выставка / живопись
В "Я-галерее" на Волошской выставили новый проект молодого киевского художника Юрия Пикуля. "Рваные бусы" — собрание не связанных между собой полотен, документирующих отдельные события жизни автора, бережно выкопанные им из собственной памяти. По памятным местам вслед за Юрием Пикулем попробовала пройтись МАРИЯ ХАЛИЗЕВА.
Юрий Пикуль вместе со стипендиатом "Я-галереи" Артемом Волокитиным проходят по делу о возрождении традиций живописного фигуратива в новом украинском искусстве. Две предыдущие его персональные выставки проходили в "Цехе", а в прошлом году художник мелькал в эпизодах в различных групповых проектах — от Should the World Break In в Ludmila Bereznitska & Partner Gallery до "Мини-искусства" в "Я-галерее".
"Рваные бусы" подводят итоги творческого года, когда в жизни художника происходило разное. Впрочем, ничего из этого разного Юрий Пикуль документировать не стал, сосредоточившись на разрозненных воспоминаниях вроде бы ни о чем. В серию этот набор из семи полотен не складывается, зато идеально резонирует с названием, взятым, как обычно у Пикуля, из песенного наследия покойного лидера "Гражданской обороны" Егора Летова,— получилась такая горстка бисера. Воспоминания Юрий Пикуль, видимо, хранит в виде JPG-файлов — набора фотографий, снятых на "мыльницу". Их он и переносит на холст без всякой ретуши в соответствии с принципами своего любимого фотореализма (например, в работе "Не колись" сохранился даже "эффект красных глаз").
Помнится, прошлый персональный проект Пикуля назывался "Все как у людей" (см. Ъ от 30 сентября 2008 года) и был посвящен почти психоаналитическому разбору собственной мятущейся личности. На сей раз художник выглянул из себя и осмотрелся, зафиксировав на холсте мельчайшие подробности своего быта — от банки какого-то "Пемолюкса" на кухне и битой плитки на площадке перед лифтом типовой многоэтажки до томика Плутарха на книжной полке. Эти книжные шкафы из страшненьких советских мебельных гарнитуров вообще представляются какой-то клинической метафорой (такие же есть у Волокитина в серии "Подростки"): будучи пережитком прошлого, в котором книги если и не читали, то хотя бы копили на полках, теперь они выглядят пережитком мимолетного настоящего, в котором книги стремительно превращаются в файлы с расширением .txt.
Местами фотореализм Пикуля приобретает черты фотоидеализма. Например, когда он выписывает собственный мускульный рельеф: трицепс к трицепсу, бицепс к бицепсу, "плиточка" пресса, поджарые бока — прямо как в учебнике "Анатомия для художников". В то же время натянутые, как струны, жилы напоминают о том, что жизнь — штука непростая, требующая постоянного напряжения какой-то из имеющихся мышц. В конце концов, чтобы оставаться человеком, порой нужно приложить сверхчеловеческие усилия.
Дополнительные подробности об анатомии автора, его досуге и обстановке на письменном столе сообщает работа "Свидание с Памелой". Композиция этого автопортрета ню совершенно замечательная: на переднем плане — сидящая фигура, на заднем — творческий беспорядок, фотография в рамочке, кусочек экрана монитора с замершим на нем кадром из порнофильма, две пачки овсяных хлопьев под столом и мусорное ведро с повисшим на бортике презервативом. Весь этот бардак занятно рассматривать — как жанровую сценку какого-нибудь салонного француза XVIII века. С точки зрения сюжета это, видимо, как раз то незначительное событие, которое автор причисляет к "неуклюжим моментам, которые странным образом выплыли из подсознания". Тем не менее оно занимает важное место в его жизнеописании, в котором метафизика соседствует с метафизиологией.