынь превратилась для поляков в символ всей коммунистической системы. Когда в России пусть даже маргинальные авторы пишут, что там поляков убивали фашисты, а не НКВД, нас это обижает. Ложь ранит сильнее, чем само преступление.
— Изменит ли что-то последняя трагедия под Смоленском?
— Я предполагал, что преступление в Катыни разделит поляков и советскую власть, а оно разделило поляков и российское общество, потому что ложь жила и среди россиян, которые верят в версию о нацистах. Катынь выкопала ров между нами, и мы засыпаем его до сих пор. Последняя трагедия, в которой погибла наша элита, наверное, сблизит наши народы.
— В Польше многие поражены реакцией в России на гибель польского президента и польской делегации под Смоленском.
— Реакция россиян превышает все наши ожидания и представления. Это уже сблизило нас. Я понимаю, что сейчас сложная обстановка и для российских властей, ведь польская элита погибла на территории России, они погибли недалеко от места преступления в Катыни. Но россияне справились с этой ситуацией. Еще раз подчеркиваю — это удивительная реакция премьера и президента, причем не в том, что они говорят, а что делают. Мы видим, как ведут себя простые россияне. Это нас сближает.
— Может быть, это просто эмоции, которые пройдут, а проблемы останутся?
— Конечно, проблемы останутся, но эмоции сближают. Мы не обязаны любить друг друга, важно, чтобы мы друг друга хотя бы не ненавидели. В Польше практически не слышно голосов, что Россия как-то причастна к трагедии. Про авиакатастрофу легко было сказать "Вторая Катынь". Но это разные Катыни. Та, 70-летней давности, нас разъединила, нынешняя нас объединила.
— Каковы последствия для российско-польских отношений?
— Отношения России и Польши после катастрофы под Смоленском совсем другие. Будут ли последствия? Трагедия под Смоленском сблизила Россию и Польшу в большей степени, чем поляков между собой. Отношения между поляками через некоторое время вернутся в старое русло, и мы начнем ссориться, ругаться.
— Как скоро?
— Может, через полгода, может через 3 месяца. Что же касается российско-польских отношений, то память о том, что россияне проявили к нам сочувствие и внимание, останется. У нас к этому полное доверие. Наши следователи были сразу же допущены к материалам. Все совсем иначе, чем было 70 лет назад.
Знаете, Катынь — это не наша проблема, это ваша проблема. Для нас там все давно ясно. Было время, когда Россия апеллировала к традициям сталинизма. Но сейчас мы надеемся, что Россия апеллирует к демократическим традициям. Строит церковь в Катыни, хочет увековечить память своих жертв. Поляки давно там открыли мемориальное кладбище, а в той части леса, где могилы российских жертв сталинизма, ничего не было.
— Лех Качиньский был противником России?
— Я знаю Леха очень давно, мы были друзьями. Вместе боролись в подполье, вместе сидели в тюрьме. Потом строили новую Польшу. В последние два года наши отношения испортились. Но я должен сказать: он не был антироссийским политиком.
Его идеалом был Юзеф Пилсудский, первый президент Польши, но не потому, что он был антироссийским, а потому что он привел страну к независимости. Качиньский вырос на русской культуре. Он любил Высоцкого и Окуджаву. И он всегда боролся с коммунизмом и советской империей.
— В самолете под Смоленском были политики поколения "Солидарности". Их гибель ведет к смене поколений в польской политике?
— Мы все вышли из времен "Солидарности", все из бывшего подполья. Мы создавали "Солидарность", а не наоборот. Слава богу, не все погибли. Надо еще несколько таких самолетов, чтобы искоренить нас. Но погибших заменить очень сложно. Там много моих друзей, а друзей вообще сложно заменить. Жену легче.
— Партия "Право и справедливость" обескровлена этой трагедией? Сможет ли она оправиться от нее?
— Потери "ПиСа" ужасны. Поскольку президент симпатизировал этой партии, то он взял с собой в полет лучших ее представителей. Но после катастрофы осталась легенда о президенте, посмотрим, как она сработает на выборах. "ПиС" обескровлен, у Ярослава Качиньского страшный стресс, и я не знаю, что будет с ним и партией дальше.
— В самолете были главные идеологи польских правых, настроенных антироссийски. После катастрофы польская политика в отношении России станет менее агрессивной?
— Мы никогда не смотрели на Россию как на врага, мы смотрели на нее скорее как на потенциального конкурента. Но сейчас доверия между нашими элитами больше. Этот жест Путина, когда он обнимает Туска и помогает ему подняться, поляки воспринимают как настоящий, искренний жест. Между этими политиками есть симпатия, и мы тоже по отношению к россиянам продемонстрируем симпатию.
— Леха Качиньского с супругой похоронят в усыпальнице польских королей и знаменитых поэтов. Их могила будет рядом с могилой первого президента Пилсудского. Не слишком ли это демонстративный шаг?
— Замок Вавель хорошее место для захоронения. Каждый поляк хотел бы там лежать. Но это было не политическое решение, а желание епископа. У нас они имеют большую власть. А Пилсудский для Леха Качиньского был символом, он на него равнялся.
— Вы считаете, что история уравняет по вкладу в возрождение Польши Пилсудского и Леха Качиньского?
— У нас сейчас национальный траур. Это не лучшее время для того, чтобы сравнивать разных политиков.